Лизетт метнула гневный взгляд на колючую проволоку, на огромные стальные капканы, установленные вдоль пляжа и соединенные с минами. Роммель напрасно тратил силы. Если союзники осуществят вторжение, то высадятся не в Нормандии, а пересекут Ла-Манш в узком месте между Дувром и Кале. Все это Лизетт объяснил отец, показав на карте, как войска союзников прорвутся через северную Францию в самое сердце Рура.
Глаза девушки затуманились. Отец желал поражения Германии так же страстно, как и она, однако он испугался бы, если бы узнал, что его дочь участвует в Сопротивлении. Над головой Лизетт с резким криком кружилась чайка, и девушка равнодушно наблюдала за ней. Если бы отец догадался, куда и зачем она ходит, то запретил бы покидать замок. Пока же она бывала там, где хотела, и немцы редко задерживали ее. Им было известно, что Лизетт де Вальми, дочь местного землевладельца, регулярно посещает больных и нуждающихся в Сент-Мари-де-Пон и других соседних деревнях. Все привыкли к прогулкам Лизетт, и на нее мало кто обращал внимание.
Юной дочери графа везло. Обычно связной не протягивал более шести месяцев, а она активно работала уже целых восемь. И все это время Лизетт обманывала обожаемого ею отца. Девушка тяжело вздохнула. Это угнетало ее, однако Лизетт понимала, что другого выхода нет.
Несмотря на яркое солнце, дул холодный февральский ветер. Волны с грохотом разбивались о скалы, постепенно разрушая их, как это происходило на протяжении многих веков. Лизетт неохотно поднялась и, взявшись за руль велосипеда, почувствовала, что пальцы закоченели от холода. Впервые в жизни у нее не было ни малейшего желания возвращаться домой.
Небольшой замок Вальми, сложенный из серого камня, располагался между скалами и лесом. Летом сад замка благоухал розами. Немцы сочли, что он слишком мал для штаба местного гарнизона. Этой сомнительной чести удостоилось семейство Лешевалье, владеющее огромным особняком в окрестностях Вьервиля.
Проехав по кочкам, Лизетт вывела велосипед на узкую дорогу. Солдаты собрались в кружок возле дота, они играли в карты. С ненавистью посмотрев на них, Лизетт отвернулась. Теперь ей придется ежедневно встречаться с одним из них — самонадеянным, самовлюбленным майором, щелкающим каблуками. Ненависть была такой жгучей, что, казалось, согревала Лизетт. Что ж, она не станет разговаривать с этим бошем, не бросит на него ни единого взгляда, сделает вид, будто не замечает его присутствия в доме.
Девушка перестала крутить педали, и велосипед сам покатился вниз по узкой дороге. Буковая роща осталась справа, сквозь ветки деревьев Лизетт видела конический шпиль маленькой деревенской церкви и серые крыши домов. Со времен Вильгельма Завоевателя деревня находилась под защитой замка Вальми. Теперь замку уже не защитить ее, потому что враги находились не только у его ворот, но и проникли внутрь.
* * *
Мать Лизетт, сидя в передней гостиной за изящным резным столиком, писала письмо. При появлении дочери графиня подняла голову. Ее тонкое лицо выражало напряжение.
— Мама, ты уже видела его? — Лизетт заметила, что мать бледна, и сердце ее сжалось.
— Да. — Графиня отложила ручку, а девушка подошла к горящему камину.
Некоторое время оба молчали. Прислонившись плечом к мраморной каминной полке, Лизетт уставилась на пламя. Атмосфера замка Вальми изменилась так, будто холодный ветер промчался по комнатам, проникнув сквозь стены.
Графиня отодвинула письмо, решив, что оно подождет, поскольку у нее разболелась голова, и поднялась из-за столика — высокая элегантная женщина с прямой осанкой. Графиня была не только красива, но и породиста, о чем свидетельствовали изысканные черты ее лица. Однако волосы ее уже тронула седина, а холодные серые глаза не выражали живости, присущей Лизетт.
Графиня опустилась в одно из глубоких, обтянутых ситцем кресел, стоявших возле камина, и сложила на коленях тонкие руки.
— А он довольно молод, — бесстрастно сообщила она.
Лизетт пожала плечами. Ее не интересовало, молод или стар майор. Главное, что этот немец — захватчик и находится в их замке. Дрова в камине вспыхнули и затрещали.
— Какие комнаты ты ему выделила?
— Папины.
Пораженная, Лизетт вскинула голову.
— Твой отец решил, что они лучше всего подойдут майору, — пояснила графиня, и голос ее дрогнул.
Лизетт вцепилась в мраморную полку камина. Мать очень редко демонстрировала свои чувства, умела держать себя в руках и считала это признаком хорошего воспитания. Дрогнувший голос свидетельствовал о том, что она испытала глубокую горечь, убирая одежду и вещи мужа из комнат, принадлежавших ему, а прежде его отцу.
— Господи, хоть бы скорее пришли союзники! — Лизетт пнула носком туфли полено в камине, и к дымовой трубе взметнулся сноп искр.
Графиня бросила быстрый, тревожный взгляд на дверь.
— Будь осторожна, дорогая. Такие вещи говорить опасно.
Девушка почувствовала угрызения совести, понимая, что ее поведение доставляет матери дополнительную тревогу. Подойдя к графине, она опустилась на колени и взяла ее руки в свои.
— Прости, мама. Я постараюсь держать язык за зубами, хотя это и трудно. Меня слишком переполняет ненависть.
Графиня печально посмотрела на дочь: молодая, красивая, с прекрасными манерами. Ей следовало бы наслаждаться жизнью, посещать приемы и балы, ездить в Париж и на Ривьеру, вращаться в достойном обществе. Сердце девушки должна переполнять любовь, а не ненависть. Графиня вздохнула и подумала о том, сколько еще лет отнимет у них война, тех лет, которые Лизетт уже не вернет.
— Возможно, он у нас не задержится надолго, — не очень уверенно добавила графиня.
Лизетт задумчиво смотрела на огонь.
— Интересно, за что ему выпала такая честь? — пробормотала она. — Что в нем особенного?
Графиня пожала плечами:
— Он немец. Разве нам надо что-то еще знать о нем?
Лизетт промолчала, не желая просвещать мать. Однако кое-кто с удовольствием узнал бы, что за птица этот майор Мейер и почему он поселился в Вальми… Например, Поль Жильес, его друзья да и она сама. Однако этими мыслями Лизетт не могла ни с кем поделиться.
— Я приготовлю чай. — Она поднялась, размышляя о том, скоро ли ей удастся встретиться с Полем, и догадываясь, какое он даст ей задание.
Ужин в этот вечер прошел необычайно тихо. Родители Лизетт были не расположены к разговорам. Казалось, незримое присутствие в доме майора Мейера давило на них. Мари приготовила омлет с овощами. Когда она расставляла тарелки, ее полное лицо было мрачным, а опущенные уголки губ выражали неодобрение. Заметив это, Анри де Вальми пришел в раздражение. Когда он родился, Мари, тогда совсем молоденькая девушка, служила у его отца. Она поднимала маленького Анри, когда он падал, иногда шлепала по заду, утирала слезы, баловала, а позже, когда он вырос, относилась к нему с почтительным уважением. Мари считала графа всемогущим и, без сомнения, полагала, что ему ничего не стоило захлопнуть двери замка перед майором Мейером.
Граф налил себе бокал вина, радуясь тому, что винные погреба пока не опустели. Он напомнил себе, что все еще может радоваться многому. В Нормандии не ощущалось такой нехватки продуктов, как в других районах Франции. Масла, сыра, яиц здесь по-прежнему было много. Граф крепко сжал ножку бокала. Он не страдал от войны, и это вызывало у него чувство вины. У графа не было сыновей, которые могли бы погибнуть за свободу Франции; он сам не сражался за ее свободу. Граф просто жил на своей земле, как это всегда делали его предки.