Гвендолин чувствовала, что погрузилась в воду по самые плечи, а платье вздулось некрасивым пузырем, однако не смогла в должной степени вернуть себе научную объективность, чтобы предпринять нечто радикальное.
Она была слишком занята исследованием обнаженного тела и не могла удержать свои руки, которые гладили сильные плечи и широкую грудь мужа.
Но этого Гвендолин было недостаточно. Она не могла противиться желанию ощутить на вкус эту гладкую, скользкую от воды кожу. Она провела губами по подбородку мужа, затем по шее, а руки продолжали изучать его великолепную анатомию.
— О, дельтовидная мышца… большая грудная… — ошеломленно бормотала она. — Так… превосходно… развиты.
Она чувствовала, что прикосновения Дориана становятся все интимнее, и виной тому ее неприличное поведение, но ласки мужа лишь подстегивали ее.
Гвендолин ощущала на груди тяжесть его рук и подалась к нему в поисках большего. Он осыпал ее поцелуями, жар которых проникал сквозь кожу, заставляя дрожать от нетерпения. Дориан коснулся языком ее уха… С ума сойти.
Она уже не владела собой и с такой силой прижалась к мужу, что тот издал какой-то животный стон.
Но это была еще не та желанная близость. Вода… одежда… все мешало ей.
— Сделай что-нибудь, — взмолилась она, сражаясь с мокрым платьем. — Сними его! Я больше не вынесу. — Она почувствовала, как его пальцы дергают шнурки на спине. — Ты не развяжешь их. Рви.
— Подожди. Успокойся, — хрипло сказал Дориан, но она уже гладила его по животу. — Гвендолин, ради Бога.
— Быстрее.
— Подожди. — Он закрыл ей рот поцелуем, усмиряя ее безумный пыл.
Гвендолин не оторвалась от его губ, даже когда он выносил ее на руках из ванны и укладывал на влажные полотенца.
Открыв наконец глаза, она встретилась с пылающим золотистым взглядом. Дориан склонился над ней и гладил ее бедра. Его влажная кожа блестела, с длинных черных волос текла вода.
Гвендолин завороженно смотрела, как он потянулся к вырезу ее платья и одним махом разорвал ткань до пояса.
— Довольна теперь, ведьма? — прошептал он.
— Да. — Гвендолин притянула мужа к себе, отчаянно желая вновь ощутить прикосновение его тела.
Горячие быстрые поцелуи ласкали ее брови, нос, щеки, подбородок, спускались по шее к груди, прогоняя минутное оцепенение и возвращая прежний огонь.
Она запустила пальцы в волосы Дориана, ей хотелось большего, только она не понимала, чего.
Его губы обхватили тугой сосок, и будто молния пронзила тело Гвендолин, посылая разряды под кожу… и куда-то глубоко внутрь.
Это была дикая, темная пучина ощущений, и Дориан безжалостно погружал ее туда с помощью рук, губ, прерывающегося голоса.
Остатки платья отлетели прочь вместе с последними крупицами ее разума. Гвендолин воспринимала только возбуждающий запах мужа, греховный вкус его тела и силу мышц под горячей кожей.
Ей хотелось, чтобы он стал частью ее тела. Даже когда рука Дориана устроилась у нее между ног в самом укромном месте, она сочла это недостаточным и выгнулась дугой, требуя большего.
Ласки становились все интимнее, заставляя Гвендолин стонать и корчиться, но ей было мало. Пальцы Дориана уже проникли внутрь, по ее телу сладостной волной прокатились горячие судороги… и этого ей тоже было недостаточно.
Гвендолин замерла на краю пропасти, испытывая дикое наслаждение и безрассудную жажду чего-то еще, большего.
— Боже мой, — всхлипнула она, извиваясь словно помешанная, какой она сейчас и была. — Сделай это.
Пожалуйста.
— Скоро. Ты не готова. Это у тебя первый…
— Быстрее! — Почувствовав упершуюся ей в бедра возбужденную плоть, она впилась ногтями в руку Дориана. — Ну же!
Тот сбросил ее руку, но Гвендолин не могла остановиться, ее пальцы скользнули в то место, куда вел их инстинкт.
— О Боже мой!
— Остановись, Гвен, не торопи меня. Я сделаю тебе больно, и ты…
— Господи, он такой большой… сильный… и живой…
Гвендолин сама не понимала, что говорит.
Она с удивлением гладила бархатистую поверхность, слышала какой-то сдавленный звук, снова ощутила ласки мужа, которые вели ее к пылающему безумию и удовольствию на грани непознанного.
Потом один быстрый толчок — и острая боль вернула Гвендолин к реальности.
— Бог мой! — выдохнула она.
Он такой огромный. Но ей не было неприятно. В общем, нет.
— Я говорил, что сделаю тебе больно.
Гвендолин услышала отчаяние в голосе мужа и обругала себя. В первый раз всегда больно, ей не следовало об атом забывать, а теперь Дориан подумает, что надолго испугал ее.
— Только сначала, — прошептала она. — Это нормально. Ты не должен из-за меня останавливаться.
— Дальше будет не лучше.
— Тогда поцелуй меня, чтобы я забыла об остальном.
Запустив пальцы в его черную гриву, она притянула к себе голову мужа.
Страстные поцелуи и отчаянное желание Дориана снова бросили ее во власть дьявольских чувств, а боль и напряжение скоро растаяли.
Он начал двигаться, сначала медленно, затем все быстрее. Гвендолин интуитивно отвечала ему, с радостью чувствуя, что они стали единым целым. Именно это и было ей нужно: взять его с собой на границу первозданного хаоса… дальше… к последней сияющей вспышке желания… к сладостной темноте высвобождения.
Глава 5
Через некоторое время оба почувствовали страшный голод и по пути из ванной заглянули в кладовую. В спальне Дориана они мгновенно расправились с целым подносом бутербродов, и теперь Гвендолин сидела на кровати, завернувшись в халат мужа, а граф полулежал на подушках, укрытый одеялом. — Хотя ванна, занятие любовью и еда существенно улучшили его настроение, он еще не успокоился. Гвендолин чувствовала взгляды мужа, которые тот исподтишка бросал на нее. Ей очень хотелось знать причину его тревоги, ибо она уже начала понимать его характер.
Готовясь к неминуемой смерти в зыбучих песках, он гнал ее, поскольку боялся, что она тоже может упасть в трясину.
Он добровольно отдавал себя на суд медицинской комиссии с перспективой неминуемо оказаться в сумасшедшем доме, лишь бы не подвергать ее ужасу брака с неизлечимо больным.
Хотя его предупредили о смертельной опасности бесконтрольного употребления лауданума, он заперся в спальне, чтобы она не видела его мучений.
Короче, граф Ронсли всеми силами защищал ее от неприятностей.
И вряд ли она его переоценивала. После долгого общения с отцом, братьями и кузенами она знала этот особый, чисто мужской недостаток.
Однако психологические изыски не помогли вернуть объективность, которой так гордилась Гвендолин. При одном взгляде на мужа она совершенно теряла голову, вспоминая, что делали с ней его чувственный рот, сильные изящные руки и мускулистое тело. Ее мозг вместе с сердцем и другими органами превращался в желе, .
— Тебе не стоит здесь оставаться, — привел ее в чувство голос мужа.
От его холодной вежливости у Гвендолин упало сердце. Она догадывалась, почему он гонит ее. Наверное, после случившегося в ванной Дориан раздумывал, как бы повежливее сообщить, что он больше не хочет иметь ничего подобного.
«Тебя и прежде много раз отсылали прочь, а ты еще жива», — напомнила себе Гвендолин. Лицо у нее пылало, но голос оставался спокойным.
— Понимаю. Это ужасно, я никогда в жизни не реагировала таким образом — ни на кого. Не то чтобы у меня было много возможностей, — поспешно добавила она. — Я не кокетка, да и времени на поклонников у меня почти не было. Я бы вообще не стала терять на них время, но девушки обязаны Появляться в свете, к тому же мужчины считают, что женщины все одинаковые, и нужно им подыгрывать. Хотя, должна признаться, мне было любопытно узнать, как за тобой ухаживают и целуются.