Хочу услышать шуршание крыльев, хочу увидеть прекрасных женщин…
Но все напрасно! Все прошло!
Я не спал до утра.
Приключение свое я назвал сном и приписал действию старого токайско– го.
Помните, как вы все были удивлены, что я решительно отказался от употребления своего излюбленного напитка.
Теперь, когда большинство из вас видело сны, подобные моему, т.е. что-то более чем сон, что-то более реальное, действительное, и я утверж– даю, что это не был вполне сон, как и последующие случаи.
– Как, ты и еще видел такие сны? – вскричал Джемс.
– Да, еще два раза. Я расскажу вам все, и Гарри, затянувшись нес– колько раз сигарой, начал:
– Другой раз опять в Охотничьем доме и опять не помню в какую из но– чей. Только виконт Рено был уже похоронен; я пришел в спальню и отпустил Сабо.
Спать мне не хотелось.
Я отдернул темные занавесы и открыл окно. Как и в памятную мне ночь, луна ярко сияет. Черемуха и сирень по-прежнему сильно благоухают, но аромат их на этот раз доставляет мне удовольствие.
Я сажусь в кресло, у окна. Цветущие ветки протянулись в открытое окно и при малейшем ветерке трясутся и сыпят белые лепестки и на меня и на пол.
Не отдавая себе отчета, я слежу за их падением… На светлом полу пе– ребегают тени от веток, образуя пестрый рисунок, белые лепестки еще бо– лее усиливают пестроту. Они как-то сближаются между собой и образуют бе– лое пятно… Но что это? Это уже не лепестки, а белое кисейное платье… скромное, простое… а у этого платья есть головка, с большими золотис– тыми косами, глаза голубые, бездонные, и сколько в них печали и горя… личико бледное, даже прозрачное…
Это настоящий тип немецкой Гретхен. Я боюсь пошевелиться, чтобы не спугнуть видения.
Она тихо и боязливо приближается и склоняется надо мной… Нежные, крошечные ручки с длинными прозрачными пальчиками обвивают мою шею… Еще миг, и наши уста сомкнутся в сладком поцелуе.
Но в это мгновение раздается знакомый мне шелест крыльев, они еще сильнее, порывистее, чем в первый раз. Он точно врывается между мной и моей Гретхен.
Она отодвигается все дальше и дальше, образ ее бледнеет и исчезает, а на ее месте кружатся и вьются прежние, медно-красные, обнаженные тела.
Пляска их еще бешенее, страстнее, чем раньше; аромат разгоряченных тел прямо невыносим…
И опять слышу нежный голос: «Верни талисман, дай нам жизнь!»
Утром Сабо нашел меня в кресле почти без чувств, но я строго запретил ему сообщать об этом нашему обществу.
Что я могу сказать? Чем объяснить?
Даже токайского, и того я не пил вечером.
– Теперь последний случай, – сказал Гарри, затянувшись опять сигарой.
Еще сегодня вы вспоминали случай с незнакомкой в голубом платье, что была на нашем бал-маскараде.
Могу признаться, что увлечен я был тогда не на шутку.
Конечно, я не поверил вам, что со мной была галлюцинация, а также и вашему уверению, что она таинственно исчезла.
Я был убежден в ее существовании, ведь я ее видел, осязал, да и у ме– ня в руках осталась розовая сердоликовая булавка. Чего же еще?
Если я так усердно и добросовестно делал послемаскарадные визиты, то я искал ее. Два поверенных еврея делали то же самое, но… никакого сле– да, ни малейшего указания.
Я потерял надежду.
Помните, как я нервничал и злился… сваливая свое настроение на ус– талость и скуку от ежедневных визитов.
Однажды, когда я начал не то что забывать ее, а просто покорился сво– ей участи, я шел пешком один из Охотничьего дома в замок.
В лесу, по дороге, есть небольшая открытая лужайка.
Подхожу к ней и через листву деревьев вижу голубое платье. Сердце за– билось так, что я вынужден был приостановиться.
Да, несомненно это ее платье, те же нежные переливы, тот же оттенок неба… Она… вот и пунцовые розы мелькают сквозь листву…
Она. Она.
Мне даже не пришло в ту минуту на ум, как она могла попасть в эту часть леса, да еще в бальном платье?
Я понимал одно: «Найдена!»
Бросаюсь вперед, через кусты, сейчас я буду на опушке, сейчас я увижу ее «мою милую, мое счастье…»!
Но мимо меня, мимо моего лица что-то проносится… Слышу знакомый звук летящих крыльев, чувствую аромат тела, хотя ничего не вижу.
«Наш повелитель, наш повелитель!» – как серебряные колокольчики, зве– нят голоса…
И ничего.
Я уже стою на полянке.
Тихо, светло. Посередине большая лужа, оставшаяся после вчерашнего ливня, в ней отражается бесконечное голубое небо, а на краю лужи цветет красный полевой мак…
Я даже чуть не заплакал от ошибки! Принять лужу и мак за свою милую – не обидно ли?
Гарри замолчал.
– Ну, а дальше? – спросил доктор.
– Дальше. А что ты думаешь об этом? – ответил вопросом на вопрос Гар– ри.
– Что думаю? Думаю, что не одно старое токайское тебе вредно.
– Ну, а ты Джемми? – обратился Гарри к Джемсу.
Джемс молчал.
– Ну! – еще раз обратился к нему Гарри.
– Позволь мне не отвечать тебе, – сказал Джемс, – фактов слишком ма– ло, оснований никаких… а что я думаю – так фантастично, что вы только поднимете меня на смех.
СОН СМИТА
Смит, все время упорно молчавший, вдруг обратился к Гарри:
– Не знаю, мистер Гарри, должен ли и я тоже рассказать «свой» сон или это не интересно для господ, – спросил он нерешительно.
– Ну, конечно, рассказывайте, – ответил Гарри.
– Сон, – не иначе как сон, а все же точно и не сон, – начал Смит.
– Небось тоже видели женщин с розами да ненюфарами, – фыркнул доктор.
– Нет, доктор, что скрывать, какие уж мне женщины с розами, – пе– чально ответил Смит, деревенские девки и те зовут «рыжим дьяволом». Эх, скорее бы в Америку, там рыжих уважают!
Несмотря на серьезность вопроса, всех насмешила выходка Смита.
– Итак, господин рыжий дьявол, что вам снилось? – спросил важно док– тор.
– Это было за день до маскарада. Устал я страшно, работы было по гор– ло: в день-то раз сто спустишься с верхнего этажа в подвалы замка, – на– чал Смит. – Как ткнулся в подушку, так моментально и заснул… Сколько спал, сказать не могу.
Я в подвале… зачем я сюда пришел? Да нет, это не наш замковый под– вал… это что-то другое… Неужели подземная тюрьма, так кто и за что меня посадил в нее? – думаю я. – Не может этого быть. А несомненно я под землей и глубоко под землей. Какая-то мертвая тишина, какой-то неулови– мый запах.
Ах, это наш новый мексиканский рудник – решаю я. Страх и оторопь сра– зу пропали. Я иду. Странно, наши шахты, особенно нижние, гораздо уже и ниже, а здесь совершенно свободно. Дотрагиваюсь рукой до стен, чтобы убедиться, есть ли деревянные подпорки, и, к удивлению, пальцы мои скользят и ощупывают гладкую, полированную поверхность. Не иначе, как это гранит или мрамор, – проносится у меня в голове. Все же иду дальше. Коридор бесконечен.
Но вот по сторонам появляются очертания не ясные, не разборчивые, но чем дальше, тем определеннее, и я вижу, что в нишах стоят гробы, а в них женские фигуры. Длинные одежды, длинные волосы не оставляют сомнения… Я спешу, бегу… вот и дверь.
Открываю и стою пригвожденный к порогу. Ничего не вижу. Ослепительный яркий свет бьет прямо в глаза.
Наконец, с трудом различаю, что я в огромном пустом помещении; стены, точно не стены, а бегущая вода, водопад. Откуда-то льется свет, сильный, яркий, но это не электричество, да, пожалуй, и не солнечный.
Против – золотой большой не то трон, не то жертвенник. Откуда-то не то из глубины, не то со всех сторон слышу:
«Ищи сокровище, рой, копай, встань, встань!»
Тут я понимаю, что голоса раздаются не извне, а в моей собственной голове.
И опять я в наших замковых подвалах, но в котором, решить не могу… От одной из стен идет мерцающий свет.
«Здесь».