И это медик! Верно говаривают старики: куда мы катимся! В общем, для себя я уже давно прозвал этого парня коновалом.
– Вы тут разговаривайте, - влез я между руганью Бушкова, - а я пойду домой, жена волнуется.
– Ты?! - выпучил на меня глазищи "скорый коновал".
Ага, видать, и ему моя рожа примелькалась. "Ничего, - подумал я, - ты мне нравишься еще меньше".
– Я, - я нагло улыбнулся. - Соскучился?
Э-э, да что это? От "медика" явственно разило спиртным. Нет, он, что, совсем не понимает, что жизнь и смерть не игрушки? Интересно, если его стукнуть башкой об стенку, у него встанут мозги на место? Навряд ли…
Пока он ловил ртом воздух, как конь после долгого бега, в поисках наиболее эффектного оскорбления в мой адрес, я думал, как бы его проучить. По морде я, конечно, дать ему всегда сумею, но как сделать, чтобы увалень ушел с работы, выполнять которую назначат человека поумнее и поотвественнее…
Он, кажется, что-то надумал, когда мне пришла в голову идея.
Я сделал незаметное движение пальцев и практически беззвучно произнес волшебное слово. От моего действия уровень алкоголя в его крови поднялся как раз до такого уровня, при котором падают и засыпают на целые сутки, пока зверская головная боль не поднимет на ноги. Конечно, это было нечестно, но это был единственный пришедший в мою невыспавшуюся голову способ устроить так, чтобы этого молодца уволили в ближайшие сутки. Смена у него заканчивалась в 06:00 (это я уже знал), то есть через несколько минут, так что никто ничего не терял, только он - работу.
Итак, "коновал" смрадно икнул и свалился на коврик. "Приятных слов", - мысленно пожелал я ему.
– Что это с ним? - изумился Бушков.
Я пожал плечами:
– Напился. Позвоните его начальству, - и вышел вон.
– Ну что? - тревожно спросила Лена, когда я вернулся.
– Отлично, - я подхватил ее и закружил по прихожей, - все просто отлично! Я спас старушку и сделал гадость одному подонку!
Она засмеялась:
– А ну пусти меня! Его долго нет, я начинаю беспокоиться, а он там без меня гадости делает!
– В следующий раз непременно позову тебя с собой, - пообещал я, - твои гадости получаются изысканней.
– А если серьезно? - спросила она, когда я поставил ее на ноги.
Я пожал плечами.
– Я чуть не опоздал, но сейчас бывшая больная в полном порядке.
– Я рада.
– А я пойду отсыпаться, - я сделал загадочный взгляд, - ты со мной?
– Слушай, - вдруг вспомнила Лена, между прочим, совсем некстати. - А что тебе приснилось, когда ты так бурно поздоровался со спинкой кровати?
– Не помню, - соврал я - нечего ее попусту волновать - и притянул ее к себе. - Не лучше ли сейчас подумать о другом?
Интерлюдия
Юноша был странным. Так считали все, кто был с ним знаком. Просто Стас Кравченко никогда не делал того, чего от него ждали, он всякий раз выкидывал нечто такое, что совершенно не сочеталось с его предыдущим поступком. Он то делал нечто совершенно гениальное, то полную глупость, но никогда не признавал, что не прав. Это был его принцип: не поддаваться чужому влиянию. Стас мог совершить все, что угодно, но только не стать чьей-либо марионеткой.
Друзей у него не было, были приятели, завистники и враги, которых благодаря резкости характера, к пятнадцати годам у него накопилось больше чем достаточно. Он привык быть один. Мать, которую он никогда не видел и даже не знал ее имени, отказалась от него сразу после рождения. У него и фамилии-то настоящей не было: эту, очевидно, выбрали наугад. Это сейчас все заявляют, что его назвали в честь знаменитого актера…
У Стаса не было ни друзей, ни родных - никого, одиночество было не просто привычкой, а стилем его жизни. И он ежедневно заверял и себя, и других, что ему никто не нужен.
Ведь, если у тебя нет близких, они не могут тебя предать и бросить, не так ли? Как-то он попытался завести друзей, но из этого ничего не вышло, Стас только еще раз убедился, что был прав в своем желании ни с кем не сближаться.
Жизнь в детском доме сделала его еще более резким, чем он был от рождения. Здесь раскисать было нельзя: старшие мальчишки всегда были готовы намылить шею зазевавшемуся. Стас и не зевал. Он с раннего детства поставил себя на такое положение, что с ним просто не связывались, ему даже кличек не давали, хотя здесь это было принято.
Но то, что Стас стал еще резче, вовсе не значит, что он озверел. Он ни разу не тронул даже пальцем ни одного младшего, не замучил ни одной дворовой кошки, хотя это было излюбленным развлечением всех его сверстников, наоборот, за кошек многие поплатились целостью лица.
Нельзя сказать, что Стасу нравилось быть не таким, как все, но сгибаться перед кем-либо было против его природы. Его любили девчонки, ненавидели большинство мальчишек, а взрослые откровенно побаивались, что же он выкинет на этот раз, и с большим наслаждением придумывали новое наказание для непослушного пацана, а слово "Кравченко" у них превратилось в нечто, напоминающее ругательство.
Но в пятнадцать лет жизнь круто изменилась. Стас как раз закончил девять классов, когда в детский дом пришел странного вида старик, одетый в черный плащ до пола и с большим рубином в серебряной оправе на пальце. Он назвался знакомым родителей Стаса и принялся вешать мальчишке лапшу на уши о красавице матери и тому подобном, в чем Стас сразу же распознал вранье.
– Я не люблю спагетти, - заявил он. - Ищите свободные уши подальше от меня.
Сказав это, он хотел уйти, но тут странный дед резко схватил его за руку.
– Я вернусь, и мы поговорим, - пообещал он.
– После дождичка в четверг, - фыркнул Стас.
Но уже через несколько часов ему стало не до смеха: внезапно поднялась температура и стало тошнить, да так, как никогда раньше. Его немедленно потащили в медпункт, но и доктор ничем не смог сбить температуру, поднявшуюся до сорока градусов. Все прошло само собой часа через два, но за это время он успел подумать, что вместе с рвотой выйдет желудок.
Стас бы ни за что не догадался сопоставить визит старика и свою странную болезнь, но когда тот пришел на следующий день, первым его вопросом был: "Сильно тошнило? Не переживай, так со всеми".
Стас, конечно, растерялся от подобного заявления, но не настолько, чтобы разучиться хамить.
– Хотите сказать, вы у всех вызываете рвоту? - любезно поинтересовался он.
В ответ старик хмыкнул:
– Ох, кого-то ты мне напоминаешь… Ничего, с тобой будет иначе…
И тут он принялся нести всякий бред про магию.
– Хотите сказать, я маг? - расхохотался Стас. - Да вам полечиться не мешает.
– Посмотрим, - многозначительно ответил дед.
А еще на следующий день Стасу вдруг сообщили, что его усыновляет некто Красов Петр Иванович. Сначала Стас воспринял это как шутку: никого не усыновляют почти в шестнадцать, и без возражений пошел на встречу с Красовым. Но каково же было его удивление и подкатившая к горлу паника, когда новоявленным опекуном оказался тот самый сумасшедший старик.
– Вы не имеете права! - орал Стас, когда на его глазах подписывались документы об опекунстве. - Вы не можете! Я почти совершеннолетний! - и не важно, что это "почти" равняется двум с половиной годам. - У меня есть паспорт! Я гражданин Российской Федерации!
Но его никто не стал даже слушать. Директор подписал бумаги с таким радостным лицом, словно не слышал Стасовых воплей. Вот тогда-то у Стаса впервые появились сомнения по поводу диагноза, который он вынес старику - директор детского дома явно был околдован.
– Так это правда? - охнул Стас.
– Конечно, - самодовольно улыбнулся Красов. - А как же иначе? И с этого дня ты мой ученик.
– Но я не хочу!
– Это твое призвание, - настаивал Красов.