Кампания против германских коммунистов постоянно подкреплялась антисоветской пропагандой, одним из главных объектов которой был руководитель СССР Сталин. Как вспоминал мой отец, проходивший в 1932—1934 годы производственную практику на заводах Круппа в Германии, в ту пору на стенах домов в Германии можно было увидеть плакаты, на которых изображались устрашающие физиономии красных комиссаров и карикатурные изображения Сталина. Антисоветская истерия сопровождала приход нацистов к власти, запрет компартии, а затем и других политических партий. Поэтому выход книги Ирамешвили за несколько месяцев до прихода Гитлера к власти можно рассматривать как часть пропагандистского обеспечения нацистского переворота.
Трудно было ожидать объективности и от Ханы Мошиашвили, на воспоминания которой ссылается Радзинский. Эта женщина, по словам Радзинского, была 112-летней грузинской еврейкой, которая переехала в 1972 году из СССР в Израиль. Вряд ли от дамы столь почтенного возраста можно было получить точные сведения о событиях почти столетней давности. Также известно, что в то время в Израиле, отношения которого с СССР были разорваны с 1967 года, велась активная антисоветская пропаганда, в ходе которой Сталин изображался злейшим врагом еврейского народа, а сторонники СССР в лице компартии Израиля были в явном меньшинстве и подвергались травле.
Но какими бы мотивами ни руководствовались эти авторы воспоминаний и их популяризаторы, может быть, в них все-таки были некоторые зерна истины? Действительно, есть основания полагать, что детство Сталина не было безоблачным. Видимо, конфликты между отцом и матерью возникали часто, и при этом наиболее острые их разногласия вызывало будущее сына. У каждого были веские основания для отстаивания своей позиции.
Отец Сталина был мастером высокого класса в своем деле. В Гори он поселился еще до рождения сына. Владелец сапожной мастерской Барамов пригласил в Гори из Тифлиса лучших мастеров, в числе которых был и Виссарион Джугашвили. A.M. Цихитатришвили вспоминал: «Бесо (так звали друзья Виссариона. –Прим. авт.)скоро стал известным мастером. Большое количество заказов дало ему смелость открыть собственную мастерскую». Затем, когда Coco было 5 лет, его отец вновь уехал в Тифлис и стал работать на обувной фабрике Адельханова. Как вспоминал Семен Гогличидзе, вскоре «между Виссарионом и Кеке (так друзья называли мать Сталина – Екатерину. – Прим. авт.)возникли неприятности по вопросу о воспитании сына. Отец был того мнения, что сын Должен унаследовать профессию своего отца, а мать придерживалась совершенно иного взгляда. «Ты хочешь, чтобы мой сын стал митрополитом? Ты никогда не доживешь до этого! Я – сапожник, и мой сын тоже должен стать сапожником. Да и все равно будет он сапожником!» – так часто говорил Виссарион своей жене. Несмотря на то, что Виссарион жил и работал в Тифлисе, а Кеке с сыном – в Гори, она постоянно беспокоилась: «А ну как приедет Виссарион да увезет сына и окончательно оторвет его от учебы».
Так в конечном счете и произошло. Виссарион приехал в Гори и увез с собой сына в Тифлис, где устроил его работать на фабрику Адельханова. Очевидцы вспоминали, как маленький Coco работал на фабрике: «помогал рабочим, мотал нитки, прислуживал старшим».
И все же мать добилась своего. Она отправилась в Тифлис и увезла сына с фабрики. Как вспоминал Семен Гогличидзе, «некоторые из преподавателей знали о судьбе Coco и советовали оставить его в Тифлисе. Служители экзарха Грузии (высшее лицо грузинского духовенства в те годы) предлагали ей то же самое, обещая, что Coco будет зачислен в хор экзарха, но Кеке и слышать об этом не хотела. Она спешила увезти сына обратно в Гори». В этом споре мальчик был явно на стороне матери.
Когда Coco Джугашвили не исполнилось еще и 11 лет, его отец скончался, и спор о будущем сына таким образом решился в пользу матери.
Впоследствии эти споры дали основание Таккеру утверждать, что «победа над сердцем матери» привела Сталина к «самообожанию», развила в нем «чувство победителя», а также породила и «уверенность в успехе». Однако вряд ли любовь матери к сыну является настолько редким явлением в жизни людей, что это приводит к «успехам» и «победам» сталинского масштаба. Кроме того, Таккер игнорирует то обстоятельство, что любовь Екатерины к сыну не была слепой и не мешала ей быть строгой к нему и порой его наказывать. В то же время рассуждения Таккера свидетельствуют о том, что даже реальные факты из детства Сталина могли использоваться против него.
Ясно, что попытки использовать любое событие детства для его дискредитации давали Сталину основания настороженно относиться ко всем, кто обращался к ранним годам его жизни. В то же время очевидно, что в 1930-х годах в СССР ни автор книги «Рассказы о детстве Сталина», ни Булгаков, ни постановщики спектакля «Батум» не пытались дискредитировать Сталина, описывая его детство и юность.
Но может быть, стремление Сталина помешать тем, кто хотел осветить первые годы его жизни, было вызвано не страхом, что будут оглашены сведения, дискредитировавшие его, а его нежеланием увидеть произведения, которые в тогдашних условиях СССР неумеренно восхваляли бы Сталина-ребенка и Сталина-юношу? Объясняя свою позицию по поводу книги «Рассказы о детстве Сталина», он в своем письме в Детиздат писал: «Книжка изобилует массой фактических неверностей, искажений, преувеличений, незаслуженных восхвалений.» Он утверждал, что «книжка имеет тенденцию вкоренить в сознание советских детей (и людей вообще) культ личностей, вождей, непогрешимых героев. Это опасно, вредно. Теория «героев» и «толпы» есть не большевистская, а эсеровская теория. Герои делают народ, превращают его из толпы в народ – говорят эсеры. Народ делает героев – отвечают эсерам большевики. Книжка льет воду на мельницу эсеров. Всякая такая книжка будет лить воду на мельницу эсеров, будет вредить нашему общему большевистскому делу. Советую сжечь книжку».
Казалось бы, исходя из этих принципов, в Советской стране не должно было публиковаться никаких книг о детстве и юности ее вождей. Но это было не так. В стране издавалось великое множество книг и других произведений о детстве Володи Ульянова-Ленина, Сергея Кострикова-Кирова и многих других руководителей.
Нам неизвестно, какие «фактические неверности», «искажения», «преувеличения», «незаслуженные восхваления» были обнаружены Сталиным в «Рассказах о детстве Сталина». Вполне возможно, что подобные отклонения от истины и «незаслуженные восхваления» увидел Сталин и в булгаковской пьесе «Батум». Однако, казалось бы, принципы постановщической деятельности МХАТа, предусматривавшие создание максимального «вживания» в реальность, сводили к минимуму возможность искажения правды о жизни Сталина. К тому же Булгаков, талант которого высоко ценил Сталин, дотошно описывал все, что ему до поездки в Грузию довелось узнать о деятельности юного Сталина и условиях его тогдашней жизни. В записной книжке Булгакова содержалось подробное описание обстановки, в которой жили друзья Сталина в дореволюционном Батуме. Не были забыты ни «ковер на стене», ни «оружие на ковре», ни «ажурная скатерть», ни «портрет Руставели», ни перечень книг в доме, включавший «Витязя в тигровой шкуре».
Между тем творческие люди, имевшие большой опыт описания других стран и народов, осознали бы, что Булгаков и руководство МХАТа существенно преуменьшали те трудности, которые стояли перед ними. Вероятно, об этих трудностях мог бы предупредить Михаила Булгакова Уильям Сомерсет Моэм.