Если бы наши вертолеты были оборудованы приборами, позволяющими производить посадку и вести огонь в тумане, отряд бы был эвакуирован, а чеченцев бы так проутюжили, что во всех ближайших аулах был бы объявлен траур. Но, увы, наши вертолеты таких приборов не имеют, зато имели год выпуска более ранний, чем года рождения солдат срочной службы. В авиации по погодным условиям было отказано.
В таких условиях Центр отряду помочь не мог, о чем немедленно отправили шифровку:
– Держитесь, эвакуируем при первой же возможности!
Получив радиограмму, комбат задумался, долго молчал, а затем произнес:
– На переговоры пойдет майор Холодов! Постарайся выиграть время! Хотя бы сутки.
Парламентер начал медленно спускаться на встречу с чеченцами. Полученного инструктажа для ведения переговоров было явно недостаточно, но что поделать. В состав отряда входили порядочные офицеры, которые отлично умели отдавать и выполнять приказы, но они совершенно не умели вести переговоры. Их этому просто не учили за ненадобностью. Чеченские полевые командиры наоборот, имели богатый опыт в подобных процессах, межклановая борьба, бандитские разборки и традиционный кавказский менталитет давали им огромное преимущество.
Произошел короткий, но жесткий разговор, с элементами уголовных понятий, в результате которого разведчики не смогли использовать свои преимущества. В особенности пленных, которых можно было использовать в качестве заложников и шантажировать чеченцев тем, что в случае штурма заложники будут немедленно убиты. Чеченцы стали давить на то, что они окружили десантников тройным кольцом окружения. Рассказывали о минометах, которых на лошадях скоро будут подвезены сюда.
– Если через полчаса не сдадитесь, то вас начнем расстреливать из минометов, потом штурмуем, не оставив никого в живых.
– В случае сдачи в плен гарантируем жизнь и возвращение на родину!
Поднявшись к своим, Холодов рассказал обо всем командиру отряда. Споров не было. Комбат выслушал мнение каждого, подавляющее большинство решило, что необходимо сдаться.
В центр послали шифровку:
– Плен!
После чего уничтожили шифроблокноты, прострелили из автомата радиостанции. Перекурили, и медленно, в колонну по одному начали спускаться с горы, складывая оружие и снаряжение к ногам чеченских полевых командиров.
Разведчиков, складывавших оружие и снаряжение, встречали очень настороженно, под недремлющим оком сотни стволов. Боевикам не верилось, что разведчики согласились сдаться в плен, они побаивались подвоха со стороны разведчиков, поторапливали спускающихся, вслушивались в шум леса. Может быть, ожидали подлета вертолетов, хотя при всем желании из-за сильного тумана прицельного удара вертолеты нанести бы не могли, а может быть, думали, что это отвлекающий маневр, и сейчас другая группа разведчиков заходит им в тыл, чтобы уничтожить. Разговоров между разведчиками и боевиками не происходило, они молча смотрели друг на друга, пока не сдал оружие последний разведчик. Это был рядовой контрактной службы Юрин. Когда он встал со своей позиции всего в двадцати метрах от главного полевого командира (к сожалению, его имя осталось неизвестным) со снайперской винтовкой, аккуратно положил ее возле кучи оружия и начал снимать с себя снаряжение, полевой командир спросил его:
– Ты все это время держал меня на мушке?
– Да.
– А почему не стрелял?
– Команды не было.
Не знал Юрин, что эти слова впоследствии спасут ему жизнь.
Когда боевики убедились, что все разведчики разоружены, то мгновенно осмелели, приказав разведчикам ждать чуть в стороне одной группой, начали стягивать блокирующие отряды.
Всего боевиков оказалось более 200 человек, и вооружены они были довольно разнообразно, от дедовских двустволок до пулеметов и РПГ. Снаряжение тоже было разным. Были боевики, опоясанные пулеметными лентами в стиле революционных матросов, а были и в современных разгрузках, какие в то время носили только элитные подразделения МВД России. Когда все отряды боевиков собрались, двинулись в путь. Погибших сначала несли с собой, но когда в воздухе послышался рокот вертолетов, чеченцы занервничали, разведчикам было приказано закопать тела погибших Дьяконова и Луговенко, однако сделать это было невозможно из-за промерзшей земли, поэтому разведчики смогли только закидать их снегом, местные жители позже их похоронили. Забрать то, что осталось от их тел, удалось родителям только в конце зимы.
Через час приполз грузовой фургон, которым перевезли всех пленных в село Алхазурово, в подвал дома одного из полевых командиров. Здесь разведчикам грозила расправа местных жителей, когда разведчиков переводили из фургона в подвал, собралась огромная толпа, которая порывалась избить пленных разведчиков, а когда они увидели майора Дмитриченкова в форме летчика, то озверели совсем. Охране не удалось сдержать натиск толпы, и она с криками «Летчик! Летчик!» бросилась на бедного майора и начала рвать на нем одежду и избивать. С трудом удалось охране отбить капитана у местных жителей и завести в подвал. Досталось также контрактнику Юрину, когда спросили, есть ли среди пленных контрактники, Юрин смело вышел вперед. Местные жители стали требовать расстрелять его. Надо отдать должное Юрину, он не упал перед ними на колени, не просил пощады, а спокойно сказал:
– Раз надо, то стреляйте.
Но тут вышел полевой командир, тот самый, которого Юрин держал на мушке, и произнес короткую, но эмоциональную речь на чеченском языке, показывая руками на Юрина, после этого толпа несколько остыла, и Юрин был препровожден в подвал к товарищам по несчастью. (К сожалению, в последующем он вел себя не так стойко).
Надо заметить, что в начале войны, чеченцы больше всего ненавидели летчиков и контрактников. Первых за то, что эти, как они считали, щуплые интеллигенты, сидя в своих самолетах и вертолетах, бомбили все подряд, убивая вместе с защитниками Чечни ни в чем не повинных женщин и детей, видя с высоты только красивые разрывы бомб и снарядов, и совершенно не задумываясь о том, какое горе и страдание они несут людям. А контрактники вызывали ненависть, потому что они, по мнению чеченцев, пришли на эту войну добровольно, в отличие от солдат срочной службы и офицеров, обязанных выполнять приказы командования.
Неизвестно, чем бы закончилось противостояние местных жителей и боевиков, охранявших пленных, и как долго бы те смогли удерживать взбесившуюся толпу. Внезапная погрузка пленных в автобус прервала это противостояние.
Под усиленным конвоем автобус с зашторенными окнами тронулся в путь.
«Грозный, Грозный...» – это были единственные реплики охраны, понятные пленным, поэтому все решили, что их везут именно туда. Глаза у бойцов повеселели, хотя у каждого в душе шевелилась страшная мысль: «Добровольная сдача в плен – это предательство...». На одной из остановок из автобуса вывели офицеров и впервые задали вопрос:
– Зачем Вы к нам пришли?
Немного «поговорив по душам», задали следующий вопрос:
– Кто командир?
Прихрамывая, вышел из строя Иванов. Его отвели от строя, и больше к остальным он не возвращался. Вслед за ним вывели одного из радистов, который также к остальным больше не вернулся. Их все время держали и допрашивали отдельно.
До Грозного автобус так и не доехал, конечной точкой его маршрута стал СИЗО Шалинского ДГБ (бывший СИЗО РОВД Шали), где пленные были «радушно» встречены начальником Шалинского отдела ДГБ Абу Мовсаевым (сейчас зам.