Потом вдруг, вспомнив, обратился к молчавшему все время Ломчетову:
- У вас будет что-нибудь?
Генерал, не торопясь, вынул трубку, выпустил дым.
- Нет, чего уж тут...
Я видел Ломчетова впервые. Маленькое бледное лицо, мешки под узкими черными глазами, тонкогубый рот. Генерал очень худ, не по возрасту гибок в талии.
- Если не возражаете, товарищ комкор, я с вами,- говорит Ломчетов, надевая шинель.
Уже выйдя из летучки, Гетман бросил Гусаковскому:
- Приготовьте к бою управленческие танки. Распорядитесь, чтобы почистили тылы: всех - в атаку.
С молодым длинноногим командиром стрелкового полка, щеголявшим в хромовых сапогах со шпорами, я направился к пехоте. Майор доложил, что у него в батальонах осталось по тридцать - сорок активных штыков.
Обошли притихшие перед атакой роты, рассказывая бойцам об окруженных в городе танкистах.
Нехотя валил традиционный в новогоднюю ночь снежок. Небо озарялось плавными всплесками ракет и медленно гасло. В темноте, зябко ежась, приплясывали солдаты. Стряхивали с ушанок снег, согнувшись, курили в рукав. Люди заметно устали, перемерзли. Мысли их в эту ночь бродили где-то далеко.
Артналет прогнал сонливость. Слева затарахтели танки Гусаковского, затараторили скороговоркой пулеметы. Пехота тоже двинулась вперед.
По частым пушечным выстрелам из города можно было предположить, что немцы ждали этой атаки. Минные разрывы черными пятнами усеяли поле.
Молчаливый капитан, заместитель командира стрелкового полка по политической части, зло сплюнул, вынул из лаково блестящей широкой кобуры парабеллум и быстро пошел к залегшей впереди цепи.
Снег сыпал теперь густо, сплошняком. Сглаживал воронки, следы танков. От белизны его посветлело.
Командир полка сменил наблюдательный пункт. Связисты ползли, разматывая катушку.
Неподалеку, справа, ударили танковые пулеметы немцев. Минные разрывы наползали на балку, в которой залегли батальоны.
- Полковую батарею вперед! - приказал майор.- Выдвинуть разведвзвод на правый фланг.
Нагнулся ко мне, вытер мокрое от снега лицо.
- Последний резерв пустил в дело.
Бойцы толкали короткоствольные полковые пушки. Разведчики на бегу меняли автоматные диски.
По контратакующим немецким танкам ударила замаскированная на опушке иптаповская батарея. Короткое пламя распласталось над землей.
Бой принимал затяжной характер, и теперь рассчитывать на успех не приходилось. С нашими силами мы могли делать ставку лишь на стремительный рывок.
В летучке Гусаковского я застал Гетмана. Он ходил из угла в угол. Офицеры почтительно молчали. Ломчетов сосал свою трубку.
- От Орехова ничего нет. Стрельба в городе вроде не такая сильная, сказал, ни к кому не обращаясь, Гетман и повернулся к углу, в котором сидел радист.
- Вызывайте, все время вызывайте Орехова... Потом подошел к столу.
- Товарищи офицеры, надо привести в порядок подразделения, днем снова будем атаковать, оттягивать силы от Орехова.
Ломчетов кашлянул. Гетман вопросительно посмотрел на него. Генерал вынул из брючного кармана кожаный кисет, не глядя, тонкими пальцами набил трубку и подошел к столу.
- Да будет позволено мне сказать.
- Пожалуйста, товарищ генерал, - Гетман отодвинулся, пропуская Ломчетова.
- Я не полномочен изменять решения комкора. Тем более в присутствии члена Военного совета армии. Однако полагаю своим долгом изложить здесь свои соображения, ибо буду докладывать их командованию фронта.
Он быстро обвел всех взглядом жестких черных глаз.
- Считаю сегодняшнее ночное наступление ошибкой. А если не бояться резких слов - авантюрой. Бригада и действующий с ней стрелковый полк не располагали достаточными силами для овладения городом. Теперь, как я слышу, готовится еще одна бессмысленная, по моему глубокому убеждению, атака...
- Так ведь в городе наши люди, танки! - перебил Гусаковский.
- Да, товарищ подполковник, - и люди, и танки. Война как мы знаем, без жертв не обходится... Окруженное подразделение будет героически защищаться и выполнит свой воинский долг до конца. А силы, находящиеся восточнее города, я имею в виду вашу бригаду, товарищ Гусаковский, - пополнятся и во взаимодействии с подошедшими частями овладеют Бердичевом...
Офицеры - кто с интересом, кто с недоумением, а кто и сочувственно прислушивались к веско произносимым словам.
- На войне,- продолжал Ломчетов,- приходится порой жертвовать одними подразделениями, чтобы другие получили возможность выполнить боевую задачу. Это - азы, и прошу прощения, что я вам их напоминаю.
В летучке стало тихо. Монотонно стучал движок. В такт ему вспыхивало и опадало белое пламя лампочки.
Первым заговорил подполковник Сербии. Заговорил горячо, жестикулируя, поправляя указательным пальцем ржавые стрелки усов.
- Верно, совершенно правильно товарищ генерал нас учит, критикует наши ошибки, вскрывает недостатки... Надо нам перестраиваться в свете его указаний, делать выводы...
Гетман встал, исподлобья взглянул на Сербина, и тот умолк на полуслове.
- Вы, товарищ генерал, о живых людях как о покойниках говорите, - упругие щеки Гетмана побагровели, глаза сощурились.
Я знал, что Гетман - человек очень выдержанный и, если он идет на прямой конфликт с представителем штаба фронта, значит, протест его сильнее всяких иных соображений.
- Там люди кровью обливаются, - гремел Гетман, забыв о своих мудро-житейских правилах. - А вы, товарищ подполковник, - Гетман резко повернулся к Сербину,- больно спешите перестраиваться. Спешить надо было вчера ночью, когда Орехов вперед прорвался, а вы, вместо того чтобы с ним находиться, черт знает где болтались...
- Я высказал свое мнение, - поморщился Ломчетов. - А вам, товарищ генерал-лейтенант, решать.
- Не было так, чтобы танкисты своих братов на съедение врагу бросали,кипел Гетман. - От каждой нашей атаки Орехову великая польза. Даже если не ворвались в город. Мы на себя те силы оттягиваем, который. смяли бы его. Я атаки прекращу лишь в том разе, если прямой приказ дадут.
Гетман перевел дыхание и уставился на меня.
- Такого приказа вы не получите,- твердо сказал я. - Военный совет армии согласен с вашим решением.
Генерал Ломчетов выразил только свое личное мнение.
Насчет того, что сил недостаточно - верно. Но не всегда же числом воюем.
Ломчетов поднял брови. Пожал плечами - поступайте, мол, как знаете, мое дело сторона.
"На войне не без жертв... пожертвовать одними, чтобы потом овладеть городом". Эти будто бы разумные доводы казались мне опасными, как зараза. От них сейчас веяло ледяным равнодушием. Я, как Гетман и Гусаковский, считал, что мы должны выручать окруженных товарищей.
Решил сегодня же поговорить с политработниками бригады о помощи окруженной группе. Помощь эта имела, помимо всего прочего, большой политический смысл. В своей пропаганде мы настойчиво проводили одну мысль: тому, кто боится окружения, не место в танковых войсках; будешь в окружении, твердо знай - тебя выручат любой ценой.
И вот человек с генеральскими погонами советовал махнуть рукой на попавших в беду танкистов, списать их со счета как "неизбежную жертву" и неторопливо, по всем правилам заняться подготовкой солидного наступления.
Немного стоила бы наша пропаганда, если бы мы так легко отказывались от помощи тем, кто попал в беду! А главное - с каким бы чувством уходили танкисты в глубокий рейд?..
Возбужденный голос радиста прервал мои мысли:
- Орехова слышу! Орехова!
Гусаковский сунул радисту блокнот. Карандаш быстро забегал по желтоватому разлинованному листу.
Мы читали из-за плеча радиста.
"1.1. 8:14. Ночь прошла спокойно.