Но вас поддержал Хиссуне, да и Лизамон оказалась рядом.
— Это вино, — сказал Валентин. — Пожалуй, я многовато выпил: бокал того, бокал другого…
— Сейчас вы вполне трезвы, — заметил Делиамбр. — А ведь прошло всего несколько минут.
— Позволь мне еще некоторое время надеяться, что все дело только в вине. — Коридор свернул влево, и показалась огромная резная дверь с золотой инкрустацией в виде звездного огня, над которой была вырезана личная монограмма Валентина — «КЛВ». — Тисана! — позвал он.
— Я здесь, мой лорд, — откликнулась толковательница снов.
— Отлично. Я хочу, чтобы ты вошла вместе со мной. Еще — Делиамбр и Слит. Больше никого. Ясно?
— Можно мне тоже войти? — спросил кто‑то из приближенных Понтифекса.
Это был тонкогубый тощий человек со странной мертвенно‑бледной кожей, в котором он почти сразу узнал Сепултрова, врача Понтифекса Тивераса. Валентин покачал головой.
— Я благодарю за заботу, но не думаю, что вы понадобитесь.
— Столь внезапный приступ, мой лорд… вас нужно осмотреть…
— Он правильно рассуждает, — тихо заметил Тунигорн.
Валентин пожал плечами.
— Тогда попозже. Позвольте мне сначала поговорить с советниками, любезный Сепултров. А потом можете немного постучать по моим коленным чашечкам, если считаете, что это необходимо. Тисана, Делиамбр — пойдемте…
Вступая в свои покои, он из последних сил изображал царственное величие и ощутил бесконечное облегчение, когда тяжелая дверь отгородила его от суетливой толпы в коридоре. Медленно выдохнув, Коронал рухнул на парчовую кушетку, содрогаясь от покидающего его напряжения.
— Ваша светлость… — мягко обратился к нему Слит.
— Подожди. Подожди, дай мне отойти.
Он потер пульсирующие виски и болевшие глаза. Усилия, потраченные на то, чтобы притвориться, будто ему удалось быстро и полностью оправиться после случившегося в трапезной, чем бы оно ни было, дались ему нелегко. Валентин поискал взглядом толковательницу снов. Крепкая пожилая женщина, широкая в кости и сильная, она казалась в этот миг самой надежной опорой.
— Подойди, Тисана, сядь рядом, — попросил он.
Она присела и провела рукой по плечам Коронала. Да, подумал Валентин. О, да, так… хорошо! Тепло возвращалось в его иззябшую душу, и тьма отступила. Из Валентина изливался поток любви к Тисане, надежной и мудрой, которая первой в дни изгнания назвала его при всех Лордом Валентином, хотя тогда он еще вполне довольствовался участью жонглера. Сколько раз за годы правления после реставрации она разделяла с ним открывающее мысли сонное вино и брала на руки, чтобы избавить от тайн, приходивших к нему во снах беспокойных образов! Как часто она облегчала ему бремя королевской власти!
— Я очень испугалась, увидев ваше падение. Лорд Валентин, вы знаете, что я не робкого десятка. Так вы утверждаете, что все дело в вине?
— Так я сказал там, снаружи.
— Сдается мне, вино тут ни при чем.
— Наверно, Делиамбр считает, что это чары.
— Чьи?
Валентин посмотрел на вроона.
— Что скажешь?
Поведение Делиамбра выражало замешательство, подобного которому Валентину приходилось наблюдать нечасто: бесчисленные щупальца крохотного существа в смятении сплетались и шевелились, огромные желтые глаза излучали странный блеск, клюв, похожий на птичий, словно что‑то перемалывал.
— Я затрудняюсь с ответом, — сказал наконец Делиамбр. — Точно так же, как не все сны являются посланиями, так и не все чары имеют своего создателя.
— Иногда чары производят сами себя, так? — спросил Валентин.
— Не совсем. Но существуют чары, мой лорд, которые возникают самопроизвольно — изнутри, из чьей‑либо души, сосредоточиваясь в ее пустотах.
— О чем ты говоришь? Что я сам на себя навел порчу?
Тисана мягко заметила:
— Сны и чары — одно и то же. Лорд Валентин. Внутри нас дают о себе знать определенные предчувствия. Предзнаменования стараются пробиться, чтобы попасть в поле зрения. Собираются бури, а они и есть предвестники.
— И ты так быстро все это увидела? Знаешь, прямо перед пиром мне привиделся тревожный сон, и был он, скорее всего, наполнен предзнаменованиями, предсказаниями и предвестниками бури. Но если я не разговаривал во сне, то тогда и ничего тебе не говорил, разве не так?
— Думаю, вам снился хаос, мой лорд.
Валентин широко раскрыл глаза.
— Откуда ты узнала?
Тисана ответила, пожав плечами:
— Хаос должен наступить. Все мы признаем справедливость этого утверждения. В мире осталось незавершенное дело и оно взывает к своему завершению.
— Ты говоришь о метаморфах, — пробормотал Валентин.
— Я бы не осмелилась давать вам советы относительно дел государственных…
— Оставь эти церемонии. От советников я жду советов, а не расшаркиваний.
— Моя область — лишь царство снов.
— Мне снился снег на Замковой Горе и великое землетрясение, расколовшее мир.
— Желаете, чтобы я растолковала вам сон, мой лорд?
— Как ты можешь его толковать, если мы еще не выпили сонного вина?
— Сейчас не слишком удачное время для толкования снов, — твердо заявил Делиамбр. — Для одной ночи у Коронала видений было более чем достаточно. Если он сейчас выпьет сонного вина, то это не пойдет ему на пользу. Полагаю, время терпит…
— Мы можем обойтись без вина, — перебила Тисана. — Этот сон может растолковать и ребенок. Землетрясение? Раскол мира? Что ж, вам надо готовиться к тяжким временам, мой лорд.
— О чем ты говоришь?
— Близится война, мой лорд, — ответил вместо Тисаны Слит.
Валентин повернулся и устремил взгляд на коротышку.
— Война! — вскричал он. — Война? Неужели мне вновь придется сражаться? За восемь тысяч лет я был первым Короналом, которому пришлось выводить войска на поле битвы: неужели мне предстоит сделать это во второй раз?
— Вам наверняка известно, мой лорд, — сказал Слит, — что война за реставрацию была лишь первой схваткой истинной войны, которую придется вести; войны, которая назревала на протяжении столетий; войны, которой, как я надеюсь, вы знаете, невозможно избежать.
— Нет таких войн, которых нельзя избежать.
— Вы так думаете, мой лорд?
Коронал бросил на Слита недобрый взгляд, но ничего не ответил. Они все твердили о том, что он уже и так понял, хотя не хотел об этом слышать; но все же, услышав, почувствовал, как его душу охватывает страшное беспокойство. Мгновение спустя он встал и принялся молча расхаживать по комнате. В дальнем конце ее стояла громадная жутковатая скульптура, вырезанная из кости морских драконов — переплетенные пальцы двух сплетенных ладоней, или, может быть, смыкающиеся клыки какой‑то колоссальной, демонической пасти. Валентин долго простоял у изваяния, бесцельно поглаживая блестящую, отполированную поверхность. «Незавершенное дело, сказала Тисана. Да‑да. Изменяющие форму, метаморфы, пьюривары — называй их любым именем на выбор — аборигены Маджипура, у которых четырнадцать тысячелетий назад переселенцы со звезд отняли этот дивный мир. Восемь лет ушло на то, чтобы понять потребности этого народа, а я так ничего и не узнал».
Он повернулся и сказал:
— Когда я поднялся, чтобы произнести речь, то вспомнил слова главного представителя Понтифекса: «Коронал — это мир, а мир — это Коронал». И внезапно я стал Маджипуром. Все происходившее в любом уголке мира проходило через мою душу.
— У вас и раньше такое бывало, — сказала Тисана. — В снах, которые я толковала: когда вы говорили, что видели вырастающие из земли двадцать миллиардов золотых нитей, и держали их все в правой руке.