Да и в обычное время они находятся в центре внимания паствы, принимают исключительные знаки уважения со стороны верующих. Склоненные в поклонах люди, их смиренные просьбы о благословении, почтительное внимание, с которым выслушиваются слова священнослужителя, а нередко и восторженный трепет, который вызывают проповеди священника, – все это не могло не оставить следа в сознании человека, который готовился стать пастырем Божьим. Возможно, что церковные службы являлись для Сталина примером, когда он оказался окруженным всеобщим восхищением, почетом и восхвалениями, а его речам, затаив дыхание, внимали его собеседники, массовые аудитории, все советские люди. Однако не исключено, что восприятие священнослужителями пышных церковных церемоний как актов, творимых во славу Божию, напоминало ему, что праздничный ритуал и знаки восторженного внимания людей относятся не к нему лично, а к делу, которое он олицетворял. Именно так он не раз объяснял советские торжественные церемонии и поведение присутствовавших на них людей, которые выражали восторги по случаю его появления.
Есть множество и других свидетельств того, что учеба в духовных учебных заведениях и пребывание в лоне церкви сохранили свое воздействие на Сталина даже после того, как он покинул церковное поприще. Он не раз вспоминал семинарию и говорил о своей несостоявшейся карьере священника. Узнав в ходе беседы с будущим Маршалом Советского Союза Василевским, что тот, учась в семинарии, не собирался стать священником, Сталин шутливо заметил: «Так, так. Вы не имели такого желания. Понятно. А вот мы с Микояном хотели пойти в попы, но нас почему-то не взяли. Почему, не поймем до сих пор». Он на всю жизнь сохранил в памяти церковные песнопения, и Молотов впоследствии рассказывал Чуеву о том, как Сталин с ним и Ворошиловым порой пели православные гимны.
Многие речевые обороты Сталина были взяты из церковного лексикона. В одной из первых же своих статей он прибег к выражению из «Откровения святого Иоанна», заметив: «Стачка и еще раз стачка и сбор копеек для боевых касс – вот альфа и омега их работы». Он не раз употреблял слово «грехопадение», когда обвинял различных деятелей партии в различных нарушениях норм партийной жизни (когда он говорил о лидерах объединенной оппозиции, о председателе Госплана Украины Н.А. Скрыпнике). Иронизируя по поводу жалобы Томского, Сталин использовал библейские образы: в своем заявлении Томский пишет, «что его хотят послать в пустыню Гоби и заставить есть дикий мед и акриды». Говоря о необходимости «использовать период затишья для того, чтобы укрепить партию, сделать ее «всегда готовой» ко всяким возможным «осложнениям», Сталин повторил фразу Христа из Нового Завета: «Ибо «неизвестен ни день, ни час», когда «грядет жених», открыв дорогу новому революционному подъему». Говоря о том, как нелегко определить политические позиции лидеров британских профсоюзов, Сталин использовал слова из 17 псалма Давида: «Нам очень трудно разобраться сейчас, темна вода во облацех». Обращение «братья и сестры», которым открываются церковные проповеди, Сталин использовал в своей знаменитой речи 3 июля 1941 года, а в обращении к народу 9 мая 1945 года он говорил о жертвах, принесенных советскими людьми на «алтарь» Отечества.
Характерные для церковных проповедей речевые повторы можно отметить и в выступлениях Сталина. Его речь, посвященная памяти Ленина, благодаря повторам одного и того же словесного оборота («Уходя от нас, товарищ Ленин завещал нам…») напоминала церковную проповедь.
В конце своего заключительного слова на заседании XV партийной конференции (3 ноября 1926 года) Сталин девять раз повторил фразу «партия не может и не будет терпеть», обращенную к членам «объединенной оппозиции». Слова «каким был Ленин» венчали несколько предложений в его речи 11 декабря 1937 года. В своей последней опубликованной речи 14 октября 1952 года он в схожем стиле проповеди повторял фразы о «знамени», выброшенном буржуазией «за борт», и призывы к зарубежным коммунистам «поднять» это знамя, так как «больше некому его поднять».
Для многих выступлений Сталина была характерна жесткость и категоричность церковной логики. Он нередко венчал свои рассуждения суровой альтернативой из двух крайних вариантов, открывавшихся словами «либо… либо». Две статьи Сталина 1917 года носят характерные для его стиля названия: «Или – или». Подобно тому, как церковные проповеди оснащаются цитатами из Библии с точным указанием места в Священном Писании, Сталин постоянно опирался на высказывания классиков марксизма-ленинизма, точно указывая адрес использованных им фраз. Стиль священнических доказательств правоты того или иного аргумента проявлялся в склонности Сталина расценить сравнительно небольшое отступление от теоретических формул как вопиющую измену основополагающим принципам, приведя в подтверждение целый ряд отсылок к произведениям Маркса, Энгельса и Ленина. В то же время он мог цитированием основоположников марксизма-ленинизма доказать незначительность того или иного проступка своих соратников. (При этом он нередко повторял слова: «У кого не бывает ошибок? Только мертвые не ошибаются!»)
Разумеется, после того как Сталин стал членом марксистской партии, влияние религиозного воспитания на его сознание и привычки проявлялось опосредованно. Будучи членом партии, объявившей непримиримую борьбу религии, Сталин долго не выступал против мер по ограничению деятельности церкви. В то же время он никогда не был инициатором преследований церкви и ее иерархов. Хотя в беседе с американской рабочей делегацией 9 сентября 1927 года Сталин заявлял о том, что антирелигиозная пропаганда направлена «против всех и всяких религиозных пред рассудков», потому что «партия ведет политику всемерного отстаивания науки», он, видимо, сознательно говорил не о «религии», а о «религиозных предрассудках» и не о «духовенстве» вообще, а о «реакционном духовенстве». Одновременно в этой беседе он подчеркнул, что «у нас нет таких условий приема в члены партии, которые бы требовали от кандидатов в члены партии обязательного атеизма».
Пребывание в лоне церкви и учеба в духовных заведениях помогли ему понимать психологию верующих и роль священников, а потому его явно раздражала атеистическая пропаганда, которая игнорировала особенности религиозного сознания верующего человека. В своем выступлении 22 октября 1924 года Сталин говорил: «Иногда некоторые товарищи рассматривают крестьян как философов-материалистов, полагая, что стоит прочесть лекцию по естествознанию, чтобы убедить мужика в несуществовании Бога. Они не понимают часто, что мужик смотрит на Бога по-хозяйски, то есть мужик иногда не прочь бы отвернуться от Бога, но его часто раздирают сомнения: «А кто его знает, может, Бог и в самом деле существует; не лучше ли будет ублаготворить и коммуниста, и Бога, чтобы надежнее было для хозяйства». В узком же кругу Сталин значительно резче отзывался об антирелигиозной пропаганде. Давая своему секретарю И.П. Товстухе указания, какие книги подобрать для его библиотеки, он попросил, чтобы тот не брал «антирелигиозную макулатуру».
Было также известно, что Сталин не разделял требований о ликвидации церкви и религии, которые выдвигались Союзом воинствующих безбожников в качестве ближайших задач. О его негативном отношении к планам запрета религии писал и генерал армии А.В. Хрулев, вспоминая свою беседу с И.В. Сталиным и М.И.