Он ушел из этого мира в никуда, покинул ее, бросил одну… Остаток ночи и весь следующий день Элиза не сомкнула глаз, обуреваемая отчаянием, горем, яростью.
Только бы никого не видеть, не слышать! Она закрыла дверь спальни на щеколду и не обращала внимания ни на стуки, ни на призывы Фифины. Даже когда за дверью раздался голос Мальвы, Элиза и не подумала встать с постели. Бедняжка лежала, свернувшись калачиком, и тихо плакала. Когда же слезы иссякли, она продолжала лежать не шевелясь, сломленная нечеловеческой душевной мукой. Отец… папа!
Элиза не могла постичь случившегося. Ну почему он это сделал? Почему? Неужели страхи и тревоги, тяготившие его сердце, были настолько ужасными и невыносимыми? Тогда почему он ничего не рассказывал ей! А может, это она виновата во всем? Она не должна была оставлять попыток поговорить с ним, побежать за ним в библиотеку, поцеловать его, успокоить, уверить в своей нежной любви.
Элиза снова и снова прокручивала в памяти эти ужасные мгновения: бессонная ночь, потом выстрел, Фифина…
Фифина уже была у дверей спальни отца, в одной ночной рубашке. Но ведь комнаты слуг находятся на третьем этаже. Как же Фифина так быстро преодолела целый лестничный марш, если Элиза едва успела выскочить из кровати и пробежать несколько метров по коридору?
Элиза снова ушла в себя, замкнувшись в скорлупе острой животной боли. Что проку думать о таких ничтожных мелочах, если папа покинул ее навсегда.
К полудню следующего дня молодой, здоровый организм Элизы восстал против губительной, смертоносной скорби. Казалось, Элиза выплакала все глаза, а сердце иссохло от печали и отчаяния. Но желудок не мог дольше мириться с голодным существованием и настойчиво напоминал о себе. Элиза медленно поднялась с постели и стянула с себя ночную рубашку, в которой провела последние тридцать шесть часов. Передвигаясь по комнате как автомат, она разыскала корсет, нижнее белье и взяла первое же платье, попавшееся ей под руку.
Спустившись вниз, Элиза старалась не смотреть в сторону оранжереи, где виднелся по-прежнему смеющийся мальчик, увитый зеленью. По всему нижнему этажу распространялся аппетитный запах жареного бекона и дрожжевого теста.
– Элиза! Моя несчастная девочка!
Мальва ожидала ее в столовой, отделанной красным деревом. Кузина была, как всегда, в черном. С момента смерти своего мужа Мальва, пышнотелая стареющая красавица, не расставалась с траурным одеянием, которое носила горделиво, как королевскую мантию. Она крепко обняла Элизу, и они обе потонули в нежном цветочном аромате любимых духов Мальвы.
– Бедное, бедное дитя!
– Мальва… – прошептала Элиза, глотая горький комок, вставший поперек горла.
– Ничего, ничего. Все пройдет, только нужно перетерпеть. Между прочим, я здесь уже с прошлой ночи. Как тебе не совестно запираться ото всех.
Мальва утешала ее, как ласковая мать, и Элиза стала успокаиваться, но тут же снова вспомнила о своем одиночестве и прикусила губу, чтобы не разрыдаться. Неожиданно она услышала тихий мужской голос:
– Примите мои соболезнования, Элиза. Это такой страшный удар для нас всех.
Элиза вырвалась из объятий кузины и увидела Мэта Эберли. Неужели он все это время был здесь? Она даже не заметила его. Мэт тоже обнял ее и завалил Элизу сочувствующими речами, пустыми, бесполезными словами, которые всегда произносятся в таких случаях. Наконец Элиза села за стол, и Мери принесла горячее блюдо с яичницей, сосиски и пирожные с клубникой. Потом на столе появился кофе с великолепной густой пенкой. Элиза машинально принялась за еду, удивляясь тому, как вкусна может быть пища. Острая сосиска. Сладкая клубника с маленькими семенами, скрипящими на зубах. Элиза ела жадно, чувствуя, что не может остановиться.
Наконец от такого обжорства ей стало дурно, и она отодвинула от себя тарелку.
– Ну вот, очень хорошо, что к тебе вернулся аппетит, – оживленно воскликнула Мальва и стала рассказывать Элизе о распоряжениях и приготовлениях к похоронам, требующих ее одобрения. Закончила она словами: – Элиза… Мэт Эберли находится здесь, чтобы кое-что сообщить тебе. Я знаю, что сейчас не вполне подходящий момент для этого, но тебе необходимо его выслушать.
Элиза похолодела. Ее сердце учащенно забилось.
Она забыла, что Мэт Эберли – поверенный отца, и только теперь заметила, что он держит в руках распухший от судебных бумаг портфель.
– Я мог бы прийти и позже, – предложил Мэт.
– Нет, пожалуйста, расскажите мне обо всем сейчас, – взмолилась Элиза.
– Ну хорошо. Видите ли, обстоятельства таковы… Существует определенный юридический порядок… Дело в том, что…
Элиза почувствовала, что ее пальцы давно онемели, сжимая край скатерти. Она оглянулась на Мальву и увидела глубокую печаль в глазах своей старшей кузины.
– Перестаньте ходить вокруг да около, Мэт! Скажите прямо, в чем дело!
Адвокат съежился под пристальным взглядом Элизы, откашлялся, вытащил из портфеля бумаги и стал перебирать их. Наконец после долгой паузы Мэт произнес:
– Вы разорены, Элиза.
– Что?!
– Простите меня за прямоту, но это правда. Ваш отец… совершил несколько деловых просчетов. Достаточно серьезных. Он потерял все, включая этот особняк. Разумеется, у вас будет несколько недель, чтобы собраться и переехать. Я думаю, новый владелец не станет вас торопить, зная о несчастье, постигшем вас. Но тем не менее все сейфы должны быть вскрыты, все имущество вашего отца будет выставлено на аукцион. В том числе и завод, – безжалостно добавил Мэт после паузы. – Завод Эмсела. Он тоже утрачен.
– Нет! Только не завод, – прошептала Элиза. Коптящие трубы и огненный жар мартеновских печей были частью ее жизни. Отец с детства брал ее с собой на завод. Трудно сосчитать, сколько раз она была там. Сотни? Тысячи? Рабочие в цехах знали ее по имени, помнили, когда у нее день рождения…
– Мне очень жаль, – сказал Мэт.
Элиза не могла прийти в себя от услышанного. Просчеты? Какие просчеты? Особняк ей уже не принадлежит. Она разорена. Все это похоже на какой-то розыгрыш, как с тем мулом в цилиндре, о котором рассказывал папа.
Элиза встряхнула головой, пытаясь привести в порядок расстроенные мысли, но у нее ничего не вышло. Тогда она умоляюще посмотрела на Мальву, потом на Мэта и натолкнулась на одинаково обескураженные лица с взволнованными, избегающими ее взгляда глазами.
Сердце Элизы сжалось от ужасного осознания – они не обманывают ее. Все сказанное – правда, от первого до последнего слова. Ее мозг как молния пронзила мысль: так вот что тяготило папу последние недели, так вот что означали его странные слова о хищниках и кровожадных акулах в человеческом облике!
– Теперь никто не станет просить твоей руки, Элиза. – Голос Мальвы раздавался откуда-то издалека. – Вне всякого сомнения, ты должна жить у меня.
Элиза молча кивнула, задаваясь вопросом, когда же наконец к ней придет полное осознание случившегося и появится приступ острой, нестерпимой боли. Сейчас она бесчувственно и безучастно относилась к этой катастрофе, не в силах постичь ее до конца: любимый отец ушел из жизни, она лишилась всего, даже собственной крыши над головой. Кто виноват в этом? Почему у нее нет сил кричать, протестовать, призвать виновного к ответу?
Мэт красноречиво, со знанием всех тонкостей говорил что-то об игре на бирже, кредитах, банковских обязательствах, но Элиза не слушала его.