— Так странно: «Супруга Коронала»… Маленькая девочка‑жонглер из Тил‑омона ходит по Замковой Горе, произносит речи и открывает музеи…
— Все еще «маленькая девочка‑жонглер из Тил‑омона»? И это после стольких лет, Карабелла?
Она передернула плечами, пригладила руками свои мягкие, коротко остриженные темные волосы.
— Моя жизнь — всего лишь цепь странных случайностей, о которых невозможно забыть. Если бы я не остановилась с труппой Залзана Кавола в той гостинице, когда вошел ты… и если бы ты не лишился памяти и не был бы брошен в Пидруиде, такой простодушный, как черноносый блав…
— Или если бы ты родилась во времена Лорда Хавилбова или в каком‑нибудь другом мире…
— Не дразни меня, Валентин.
— Прости, любимая. — Он взял ее маленькую прохладную ручку в свою. — Но сколько ты еще будешь вспоминать, кем была? Когда ты, наконец, начнешь воспринимать как должное свою настоящую жизнь?
— Пожалуй, никогда, — отчужденно ответила она.
— Владычица моей жизни, как ты можешь говорить…
— Ты знаешь, почему, Валентин.
Он на мгновение прикрыл глаза.
— Повторяю, Карабелла, тебя на Горе любит всякий рыцарь, принц или лорд — к тебе обращены их преданность, восхищение, уважение…
— Да, если говорить об Элидате. А также о Тунигорне, Стасилейне и им подобным. Те, кто искренне любит тебя, так же относятся и ко мне. Но для многих других я остаюсь выскочкой, простолюдинкой, случайным человеком со стороны… сожительницей…
— Кого именно ты имеешь в виду?
— Ты их знаешь, Валентин.
— Так кого же?
— Диввиса, — после некоторого колебания сказала она. — И прочих мелких лордов и рыцарей из окружения Диввиса. И других. Герцог Галанский говорил обо мне с издевкой с одной из моих фрейлин… из Галанса, Валентин, твоего родного города! Принц Манганот Банглекодский. Есть и другие. — Она повернулась к нему; взгляд ее темных глаз выражал муку. — Я все это придумываю? Или мне чудится шепот там, где всего лишь шуршат листья? Ах, Валентин, иногда мне кажется, что они правы, что Коронал не должен жениться на простолюдинке. Я не принадлежу к их кругу. И никогда не войду в него. Мой лорд, наверное, я для вас такая обуза…
— Ты для меня радость и ничего, кроме радости. Можешь у Слита спросить, в каком я был настроении на прошлой неделе в Лабиринте, и как оно изменилось, когда ты присоединилась ко мне. А Шанамир… Тунигорн… любой тебе скажет…
— Знаю, любимый. У тебя был такой мрачный, угрюмый вид, когда я приехала. Я едва тебя узнала — такого хмурого, с таким тусклым взглядом.
— Несколько дней, проведенных с тобой, полностью меня исцелили.
— И все же мне кажется, что ты немного не в себе. Неужели тебя все еще терзают воспоминания о Лабиринте? Или подавляет пустыня? Или развалины?
— Думаю, что дело в другом.
— В чем же?
Он изучал пейзаж за окном флотера, замечая, как в нем появляется все больше и больше зелени, увеличивается количество деревьев и травы, а местность становится все холмистее. Но радость Валентина омрачало тяготившее душу бремя, от которого по‑прежнему не удавалось избавиться.
Мгновение спустя он произнес:
— Тот сон, Карабелла — то видение или знамение — никак не могу выбросить его из головы. Эх, ну и след же мне суждено оставить в истории! Коронал, лишенный трона и ставший жонглером, вернул себе престол, а потом управлял настолько дурно, что допустил низвержение мира в хаос и безумие… Ах, Карабелла, неужели именно к этому я иду? Неужели после четырнадцати тысячелетий мне суждено стать последним Короналом? Как ты думаешь, останется ли хоть кто‑нибудь, кто напишет мою историю?
— Ты никогда не был дурным правителем, Валентин.
— Разве я не слишком мягок и сдержан, разве я не слишком стремлюсь к тому, чтобы понять в любом деле обе стороны?
— Это нельзя поставить в вину.
— Слит считает, что можно.
Слит чувствует, что мой страх перед войной, перед насилием любого рода ведет меня по неверному пути. Кстати, я цитирую его почти дословно.
— Но войны не будет, мой лорд.
— А тот сон…
— Мне кажется, что ты слишком буквально воспринимаешь его.
— Нет, — возразил он. — Слова, подобные твоим, приносят мне лишь иллюзию успокоения. Тисана и Делиамбр согласны со мной в том, что мы стоим на пороге какого‑то большого потрясения, возможно — войны. А Слит в этом просто убежден. Он решил, что метаморфы замышляют восстание, вот уже семь тысячелетий готовятся к священной войне.
— Слит слишком кровожаден. Вдобавок он с юного возраста испытывает перед метаморфами панический страх. Да ты и сам знаешь.
— А когда восемь лет назад мы отбили Замок и застали там кучу замаскированных метаморфов, это что? Одно воображение?
— Но ведь их попытка с треском провалилась?
— А если они начнут все сначала?
— Если твоя политика, Валентин, увенчается успехом…
— Моя политика! Какая политика? Я пытаюсь добраться до метаморфов, а они ускользают у меня из рук! Ты же знаешь, что я надеялся иметь при себе с полдюжины вождей метаморфов, когда объезжал Велалисер на прошлой неделе. Чтобы они могли увидеть, как мы восстанавливаем их священный город, посмотреть на найденные нами сокровища и забрать, может быть, наиболее драгоценные реликвии с собой в Пьюрифайн. Но я не дождался от них вообще никакого ответа, даже отказа.
— Ты предполагал, что раскопки в Велалисере могут вызвать осложнения. Возможно, им ненавистна сама мысль о том, что мы проникли туда, не говоря уж о восстановлении. Ведь, кажется, есть легенда насчет того, что когда‑нибудь они отстроят его сами?
— Да, — сумрачно подтвердил Валентин. — После того, как вновь обретут власть над Маджипуром и вышвырнут нас из своего мира. Так мне однажды рассказал Эрманар. Ладно, возможно, приглашение в Велалисер — ошибка. Но ведь они проигнорировали и все остальные мои попытки примирения. Я пишу их королеве Данипьюр в Иллиривойн, и если она вообще отвечает, то ее письма состоят из трех холодных, формальных, пустых… — Он глубоко вздохнул. — Хватит этих мучений, Карабелла! Войны не будет. Я найду способ пробиться сквозь всю эту ненависть, которую испытывают к нам метаморфы, и привлеку их на свою сторону. А что до лордов с Горы, которые пренебрежительно к тебе относятся, если это действительно так — умоляю, не обращай на них внимания. Отвечай им презрением! Кто тебе Диввис или герцог Галанский? Просто глупцы — вот и все. — Валентин улыбнулся. — Скоро я заставлю их поволноваться по более серьезному поводу, чем родословная моей супруги.
— О чем это ты?
— Если они не согласны с тем, что супруга Коронала — простолюдинка, то каково им будет, если простолюдин станет Короналом?
Карабелла удивленно посмотрела на него.
— Я ничего не понимаю, Валентин.
— Поймешь. В свое время поймешь. Я собираюсь произвести в мире такие перемены… ах, любимая, когда будут писать историю моего правления, если Маджипур доживет до этого, то понадобится не один том, уж я тебе обещаю! Я совершу такое… настолько грандиозное… настолько переворачивающее устои… — Он рассмеялся. — О чем ты думаешь, Карабелла, слушая мое пустословие? Мягкосердечный Лорд Валентин переворачивает мир вверх дном! Способен ли он на такое? Сможет ли он осуществить задуманное?
— Вы заинтриговали меня, мой лорд. Вы говорите загадками.
— Возможно.
— И не даете ключа к разгадке.
После некоторого молчания он ответил:
— Ключ к разгадке — Хиссуне, Карабелла.
— Хиссуне? Уличный мальчишка из Лабиринта?
— Больше не уличный мальчишка. Теперь он — оружие, которое я направляю против Замка.
Она вздохнула.
— Загадки, загадки, и нет им числа.