А теперь все боярами быть хотят, белы ручки из рукавов вынуть брезгуют! Война – не боярское теперь дело, вишь ты…
– Так боярами или христианами, Пифагорыч? – подмигнул Млад.
– Один хрен, и редьки не слаще! Одни мошну набивают, другие колени протирают да морды под оплеухи подставляют. И скажи еще, что я не прав!
– Да прав, прав… – улыбнулся Млад.
– Не успел прах Бориса остыть, как тут же воинскую повинность для бояр отменили! – проворчал Пифагорыч, – Они и раньше не рвались на службу, в мое время, представь, в холопы друг к дружке записывались! Так Борис их и оттуда доставал. Дождались его смертушки… Ты смотри, хорошо расследуй-то… Вдруг и не немцы это вовсе, а наши бояре сговорились? Им-то теперь какая благодать настала!
– Или князья московские, или киевские, у них благодати не меньше… Или астраханские ханы, или крымские, или казанские… Пифагорыч, всем, кроме нас, без Бориса благодать. А от меня там ничего не зависит, нас человек сорок соберут.
– Все равно смотри в оба! Наведут морок на сорок волхвов, что им стоит…
– Не так-то это просто – навести морок на сорок волхвов, – вздохнул Млад, и в первый раз подумал: а почему позвали именно его? Он не так силен в волховании, есть гадатели много сильней него.
Студенты не дали Пифагорычу высказаться до конца. Впрочем, о боярах и попах он мог брюзжать и всю ночь, переливая свое возмущение из пустого в порожнее. Млад не любил подобных разговоров, от них он чувствовал себя соломинкой, которую несет стремительное течение ручья. Соломинкой, которая по своей воле не может даже прибиться к берегу.
Сегодня на занятие пришли в основном ребята с первой ступени, и оказалось их раза в два больше, чем рассчитывал Млад – человек двадцать. Он ощутил легкий укол: неужели он так плохо объясняет, что большинству студентов не хватает лекций?
– Я надеюсь, все собрались? – спросил он скорей сконфужено, чем недовольно, и подвинул скамейку к переднему столу.
– Млад Мстиславич, а правду нам сказала третья ступень, что к тебе на дополнительные занятия без меда приходить нельзя? – довольно развязно спросил кто-то из заднего ряда.
– Можно. Можно и без меда, – Млад вздохнул. Студенты никогда его ни во что не ставили, потому что строгим профессором назвать его было нельзя.
– А с медом? – поинтересовался тот же голос.
– И с медом тоже можно… – вздохнул он еще тяжелей.
Среди студентов сразу появилось оживление, глухо стукнули деревянные кружки, а потом на второй стол с грохотом взгромоздили ведерный бочонок.
– Подготовились, значит? – хмыкнул Млад, – ну, тогда скамейки вокруг печки ставьте… Чего за столами сидеть, как на лекции?
Они только этого и ждали, загремели столами, сдвигая их в стороны, зашумели радостно, словно предвкушали вечеринку, а не дополнительное занятие. Младу в руки сунули полную кружку теплого меда, и не стали дожидаться, когда он предложит задавать вопросы.
– Млад Мстиславич, а это правда, что ты – шаман?
– Правда. Летом на практике увидите.
– А шаманом может каждый стать, если долго учиться?
– Нет, разумеется.
Сразу же раздался обиженный стон и вслед за ним – шепот:
– Я ж тебе говорил!
– Ничего хорошего в этом нет. Шаманство – это болезнь, в какой-то степени – уродство, – попробовал пояснить Млад, – стремиться к этому не имеет никакого смысла. Ваша задача использовать шаманов, а не становиться ими.
– А их много? Или это редкость?
– Их не много, и не мало. Шаманство наследственно, передается через поколение. Сейчас у меня учатся два мальчика, у которых деды не дожили до их пересотворения. А всего в Новгороде и окрестностях белых шаманов около двух десятков. А во всей новгородской земле – не меньше сотни. Особенно их много на севере, среди карел.
– А что такое «пересотворение»?
– А почему только белых?
– Я не очень хорошо знаю темных шаманов, их знают на медицинском факультете, – ответил Млад и вздохнул, – а пересотворение… Это когда шаман становится шаманом. Ну, как юноша превращается в мужчину… Примерно. Испытание.
Наверное, он объяснил плохо, потому что никто ничего не понял, и все ждали продолжения. Продолжать Младу не хотелось, шаманские практики входили в программу третьей ступени. Перед экзаменом следовало обсудить более насущные вопросы. Но его все равно раскрутили на рассказ, как обычно, впрочем: он никогда не мог устоять перед настойчивостью студентов. А через полчаса, когда в голове зашумело от сладкого меда, он и вовсе забыл об экзаменах, и пустился в долгий спор об отличиях между волхованием и шаманством, о глубине помрачения сознания, о том, что нет разницы между шаманом и волхвом, если результаты их волшбы совершенно одинаковы. Говорил он, как всегда, увлеченно, совершенно забыв о времени, размахивал кружкой, не заметил, как поднялся на ноги, так же, как и другие особо рьяные спорщики.
В ту минуту, когда он взобрался на скамейку, показывая, как волхв притягивает к себе облака за невидимые нити, дверь в учебную комнату распахнулась: на пороге стоял декан.
– Млад! – с прежней укоризной начал он, но только покачал головой и процедил сквозь зубы, – затейник…
Млад спрыгнул со скамейки, пряча за спиной полупустую кружку, и ее тут же подхватил кто-то из студентов.
– К сожалению, вынужден прервать дополнительное занятие, – декан слегка скривился, говоря о «дополнительном занятии», – Млад Мстиславич, тебя срочно зовут в Новгород.
– Что-то случилось?
Декан то ли кивнул, то ли покачал головой и показал на дверь.
– Извините, ребята… – Млад пожал плечами, – но раз мы сегодня не успели, придется завтра собраться еще раз…
Похоже, они нисколько не обрадовались окончанию занятия, но повеселели, услышав о продолжении. Млад решил, что студенты со времен его молодости сильно изменились: в его бытность студентом все обычно скучали, слушая профессоров.
Как только Млад прикрыл за собой дверь в учебную комнату, декан скорым шагом направился к выходу и быстро заговорил:
– За тобой прислал нарочного доктор Велезар. Медицинский факультет сани дает – чтоб быстрей ветра… Как профессор поедешь, а не как голодранец, в кой веки раз.
– Что случилось-то? – Млад едва поспевал за деканом. То, что за ним прислал нарочного сам доктор Велезар, не могло не польстить…
– Он подозревает у мальчика шаманскую болезнь. Все думали – падучая… Велезар посмотрел и решил посоветоваться с тобой.
– У меня же и так двое, – обижено пробормотал Млад.
– Там все очень непросто. Мальчик из христианской семьи… Его лечили крестом и молитвой, изгоняли какого-то дьявола. А ему, понятно, все хуже. Так что жди отпора, христианские жрецы сбегутся – на весь свет орать станут. Ну да Велезар знает, как с ними разбираться, не в первый раз. Дикие люди эти христиане… Дитя родное угробят за свою истинную веру.
У выхода их поджидал Пифагорыч.
– Мстиславич, платок возьми теплый… В санях шкуры постелены, а грудь-то голая. К ночи, небось, еще холодней станет.
– Станет, станет, – улыбнулся Млад, – и не «небось», а совершенно точно.
И хотя восемь верст до стольного града тройка лошадей и впрямь пролетела быстрей ветра, на торговую сторону въезжали в сумерках. Млад не любил путешествовать в санях и снизу смотреть в спину вознице.