Да ну его к Падшему! Тут такая вкуснотища…
Баронесса Амалия налила в крохотную рюмочку тёмно-зелёного, густого эликсира и поднесла донье Эстрелле. Такую же, чуть поморщившись, выпила сама и следом налила дочери.
— Это особенная настоечка, на семнадцати травах. Дорогущая — ух! — баронесса зажмурилась от расстройства, — Зато, милочка, можно есть сколько влезет — и ничего.
С этими словами она провела ладонями по своей вполне приемлемой для её возраста талии и довольно стройным бёдрам.
— Ната, не кривись и пей, — бросила она дочери. Та страдальчески вздохнула и, мученически подняв глаза к потолку, опрокинула в себя зелье.
Донья Эстрелла последовала её примеру. Эликсир оказался морозно-обжигающим, с невыразимым травянисто-луговым ароматом, в котором она разобрала только горечь полыни.
— Ух! — только и сказала она, ошарашенно пытаясь отдышаться. Затем всё-таки не выдержала и закашлялась. Молли, успевшая чуть распустить поясок на неприлично узкой талии хозяйки, легонько похлопала её по спине. Совсем немного раскрасневшаяся Эстрелла отдышалась, и через несколько мигов дамы величаво вплыли обратно в трапезную.
Мужчины привычно привстали при их появлении, затем пир покатился далее по накатанной колее. Донья Эстрелла с нехорошим интересом присмотрелась к рёбрышкам — там ещё оставалось немного. Так, самую малость — накормить, например, платунг голодных кирасир.
Её брату, например, сегодня не повезло. Самую малость — пальца на два — он промахнулся и копьё скользнуло по кабаньей голове, срезав только ухо и вызвав дикое, оглушительное верещание. Зато на обратном пути он, по своей привычке петляя вокруг отряда охотников, вспугнул стайку фазанов. Арбалет, разумеется был у парня с собой, а уж как им пользоваться… Двум птицам не повезло, и их длинные, радужно отливающие хвосты свесились из притороченной к седлу баронета сумки.
Увидев птиц, Нгава радостно захлопала в свои розовые, странно смотрящиеся при её чёрной коже ладоши.
— Это ж такие к нам в Захарадье зимовать прилетают. Точно! — пригляделась она, — Вечером суп сварю — закачаетесь! По особому, шаманскому рецепту.
Впрочем, до вечера было ещё далековато, а посему Эстрелла махнула рукой на всё, поддавшись радушной, милой обстановке за столом, и пустилась во все тяжкие. Это ж где ещё можно так хорошо поесть, почирикать со своими донельзя дамами про моды, тряпки и парфумы? Выпить терпкого, с тонким ароматом белого вина и опять… нет, на этот раз яблочко, пропечённое, полупрозрачное, дожидающееся своего часа в приоткрытой пасти кабанчика, от которого, кстати, оставалось совсем немного.
Барон ободряюще подмигнул донье Эстрелле и, с позволения супруги, присоединился к разговору мужчин, с жаром обсуждавших тонкости охоты на оленей.
— Иди уж, — ласково отпустила его баронесса Амалия, улыбнувшись, — А мы тут с девчонками посекретничаем…
К барону вчера приехал по делам один из его рыцарей, фон де Бир, да так и застрял в гостях. Только успел вызвать из своего замка жену, леди Брунхильду, с дочерью лет двенадцати. Так что день и вечер обещали быть интересными…
На каменной скамье, подставив лицо лучам прячущегося за недальним лесом солнца, сидела женщина. Задумчиво и отсутствующе она опустила на колени ухоженные руки, и лёгкий ветерок лениво шевелил в них несколько листков бумаги.
С дорожки, ведущей в раскинувшийся под стенами замка сад, неслышно подошёл Valle. Прислушался к доносящимся сюда звукам веселья, подошёл к матери.
— Не помешаю? — поинтересовался он, всем видом давая понять, что он здесь появился отнюдь не случайно.
Бледная улыбка осветила лицо баронессы.
— Когда ты мне мешал? Ну что ты…
Молодой человек сделал пару шагов по засыпанной розово-серым гравием дорожке, вздохнул, глядя куда-то в лес, а затем неожиданно спросил.
— Мам, ты ничего не хочешь мне сказать?
Баронесса Амалия посмотрела на сына серьёзным, чуть колеблющимся взглядом. Открыла было рот, затем спохватилась и, немного подумав, зашла совсем с другой стороны, чем намеревалась вначале.
— Скажи мне, малыш, ты хорошо помнишь мою покойную мать — свою бабку, леди Оливию?
Valle пожал плечами. Перед его мысленным взором предстала сухощавая старушка в старинном кружевном чепце, которой слуги помогали выбраться из кареты. А ещё острые, умные глаза на сморщенном, как печёное яблоко, личике.
— Да она же приезжала всего раза два-три, я тогда ещё совсем малым был. А что?
Баронесса, собираясь ответить, зябко повела спиной. Неверно истолковав это движение, сын сдёрнул с себя плащ и укутал мать. Неприязненно покосившись на черноту, спадающую теперь с её плеч, женщина решилась.
— Ты ничего не слыхал о ней?..
— Один раз было… — вспомнил молодой баронет, — Я по детской непоседливости своей частенько бывал там, где не велено, и слышал то, что не положено…
— «Взгляд у графини дюже чижелый» — он так великолепно передал выговор и интонацию, что баронесса сразу вспомнила свою покойную гувернантку, — «Как ежели не в духе, так сразу у слуг-то разные неприятности приключаются»
Мать с грустной улыбкой кивнула.
— Да, малыш, да. Похоже, был у матушки скрытый Дар… Вот через поколение ты его во всей силе да чистоте и унаследовал.
— Ну и что? — Valle пожал плечами. Достал трубку, не спеша закурил, не боясь уже материнского гнева. Искоса глянул на неё, — Это ведь не всё, мам, договаривай. Меня-то уже не проведёшь!
Баронесса неслышно вздохнула и перевела взгляд на чуть синеющую дымку вечернего леса. А затем решилась.
— Помнишь, зимой я тебе писала… двоюродная племянница моя, донья Луиза.
Чуть помрачнев, сын кивнул и продолжил.
— Ехала из гостей. Кучера и служанку убили, а девчонку, которой едва пятнадцать,… обидели. Кто — неизвестно. Помню письмо твоё, как же — она ж хоть и дальняя родственница, но из клана Вальдесов.
— Так вот, — баронесса провела ладонью по бумаге в своей руке, — Получила я недавно послание от отца, графа и’Вальдес. Странное послание.
— Что, дед всё так же крепко держит клан в кулаке? — ухмыльнулся сын.
— Да, но дело не в этом, — чуть смутилась мать, — Просто… отец тогда поклялся, что разыщет, кто это сделал, и накажет примерно. А вот в письме… в письме он чуть намекает на тот случай. А в самом конце…
Баронесса глубоко вздохнула, собираясь с духом.
— А в самом конце письма он пишет, что приснился ему странный сон. Будто с бароном Аль беда приключилась. Страшная беда.
Мать прямо посмотрела в деланно бесстрастные глаза сына.
— И спрашивает, уж не вещий ли его сон, и не стряслось ли с бароном и вправду какой неприятности?
Левая бровь Valle привычно вспорхнула в удивлении, а затем он сел рядом с матерью. Спохватившись, погасил и спрятал трубку. Обдумав что-то, негромко, сквозь зубы процедил, рассуждая :
— Случай тот был зимой, а письмо пришло к тебе, когда я как раз должен был домой вернуться… Ох и хитёр же дед! — восхитился он.
— Послушай, мам, — обратился он к матери, — А ошибиться он не мог?
Баронесса медленно и печально покачала головой с уложенными под жемчужную сеточку волосами.
— Там многое между строк, другим непонятное. Так что… Отец легкомыслием никогда не отличался, а уж к старости тем более. Но после Императорского эдикта смертоубийство меж дворян, тем более высокопоставленных, не допускается.
— Договаривай, мам, — тихо и серьёзно ответил Valle, — Между нами не д о лжно и не может быть неясностей.