Они смахивали на большие пирамидки в два-три этажа, составленные из кубиков, причем, чем выше был этаж, тем всё меньшей становилась грань кубического яруса, который его образовывал. Площадки, созданные плоской крышей, являлись основанием для следующего этажа и служили двориком для тех, кто жил на этом ярусе. Некоторые из двориков были превращены в курятники, оттуда раздавалось заливистое 'кукареку' петухов и радостное квохтанье наседок.
Для удобства, между длинными и узкими деревянными балкончиками, увитыми виноградной лозой, были перекинуты приставные лестницы. Пустые окна зияли чернотой провалов. Кое-где можно было увидеть лепные карнизы и прочие украшения. Но, как часто бывает в жизни, стоило только нырнуть в арки, между домами, и глазам открывалась совсем другая картина, не похожая на показной лоск выбеленных фасадов.
Кэбмен наотрез отказался везти меня дальше. Он притормозил кэб и с виноватой миной произнёс:
– Простите, мистер, я бы рискнул туда въехать только на плечах королевской гвардии. Здесь очень опасное место.
Я не стал заставлять его рисковать жизнью и покинул нагретое место в кэбе без лишней ругани и споров.
Основной город располагался на возвышении, а район, который в народе окрестили старой набережной, находился в низине. Мне пришлось спускаться по пыльной разбитой дороге. Палящее солнце напекало голову и наводило на мрачные мысли о здоровье. Я завидовал идущим навстречу рыбакам в широкополых рыбацких шляпах. Этим парням не грозил солнечный удар и его последствия.
Дом Болванчика я увидел где-то на полпути. Его действительно было невозможно спутать с остальными настолько же ветхими и старыми сооружениями, которые, впрочем, в этих краях считались, чуть ли не верхом роскоши.
В столице много опасных районов. Старая набережная входит в их число. Нет, не Трущобы, конечно, но на пришлых здесь привыкли смотреть искоса. Хорошо хоть до сумерек было ещё далеко, иначе желающих проверить содержимое моего бумажника было бы больше чем звёзд на небе.
Не успел я ступить и двух шагов по мосткам, перекинутым через многочисленные, ещё не успевшие высохнуть после последнего шторма лужи, как за мной уже замаячили две фигуры. Ещё двое вышли впереди, вынырнув из тени большого навеса, под которым рыбаки обычно складывали свой улов, перед тем как его рассортировать. Кажется, я угодил в самую обычную мышеловку, однако окружившие меня типы не догадывались, что в их ловушку попала дичь гораздо серьёзней, чем им представлялось.
Бандиты нагло ухмылялись. Они видели, что я безоружен и рассчитывали на лёгкую добычу. В таких случаях надо брать инициативу на себя. Я прекрасно понимал, чем закончится наша встреча, поэтому, не тратя время на лишние разговоры с известным результатом, налетел как коршун на парочку, перерезавшую мне дальнейший путь вперёд.
Эти ребята никогда не служили в армии. Они были хороши в уличной потасовке, где им противостояли точно такие же неотёсанные дурни, умевшие махать кулаками в воздухе или лупить дрекольем беззащитных противников. Но никто из них не продержался бы больше трёх секунд в спарринге с самым дохлым из громил беглого Мясника, а, значит, я мог рассчитывать на победу.
У меня было немного времени. Четверо, пусть даже не обученных врагов, всё равно представляли собой серьёзную угрозу, поэтому я бил наверняка, так, чтобы вывести противника из строя с одного удара. Эта пара не захватила с собой ножей или кинжалов и прогадала: я не опасался нарваться на лезвие и мог позволить лёгкую небрежность движений, за которую любой из моих прежних сержантов-инструкторов устроил бы хорошую выволочку. Но они, инструктора, остались там, в прошлом, и я мог не опасаться того, что меня заставят сделать лишнюю сотню-другую отжиманий и приседаний.
Жаль, мне так и не удалось взять у Лиринны дополнительных уроков клеста, однако того, что я умел благодаря армии, оказалось вполне достаточным, чтобы вырубить сразу обоих.
Если враг превосходит тебя в количестве, то спасение твоё в быстроте движений. Эти парни физически не успевали реагировать на мои удары, а я не ведал пощады и не стеснялся грязных приёмов. Удар ногой в пах, противник сгибается вдвое, и тогда я сильнейшим ударом колена отправляю его в нокаут. Сперва одного, потом другого. Быстро и эффективно.
Покончив с ними, я резко обернулся и с самым угрожающим видом стал наступать на двух молодчиков, дотоле напиравших сзади. Они сразу потеряли ко мне интерес, даже забыли о том, что держали в руках большие разделочные ножи, словно я был куском говядины, а не живым, мыслящим человеком.
– Постойте, господин, - взмолился один из них. - Мы не собирались причинить вам вреда.
– Я не верю в сказки с самого детства, однако у меня сегодня хорошее настроение и мне не хотелось бы его портить. Проваливайте отсюда, пока я не передумал.
Парней не пришлось уговаривать дважды. Они исчезли быстрее, чем я досчитал до трёх. Путь до дома Болванчика оказался свободным. Больше никого содержимое моего бумажника не интересовало.
Я не успел рассказать о Болванчике, хотя он достоин отдельного упоминания и вот почему: люди и крысы часто живут вместе, но очень плохо уживаются. Мы искренне ненавидим друг друга. Я насмотрелся и в мирной жизни и на войне много отвратительных вещей, однако до сих пор не могу глядеть на крыс без внутреннего содрогания. Нет, это не значит, что при виде крысы я запрыгну на ближайшую возвышенность и примусь истошно орать как зарезанный, но спокойно смотреть на этих флегматичных тварей с умными глазками-бусинками выше моих сил. Возможно, тому виной одно из старых воспоминаний, когда во время боя нам пришлось оставить раненного солдата в подвале дома, переполненного кишащими тварями. Когда мы вернулись, крысы успел выгрызть обессиленному солдату правый глаз, а он не мог ничего с ними поделать. Так и лежал с окровавленным лицом и плакал, а потом умер у меня на руках.
Крысы очень умные твари. Умные и плодовитые. Одна крыса приносит помёт из семи-пятнадцати детёнышей и способна рожать до восьми раз в году, а первые роды у самок вообще могут произойти в четырёхмесячном возрасте. Наше счастье, что у крыс существуют неведомые нам механизмы регуляции численности, иначе эти серые создания заполонили бы собой весь мир.
Мы, люди, ненавидим крыс, они платят нам той же монетой. Крысы не раз приносили в наш мир страшные болезни, от которых умирали тысячи несчастных людей. Эти твари часто опустошали хлебные амбары и закрома, обрекая на голодную смерть население нескольких городов. Наша история - история войны с орками, с эльфами, с такими же, как мы, людьми, и с крысами.
Но Болванчик относился к крысам совершенно иначе. Вот уже лет пятнадцать его кормили и поили крысы, вернее всего одна крыса-альбинос. Вы удивлены такой продолжительности жизни этого грызуна? Действительно, в среднем крыса живёт до трёх лет, но альбиносы исключение. Некоторые из них способны протянуть до четверти века, так что Болванчик мог рассчитывать ещё лет на десять беспечной жизни за счёт белого короткошерстого напарника.
Эльфы умеют ладить практически с любым животным, но против крыс их ухищрения бесплодны. Не помогают ни заговоры, ни особые слова. Крысы их просто не слушают. Возможно, эти животные такие же гордые и независимые, как эльфы.
Болванчик принадлежал к человеческому роду-племени, не наделённому особыми способностями, но всё же сумел найти общий язык с крысёнышем, которого нашёл в полуобморочном от голода состоянии, спас, а затем выходил.