— Балкой? Значит, удар нанесла балка?
— Да, но ее сбросил человек в плаще. Сначала я вынес Шону. Вернувшись за тобой, я впервые увидел их.
— Кого?
Алистер передернулся.
— Людей в плащах. Они не заметили меня, поджигая конюшню со всех сторон и раздувая огонь. Их было так много… я спрятался и услышал, как один из них заявил, что все готово, что Даглас должен умереть, что, если он выйдет из огня живым, его убьют другим способом. У меня путались мысли, я перепугался, не зная почему. Мне не раз приходилось драться. Я знал, что способен встретиться в честном поединке с любым противником… но в этих людях чувствовалась непоколебимая решимость и злоба! Их было много, очень много, а отец, дядя, брат и кузены в то время еще находились в замке. Я не стал медлить: вытащил тебя из конюшни, как только эти люди ушли, и увез в лес. Затем разыскал констебля и…
Он помолчал.
— Нет, я не боялся, что меня повесят за убийство преступника в лесу, но к тому времени всю конюшню охватило пламя, а мне не хотелось, чтобы меня считали виновником пожара. Вместе с тем мне не хотелось признаваться в убийстве человека, и, кроме того, я был уверен: тебя убьют, если люди в плащах узнают, что ты уцелел. Констебль искал живого человека, а у меня был ты. Людям из конюшни нужен был труп — и у меня был убитый преступник. Я отдал тебя констеблю, а труп подбросил в конюшню. Когда он обгорел до неузнаваемости, я вытащил его и положил туда, где прежде оставил мою кузину. — Вновь смутившись, он взглянул на Дэвида. — Видишь ли, я боялся своих родных.
— Почему? — удивился Дэвид.
— Я опасался, что мой отец или брат могли быть среди людей в плащах, и если ты проснешься утром живым и невредимым, нам придется поплатиться дороже, чем за мое мелкое мошенничество.
Опираясь на каминную доску, Дэвид недоверчиво взглянул на Алистера.
— Что же дальше? — спросил он.
— Это все. Больше мне нечего сказать, — ответил Алистер.
Дэвид покачал головой.
— Твои отец или брат и вправду были среди людей в плащах?
На горле Алистера судорожно забилась жилка.
— Я… этому не верю.
— Почему?
— Не знаю, — признался Алистер, — но не верю. Дэвид не шелохнулся.
— А ребенок? — спросил он.
— Какой ребенок? — Алистер нахмурился.
— Ребенок Шоны. Мой сын.
Брови Алистера сошлись на переносице.
— Малыш умер в Глазго. Я не думал… откровенно говоря, я был уверен: она не расскажет тебе про ребенка, который погиб, не успев сделать ни единого вздоха.
Дэвид уставился на Алистера, не зная, верить ему или нет. Невероятное признание Алистера раскрывало часть загадки — видимо, самую запутанную. И чудесное спасение Дэвида, и его пребывание на корабле наконец-то обрели смысл. Но появление Дэнни, сына Дэвида и Шоны, рядом с замком, который должен был стать его наследством, оставалось загадкой. Сегодня старый Эндерсон был перепуган: он рассказал то, что считал истиной. Девушка из замка принесла ему ребенка. Он понял, что должен заботиться о малыше и хранить тайну. Ради леди Шоны.
— Дэвид… то есть лорд Даглас, — с легкой усмешкой поправился Алистер, — я не надеюсь добиться прощения — ведь все началось с моей глупости. Но я рассказал тебе правду — может, за это ты не станешь разрывать меня на куски, перерезать глотку и насаживать мою голову на ворота замка в назидание остальным?
Дэвид смутился, улыбка тронула его губы.
— Я не знаю, как мне быть. Ты спас мне жизнь, вытащил из огня. И спас Шону.
— Это правда. Я — гнусный обманщик, мошенник, но…
— Но не убийца? — подсказал Дэвид.
— Да, не убийца, — торжественно заявил Алистер. Дэвид не сводил с него глаз.
— Ребенок Шоны не умер, — наконец сообщил он. — Дэниэл — наш сын, зачатый той ночью.
— Дэнни! — воскликнул Алистер и расхохотался. — Боже мой! Сколько раз Шона обвиняла меня, уверенная, что я соблазнил бедняжку Джину Эндерсон! Вот плутовка! Господи, а я-то думал… — Заметив пронзительный взгляд Дэвида, он быстро посерьезнел. — Прости, это вышло случайно.
— Значит, ты убежден: Шона не знала, что Дэнни — ее сын?
— Абсолютно убежден, — подтвердил Алистер, снова нахмурившись. — Потеряв ребенка, она была в отчаянии. Иногда я боялся, что она решит свести счеты с жизнью. Конечно, она сильная женщина, но ты не представляешь себе, как безутешна она была, лишившись и тебя, и ребенка… а я не смел рассказать ей правду. Но почему ты считаешь, что Шона способна отдать Эндерсонам собственного сына? — спросил он.
Его голос прозвучал так негодующе, что Дэвид ощутил жгучее чувство вины. Но можно ли доверять Алистеру? Ведь он признался, что спас Дэвида из страха перед своими родственниками и боязни за свое будущее.
— Так сказал Эндерсон, — объяснил он.
— Фергюс Эндерсон утверждает, что Шона сама принесла ему ребенка?
— Фергюс сказал, что мальчика принесла горничная Шоны.
— Мэри-Джейн?
— Да. Может, у Шоны служила другая горничная? Алистер покачал головой.
— Вряд ли. Мы навещали ее, иногда Мэри-Джейн приезжала, чтобы помочь Шоне, но чаще всего она оставалась в Глазго одна. Когда Шона вернулась домой, Мэри-Джейн вновь стала прислуживать ей.
Дэвид Отошел от камина и направился к лестнице.
— Дэвид! — окликнул его Алистер.
— Идем, — не оборачиваясь, позвал Дэвид.
— Куда?
— Не будем ждать до утра. Надо найти Мэри-Джейн.
— Ну конечно! — воскликнул Алистер.
Дэвид зашагал по лестнице. Алистер шел за ним. На мгновение по спине Дэвида пробежал холодок.
Торопливо поднимаясь и слыша за спиной шаги Алистера, он не позволял себе отвлекаться. Он был начеку.
В намерения Шоны не входило пребывать в неведении или оставаться в глупом положении. Выйдя из комнаты, она подвергнется опасности. Сидя здесь, она никогда не узнает правды. Шона умела обращаться с оружием, хотя и не считала себя метким стрелком. Ей принадлежала пара «деррин-джеров» с перламутровыми рукоятками, подаренных отцом много лет назад — именно потому она содержала оружие в порядке.
Она пожалела, что Дэвид безнадежно испортил ее лиловую амазонку, — сейчас одежда пришлась бы в самый раз, удобная и незаметная в темноте. Порывшись в шкафу, Шона разыскала траурное платье — строгое, с высоким воротом, пригодное для верховой езды. Оставалось только взять оружие и скрыться за каменной плитой, прикрывающей потайную дверь, но прежде надо разыскать эту дверь.
Шона была так поглощена своим делом, простукивая стену, нажимая выступы камней и завитки мебели, что вздрогнула, когда дверь внезапно распахнулась. Она стояла возле двери, ведущей на балкон, и быстро отпрянула от нее, увидев, что вернулся Дэвид.
Мрачный и внушительный в своих черных бриджах, рубашке и сапогах, он заполнил дверной проем. Взгляд мерцающих зеленых глаз был прикован к траурному платью. Его губы скривились в издевательской усмешке.
— Лорд не умер, разве вы еще не знаете, миледи?
— Что тебе нужно? — спросила она.
— Многое, очень многое. Но прежде всего — знать, где твоя горничная.
— Моя горничная? — удивилась Шона. Вопрос Дэвида был очень неожиданным.
— Да, твоя горничная Мэри-Джейн. Где она?
— Полагаю, спит!
— Нет, не спит.
— Тогда… не знаю.
Дэвид прошел через комнату туда, где стояла Шона, стараясь не приближаться к ней.
— Ты не отпускала ее? Может, она покинула замок с твоего разрешения?
— Не понимаю, о чем ты говоришь.
— Ты уверена?
— Вполне.
— Тогда, может быть, тебе известно, что твоего сына отдала Эндерсонам Мэри-Джейн?
Шона задохнулась.
— Она не могла…
— Это сделала она.
— Но как…
— Мне рассказал Фергюс, миледи.
— Я этому не верю! — Мэри-Джейн служила ей верой и правдой с незапамятных времен! — Дэвид, неужели ты веришь слову этого гнусного пьянчуги?
С минуту Дэвид смотрел ей в глаза.
— Да, — наконец произнес он, — верю. Повернувшись, он пошел прочь, вышел из комнаты и закрыл за собой дверь. Ошеломленная, Шона смотрела ему вслед. Он побывал у Эндерсонов, предпринял шаг, к которому готовилась она сама. И теперь…
О Господи! Что еще наговорил ему Фергюс? Бросившись к двери, Шона распахнула ее. На пороге застыл Джеймс Мак-Грегор, сложив руки на груди.
— Прелестное платье, миледи, — учтиво произнес он.
— Пустите меня, Джеймс!
— Миледи, мне…
— Он спускается по лестнице, я слышу его!
Помедлив секунду, Мак-Грегор посторонился. Шона метнулась к лестнице. Она нагнала Дэвида только в большом зале. Он приближался к камину. Шона налетела на него, словно от ярости у нее выросли крылья, и заколотила руками по его спине. Он обернулся. Шона грозно вскинула кулаки, глядя ему в лицо.
— Твое место — на каторге! — выпалила она, чувствуя, как слезы жгут ей глаза. — Жаль, что тебя не забили там насмерть!
Она прищурилась, обезумев от страха, ярости и отчаяния. Дэвид молчал. Похоже, он не собирался верить ее слову — охотнее он поверил бы Фергюсу Эндерсону. Она ничего не могла доказать!
— Это все? — ледяным тоном осведомился он.
— Нет, не все! — прошипела Шона и, прежде чем здравый рассудок и чувство самосохранения успели остановить ее, изо всех сил влепила ему пощечину.
Он не шелохнулся и продолжал молчать. Шона застыла в смертельном ужасе, а затем испустила сдавленный крик — Дэвид поднял ее, обхватив руками за талию, и вскинул себе на плечо. Мгновение Шона висела неподвижно, но затем опомнилась и, боясь разразиться слезами, замолотила по спине Дэвида обеими руками.
— Глупец! Болван! Бог уже заставил тебя поплатиться за глупость…
— Остановись, Шона.
Она остановилась, но только для того, чтобы набрать воздуха.
— Олух! — выкрикнула она, нанося очередной удар стиснутым кулаком. Она понимала, что напрасно оскорбляет его, но не могла иначе выразить страх, боль и гнев, овладевшие ею. — Глупец! — в отчаянии повторила она.
Дэвид понес ее обратно по лестнице в спальню, молча пройдя мимо Мак-Грегора.
Не говоря ни слова, он бросил Шону на постель и повернулся, чтобы уйти, но вернулся к кровати. Наконец-то он заметил ее платье.
— Ты хотела сбежать. Она молча встала.
— Ты назвала меня глупцом, а сама собиралась покинуть замок, зная, что за каждым твоим движением следят, что ты можешь стать следующей жертвой?
— Я никуда не собиралась.
— Ты лжешь, и мне об этом известно. Но я не позволю тебе совершить самоубийство.
— Я не стану твоей пленницей после того, как ты отнял у меня ребенка…
— Не разыгрывай оскорбленную невинность, Шона. Тебе чертовски хорошо известно: я имею право оставить у себя ребенка, заботясь о его безопасности! Точно так же я пытался защитить тебя, хотя Бог знает почему — очевидно, тебя не удерживают ни мысли о сыне, ни другие причины, если ты готова рисковать жизнью.
— Я уязвима для пуль ничуть не больше, чем ты!
— Но в отличие от тебя я неплохо стреляю и в совершенстве владею мечом.
— Я не хотела рисковать жизнью…
— Почему же на тебе черное платье?
— Ты испортил другое, и, поскольку в комнате холодно, у меня нет ни малейшего желания сидеть в лохмотьях. Черт бы тебя побрал! Ты разорвал мою амазонку в клочья!
— А это платье превратится в конфетти!
Дэвид шагнул к ней с такой недвусмысленной угрозой, что Шона вскрикнула, пытаясь оказаться подальше от него и найти путь для бегства. По сравнению с красноречивым взглядом Дэвида путь через окно казался удачным выходом. Но Дэвид настиг ее, прежде чем Шона успела добежать до окна, схватил за руку и развернул к себе. Его пальцы вцепились в строгий высокий воротничок платья, Дэвид дернул его в разные стороны, и ткань начала рваться.
— Прекрати! — прошипела Шона, отбиваясь, царапаясь, цепляясь за его руки.
Никогда еще он не был более решительным, безжалостным и неумолимым. Он методично превращал в лохмотья ее платье, мстительно терзал его. Задыхаясь и выбиваясь из сил, Шона продолжала тщетную борьбу, но вскоре неровные лоскуты бывшего платья упали к ее ногам.
Дэвид отпустил ее. Шона гневно уставилась на него, и он ответил ей взглядом в упор.
— Ты не выйдешь из этой комнаты! — сообщил он ей с угрозой, которая пугала сильнее, чем выражение лица, когда он уничтожал ее одежду.
— О Господи! — всхлипнула она, вновь поворачиваясь, чтобы бежать, но тут же поняла: Дэвид опять ее поймает. — Не смей прикасаться ко мне! Ты этого не сделаешь! — воскликнула она.
Но он сделал то, что считал нужным: подхватив на руки, бросил Шону на постель.
~» Ложись спать. Ты не выйдешь отсюда.
— Я… — запротестовала она, начиная подниматься. Дэвид навис над ней.
— Спи!
Она застыла, чувствуя, как сердце бьется с невообразимой частотой, а дыхание обжигает легкие.
— Я…
— Миледи, хотя бы раз вспомните о здравом рассудке. Сегодня ни я, ни ты не покинем эту комнату.
Она с трудом проглотила подкативший к горлу ком, погрузила голову в подушку и настороженно посмотрела на Дэвида. Помедлив, она скользнула под одеяло. Внезапно ее охватил озноб. Еще никогда она не чувствовала такого холода. Дэвид отвернулся. Пройдя по комнате, он потушил свечи.
В темноте, которую рассекали только оранжево-золотистые отблески огня, он застыл у камина. Свет и тени играли на его лице, скульптурной линии щек и бровей, квадратном подбородке. Пламя отражалось в его глазах, подчеркивало выступающие под рубашкой бугры мускулов. Его лицо оставалось безучастным, не выражало никаких чувств. Казалось, он что-то ищет в пламени, но знает, что не найдет. Шона вдруг задрожала, припоминая недавний разговор с Джеймсом Мак-Грегором.
Каторга… Почти пять лет он работал на каторге. Шрам над глазом и остальные мелкие шрамы и рубцы на теле свидетельствовали о непрестанной борьбе, которую Дэвид вел все эти годы. Если бы Шона лучше знала его жизнь, может, она смогла бы понять, почему он не в силах доверять ей — особенно теперь, когда постепенно выяснялось, что она так или иначе замешана во всех трагических событиях его жизни.
Наконец он отошел от огня. Шона сжалась, чтобы не дрожать, когда он приблизился к постели. Дэвид не тронул ее. Гневный изумрудный отблеск играл в его глазах, но казалось, он не испытывает ни малейшего желания прикасаться к Шоне.
Повернувшись к ней спиной, он сел на противоположный край кровати и сбросил сапоги, затем улегся в постель, заложив руки за голову.
Несколько долгих минут Шона лежала молча.
— Я ничего не знаю про Мэри-Джейн. Ровным счетом ничего!
— Любопытно: она замешана в этом деле и теперь исчезла.
— Если она пропала, надо найти ее! — настаивала Шона.
— Она не пропала, а сбежала, — ровным тоном возразил Дэвид.
— Откуда ты знаешь?
— Ее одежда исчезла вместе с ней.
— Может быть, ее заставили уйти из замка, а одежду забрали, чтобы…
— Шона, перестань.
Ей следовало остановиться, как советовал Дэвид, но Шона не смогла. Выдернув подушку из-под его головы, Шона бросила ее ему на грудь. Он сорвался с места, как молния, и подмял Шону под себя. Его руки превратились в стальные клеши. Она лежала, ощущая телом ткань его рубашки и бриджей, а Дэвид легко удерживал ее одной рукой.
Она едва дышала.
— Не могу поверить! — прошептала она, чувствуя, как к глазам подступают слезы. Мэри-Джейн! Та самая, которую Шона считала не только своей преданной служанкой, но и подругой! — Быть того не может! Почему ты поверил Фергюсу?
— Потому что он сказал правду.
— Откуда ты знаешь?
— К горлу Ферпоса был приставлен меч. — Дэвид вздохнул, теряя терпение. — Шона, теперь-то ты понимаешь, что близкие люди причинили тебе немало вреда и замышляли убийство?
На минуту Шона затихла, затем произнесла:
— Мне больно.
Он ослабил пальцы и отстранился. Она лежала рядом с ним, обнаженная и беспомощная, а он даже не прикоснулся к ней. Они повернулись спинами друг к другу. Шона гадала, лучше ли было, если бы гнев воспламенил страсть. Жаркая близость казалась предпочтительнее охватившего ее холода.
— Дэвид…
— Проклятие, Шона, почему ты не рассказала мне о ребенке?