Пусть не совсем его именем, но так, чтобы старая моряцкая фамилия, не исчезла, чтобы сын, Глеб Лячин, был не только кровной связью двух семейств, но и духовной. Не зря говорят, что в имени человека заключен и код его судьбы. Глеб Лячин стал моряком-подводником уже в третьем поколении.
В подводники курсанта Глеба Лячина посвящал сам отец да ещё на своем корабле, на "Курске". Редкое ныне отцовское счастье - иметь не просто продолжателя рода, но и наследника дела, преемника. Надо видеть улыбку, с какой он вручает сыну в центральном посту шуточное удостоверение, как по-мужски, по-дружески дает он ему морского "краба" - растопыренную пятерню для настоящего флотского рукопожатия. Потом они сфотографировались наверху - на мостике атомного крейсера - плечом к плечу, оба в черных подводницких пилотках, Глеб - в отцовской куртке-"канадке". За их широкими плечами - Баренцево море. То самое, что станет одному из них могилой, другому - купелью...
Когда я увидел этот фотоснимок, у меня мурашки по коже пробежали. Ведь Глеб в том походе вполне мог быть вместе с отцом. Не зря и слух такой прошел - отец и сын вместе принимают муки в затопленной подводной лодке. Но слух, по счастью, не подтвердился.
И от второго снимка мороз пробрал: Геннадий Лячин полулежит со скрещенными на груди руками, а над головой у него белый нимб, а за спиной ангельские крылья... Глаза закрыты. Полусидит в командирском кресле "Курска". Сразу не понял в чем дело, решил - экое кощунство! Кто же это так подшутил?
Да свои же офицеры и подстроили. На флоте говорят: "Командир это человек, который мгновенно засыпает от усталости и тут же просыпается от чувства ответственности". Это и о Лячине сказано. Прикорнул он на походе, не вставая с кресла, тут-то его и подловили - быстро вырезали из старой штурманской карты крылья и нимб, пристроили и штурманским же фотоаппаратом, предназначенным для фиксации через перископ торпедированных целей, сняли.
Надо заметить, не каждый командир "термоядерного исполина" позволит такие шуточки. Но у Лячина хватало чувства юмора, и только это подвигло лодочных юмористов на "комбинированную съемку". Проснулся, сам потом немало смеялся над "Спящим ангелом".
Ангелом он, бывший боксер, конечно, не был. И нимб ему - пророчески был выдан авансом: за великое мученичество...
Он был высоким и весомым - ровно 105 килограммов. В отсеках командира звали "Сто Пятым".
- Полундра, Сто Пятый идет!
Знали, Сто Пятый за небрежность, за упущения спуску не даст - ни командиру отсека, ни последнему трюмному. Но звали его ещё и Батей, а это с давнишних времен наивысший командирский титул. "Слуга царю, отец солдатам..."
У многих из его матросов родных отцов не было, такое уж невезучее поколение, на долю которого досталась совсем не военная волна безотцовщины. Многие из его матросов хотели бы, чтобы у них были такие отцы, как Лячин, крепкие, надежные, заботливые. Сами видели, с каким старанием искоренял он в экипаже зловредный вирус "годковщины" (она же в армии - "дедовщина"). И письма их матерям не ленился писать, одних хвалил, на других просил воздействовать материнским словом. И краткосрочные матросские отпуска "не зажимал". И за питанием следил, чтоб все по норме в котел закладывалось... Потому и писали домой матросы "Курска": "Хочу служить на этом корабле до пенсии", потому и офицеры тянулись за Лячиным - на каком бы корабле тот ни служил, так за ним следом на "Курск" и переводились один за другим.
Потому его бывший сослуживец капитан 1-го ранга Виктор Суродин столь категорично заявил:
- Я уверен на все сто: минимальный шанс, и Гена спас бы экипаж. Он не из тех, кто растерялся бы.
В него верили, его уважали, его любили. И не только на корабле, не только на флоте.
Город, давший имя его кораблю, всегда привечал "своего" командира, "своих" подводников по-особому тепло. Это бросается в глаза с первых же кадров видеофильма "Курск" встречается с Курском". Шефы вручали женам моряков, в том числе и Ирине Лячиной, придуманные ими ордена "За верность и терпение".
Провожая мужа в тот раз в его последний - роковой - поход, она забыла произнести свою обычную шутку при прощании: "С другими женщинами не заигрывай, и пей только воду".
Капитан 1-го ранга Геннадий Лячин войдет в историю Российского флота вовсе не как командир злосчастной атомарины. Он войдет в боевую летопись ВМФ как командир того "Курска", который - и это без всякой патетики совершил летом 1999 года поход в Атлантику и Средиземное море.
Не каждого командира корабля и не после каждого похода принимает в Кремле глава страны. Таких за последние полвека можно перечесть по пальцам: первый командир первой советской атомной подлодки - Леонид Осипенко; командир атомохода Лев Жильцов, лодка которого первой всплыла в точке Северного полюса...
Лячин о походе: "... В этом походе было всякое...
Побывали в южных широтах Атлантики, в Средиземном море. Лодка новая, и в первом же её автономном походе наиболее важно было проверить, насколько надежными окажутся её материальная часть, все жизненно важные системы, особенно в сложных условиях большого противостояния противолодочных сил флотов НАТО. А задача была - поиск и слежение за авианосными ударными группировками потенциального противника. Предстояло узнать все: состав его сил, маршруты развертывания, переходов, характер деятельности и многое другое.
И мы не давали спокойной жизни многочисленным силам противника, и к себе ощущали, мягко говоря, повышенное внимание. Нам пытались активно противодействовать в первую очередь патрульная противолодочная авиация, а также надводные корабли и подводные лодки. Мы их своевременно обнаруживали, но случалось, что и они нас засекали. У них задача была - установить за нами длительное устойчивое слежение, что мы им постоянно срывали..."
Запомним эти слова командира "Курска". Именно такая задача стояла и перед американскими подлодками "Мемфис" и "Толедо" в роковой августовский день: длительное и устойчивое слежение.
Глава шестая
"НАД НАМИ "МЕССЕРЫ" КРУЖИЛИ...
...их было видно, словно днем". Над нами кружили "орионы". Их не было видно днем, потому что днем наша подводная лодка Б-409 скрывалась ото всех и вся под толщей лазурных вод Средиземного моря. Зато ночью... Ночью мы всплывали на зарядку аккумуляторной батареи. Порой стоило только выбраться на мостик, как в выносном динамике раздавался не доклад даже - крик вахтенного радиометриста: "Работает самолетный радар! Сила сигнала три балла!!" И тут же заполошное командирское: "Все вниз!!! Срочное погружение!!!" И летишь по стальному шестиметровому колодцу вниз лишь на одних поручнях. Секунда и две её десятые - на сигание с мостика в центральный пост. Это из-за них, "орионов", столь жесткий норматив. А иначе - хана, в военное время так уж точно, а в "мирное" тоже мало не покажется. Засечет крылатый патруль, тут же вызовет и наведет противолодочные корабли, и пойдет метаться обнаруженная "букашка", как зафлаженный волк: вправо, влево, на глубину под слой "скачка"... А сверху те же "орионы" - самолеты базовой патрульной авиации - набросают буев-слухачей, да не просто так, а все по уму - барьерами, отсекающими, упреждающими, черт знает какими еще... Не оторвешься - придется всплывать; на разряженных батареях далеко не рванешь. Всплывешь и тут же угодишь в "коробочку" из чужих кораблей. Да ещё вертолет над местом всплытия уже загодя крутится, а из распахнутой дверцы торчит телекамера.