Ему надлежало под видом беженца из Варшавы обосноваться в Хоэнзальца у поляка - торговца, тайного немецкого агента, который и приютит его. При этом полковник сообщил, что в соседний город Альтбургунд (польский город Шубин, тоже переименованный на немецкий лад) уже отправлен с таким же заданием лейтенант Рихард Ханне, который проживает там под видом автомеханика поляка. Дав Винкелю три явки в Германии на случай, если ему придется идти дальше на запад, полковник отпустил его. Винкель побежал сломя голову к указанному ему дому. Майор Зиберт, уже влезавший в машину, неохотно слез, крикнул: "Дать рацию!" - и тут же уехал. Мрачный штабс-фельдфебель указал Винкелю на дюжину лежащих на полу раций и потребовал расписку. Винкель сел писать расписку. Кругом все гудело от взрывов русских бомб. Штабс-фельдфебель, подумав, сказал:
- Ладно, берите без расписки.
Винкель растерянно посмотрел на рацию. Как ее тащить? На счастье, он заметил во дворе старую садовую тачку. Он положил рацию и батареи на эту тачку и, толкая ее перед собой, пошел в отделение "II-б". Бем уже уехал. Возле машин бегали люди, не желавшие отвечать на вопросы. Наконец появился оберлейтенант Гаусс, коллега и приятель Винкеля.
- Ты куда? - спросил Гаусс вполголоса.
- В Хоэнзальца. Радиостанцию тащу с собой.
- Я в Вартегау, в Гнезен*, - и еще тише: - Дело - дрянь. Ты хоть по-польски знаешь хорошо, а каково мне с моим польским языком, от которого за версту разит старушкой Саксонией... Я ему говорю: я по-чешски умею... Вы меня в Чехию пошлите. А он еле дышит от страха... Уехал, дьявол! Говорить не с кем. Я слышал: русские завтра будут здесь. В общем - пошли. В соседней деревне нас ждет Крафт с машиной.
_______________
* Переименованные немцами Познанщина и город Гнезно.
Они вошли в дом, выбрали себе гражданскую одежду среди валявшихся здесь вещей и переоделись. Винкель завернул в одеяла свою рацию. Они вышли из деревни. По дороге нескончаемым потоком шли разгромленные части регулярных войск. Машины яростно сигналили, разгоняя мрачно шагаюшую пехоту.
Солдаты приняли Винкеля и Гаусса за поляков. Какой-то фельдфебель даже пригрозил им расстрелом и велел сойти вон с дороги.
- Шпионы, - бормотал фельдфебель, - я вам покажу.
Винкель не на шутку струхнул. Действительно, они должны были вызывать подозрения. А если кто-нибудь из солдат пороется в тачке и обнаружит радиопередатчик - расстреляют в два счета, не выслушивая никаких оправданий.
Регулировщиков движения на дорогах не было. Иногда какой-нибудь офицер пытался установить порядок, но его никто не слушал. Из кюветов торчали брошенные машины и пушки. Дальше, в воронке от бомбы, валялись книги, - видимо, имущество какой-то бежавшей роты пропаганды: евангелические и католические молитвенники, солдатские календари. Одна из книг была раскрыта, и портрет фюрера, измазанный грязью, глядел дикими глазами на проходящих людей. Винкель отвернулся.
Солдаты исподлобья смотрели на проезжавшие грузовики с мебелью, коврами, пальмами, фикусами - имуществом бегущих на запад гауляйтеров, комендантов и начальников зондер-команд. На дюжине грузовиков проследовали гарнитуры, красного дерева какого-то гауляйтера, говорили, что самого доктора Ганса Франка. Великолепные резные шкафы, столы и шифоньеры тончайшей работы медленно покрывались мокрым снежком. Из-под столов и кресел гогоча вытягивали головы большие белые гуси.
На хуторе, в святая святых отделения, куда не допускался под угрозой расстрела никто посторонний, было полно народу - интендантских чиновников, солдат, хохочущих пьяных женщин. Оказалось, что эвакуируется воинский публичный дом.
- Неужели Крафт уехал? - бледнея от ужаса, спросил Гаусс.
К счастью, Крафт еще не уехал. Среди сутолоки и шума он один сохранял видимость спокойствия.
Он стоял перед камином в своей комнате и сжигал горы бумаг, лежавших стопками вокруг него. Он кивнул переодетым офицерам и сказал:
- Сейчас вас отправлю. Русские близко.
Он критически оглядел их, сделал несколько замечаний насчет одежды, посоветовал Гауссу не так уж выкатывать грудь колесом: "Помните: вы штатский". В ответ на жалобу Гаусса, что тот плохо говорит по-польски, он развел руками и хмуро сказал:
- Ничего не поделаешь. Приказ - послать вас в Гнезен. Отменить не могу, а начальники все разъехались. - Помолчав, он повторил: - Русские близко.
- Как вы думаете, их скоро остановят? - поинтересовался Гаусс.
Крафт посмотрел на него долгим сумрачным взглядом своих белых неподвижных глаз и сказал:
- Надо выполнять приказы... Наши на западе бьют американцев в Арденнах, а тут вдруг - русское наступление. Неслыханное по силе... Я лично считал, что оно начнется недели через две. Были такие данные. Большевики поторопились: видимо, спасают растерявшихся американских вояк... - он бросил последнюю стопку бумаг в камин и спросил: - Денег у вас хватит? Возьмите на всякий случай.
Он роздал им по пачке кредиток - марок и польских злотых, - потом, подумав, сказал:
- Хотя, пожалуй, эти деньги уже потеряли свою ценность. Вот вам русские рубли. Они фальшивые, но сделаны умело, почти не отличишь.
Между тем к дому подъехал огромный синий автобус. Он настойчиво гудел, вызывая Крафта. Крафт оделся, и они вышли.
В машине сидело несколько незнакомых Винкелю людей в штатском и два унтер-офицера в военной форме, вооруженных автоматами. Автобус был полон каких-то запечатанных сургучными печатями сундуков. Тачка с радиостанцией еле влезла в машину, но Винкель ни за что не хотел с ней расстаться. Впихнули тачку и поехали.
Темнело. С дороги доносились шум и чьи-то пронзительные вопли.
В полночь проехали город Кутно, где слез, предварительно пошептавшись с Крафтом, один из штатских. В городе Коло покинул автобус другой. Перебрались через реку Варту. Переправа была забита людьми и обозами. Пришлось часа два постоять. В городе Конин оставили еще одного агента и затем поехали на север. Двигались весь день. Дорога была запружена отходящими войсками и беженцами, целыми немецкими семьями, бредущими по обочинам дороги. На одном перегоне автобус обогнал машины с красным деревом и белыми гусями доктора Франка.
Уже поздно вечером остановились невдалеке от Хоэнзальца. Здесь наступила очередь Винкеля. Крафт предложил ему сдать воинские документы и уничтожить все немецкие письма и вообще всякие остатки прошлой жизни. Винкель быстро обследовал свои карманы и сказал, что все в порядке. Гаусс пожал ему руку горячей и дрожащей рукой.
Винкель спрыгнул. Следом за ним спустили его тачку. Автобус сразу же взял с места и вскоре исчез за поворотом. Винкель постоял минуту и потом, медленно толкая тачку, пошел по направлению к Хоэнзальца, или, вернее, Иновроцлаву, - Винкелю следовало отныне обязательно называть город его польским именем.
Он испытывал чувство страха и неуверенности. "Полагаться на поляка в нынешние дни, - думал он, - дело опасное". Однако другого выхода не было. Его немного успокоило то, что по дороге шло много немцев и поляков и некоторые из них толкали перед собой почти такие же тачки, какая была у Винкеля. Так что он ничем не отличался от них. Двигались и группы немецких солдат, но отныне он уже не мог обращаться к ним за защитой: он был Владиславом Валевским - варшавским маклером - и никем другим. В красивый, уютный ресторан возле бензобудки при въезде в город он уже тоже не мог зайти, так как на двери была надпись: "Nur fur Deutsche" ("Только для немцев").
"Впрочем - подумал он с горькой усмешкой, - вскоре придут русские, и они н а с освободят от немецкого гнета".
Улицы были пустынны.