Красные гончие повалили его на траву у корней огромной ивы. И хотя тело герцога лежало недостижимое для их зубов, под защитой темного дома, в Верхнем Мире, душа злосчастного колдуна истекала кровью, пусть такой же прозрачной, как вода, но все же кровью. Он видел их жуткие глаза, слышал, как лязгают их огромные страшные пасти. Если они сейчас разорвут в клочья тумана его душу, то к утру свита найдет своего повелителя таким же холодным, как вода в Спящей реке.
Герцог уже мысленно простился с жизнью, как услышал над собой чей-то резкий окрик. Повинуясь ему, красная свора отхлынула, оставив свою добычу, перепачканную кровью, землей и травой, в жалких лохмотьях вместо нарядной одежды, униженную и обессиленную. Собаки, виляя хвостами с видом невиннейших щенков, принялись тыкаться в ладони своих хозяев.
Один из них сделал шаг вперед и остановился над истерзанной душой Лак-Хезура, вернее, над тем, что от нее осталось — а осталось, надо заметить, немного. И как ни был затуманен взор герцога, он все же поднял глаза, чтобы взглянуть на предводителя охоты демонов. Тот был высок и худ, с волосами темнее самой ночи, с черными глазами, глубокими, как ночное небо, одетый в траур, подобный бархату звездной полночи. Его красота была невыносима, как пытка, как яд, пролитый в открытую рану. И Лак застонал — громче, чем стонал, терзаемый красными псами, ибо эта красота внушала больший ужас, чем свора адских гончих. Но Азрарн, Князь Демонов, поднял руку, и стон застрял в горле Лак-Хезура.
— Что это еще такое? — проговорил Азрарн. Вопреки ожиданию герцога, в этом голосе слышалось больше брезгливой усталости, чем гнева, и у Лак-Хезура появился проблеск надежды. — Это ведь всего лишь человек. Меня обманули. — Вот теперь герцог услышал гнев, холодный, бешенный гнев, и ему захотелось умереть прежде, чем он услышит этот голос еще раз. — Ты можешь вернуться и рассказать своим братьям, — обратился к нему Азрарн, — что собственными глазами видел Ваздру на берегах Спящей реки.
С этими словами он повернулся и исчез.
Вместе с ним исчезла вся охота. Истерзанная душа герцога застонала снова, и воды Спящей реки поднялись и сомкнулись над ней.
А где же был Олору, зачинщик всего этого? И что он был такое, если сумел избежать тех злоключений, что выпали на долю его господина? Похоже, подобно Казиру, его предшественнику, этот поэт тоже стремился в Нижний Мир с некой определенной целью. И эта цель предполагала замаскировать свое появление — например, проскользнув незаметным камнем на груди Лак-Хезура, чтобы отвлечь на него охоту Ваздру.
У Олору не имелось души. Поэтому он не мог бесплотной астральной тенью появиться на берегах Спящей реки. Это, однако, не означало, что он вовсе не мог появиться в мире демонов. Ничего подобного. Но Олору отлично знал, что стоит ему оказаться в своем истинном виде в царстве Азрарна, на его голову обрушится весь гнев Повелителя Ночи. Разумеется, Азрарн почуял дерзкого поэта даже когда тот притворился простой безделушкой, и устремился на льняные берега вовсе не за душой несчастного Лак-Хезура. Однако Олору успел исчезнуть раньше появления Князя Демонов на белой дороге.
Пробравшись вслед за герцогом в Нижний Мир, Олору тотчас направился прочь и от Лак-Хезура, и от белой дороги, ведущей к Драхим Ванаште. Город демонов его не интересовал. И по мере того, как он удалялся от Спящей реки, внешний вид его постепенно менялся. Камень трансформировался в тонкий прут, похожий на короткий хлыст. От прута исходило желтое сияние расплавленного янтаря.
Его путешествие длилось часы, годы и столетия. А, быть может, заняло всего несколько минут. Так или иначе, но спустя какое-то время Олору был уже над внутреннем морем. И видел острова, встающие из воды — иные маленькие, иные побольше, поросшие лесом, иные подобные каменному персту, указующему прямо в небо, которое-не-было-небом.
Видел разноцветные блики над водой. И наконец увидел тот, единственный остров, лишенный огней и света: остров, окруженный туманом.
Янтарный прутик вонзился в туман, словно лезвие ножа. Миновав эту плотную завесу, он упал к ногам одной из прислужниц-эшв, что сидели в своем вечном ожидании — кого и чего? — на безрадостном берегу.
Будучи низшими, бессловесными демонами, Эшва не обладают ни могуществом, ни хитроумием Ваздру. Но они все же демоны, и потому их природа изменчива и может принимать любые формы. Обычно в мире людей они появляются как прекрасные создания — в зависимости от обстоятельств, мужского или женского пола — с глазами-звездами и длинными черными волосами, в которых играют серебряные змейки. Но с тем же успехом они могут быть водой, дуновением ветра, камнем на морском берегу. Та эшва, у ног которой упал Олору, превратилась в огромный бирюзовый валун — так ей было легче ждать неизвестно чего и тосковать в этом вечном ожидании.
Но в тот миг, когда янтарный прут воткнулся в тусклый песок, камень пошевелился.
Сначала он вытянулся и помягчел — бирюза превратилась в большой ком голубой глины. Этот ком, еще бесформенный, согнулся над неожиданной находкой. Затем из него появилось две тонких, голубоватых руки. Они подняли прутик и поднесли к белому алебастровому лицу, проступившему в глине. На лице тотчас появились глаза.
— Оно живое! — воскликнула эшва. Это восклицание выразилось изумлением в ее глазах, резким жестом руки. Но Олору услышал. И вспыхнул в ответ яркими переливами красок, задрожал, словно осиновый лист на ветру, как будто собирался выскользнуть из пальцев служанки. Та, боясь упустить удивительную вещь, крепко прижала ее к груди.
Все, выходившее за рамки сонного не-бытия острова, казалось его обитателям чем-то знаменательным и необычайным. Неудивительно, что эшва так вцепилась в находку. Эта вещь, свалившаяся на нее из ниоткуда, давала служанке повод без зова появиться в покоях своей повелительницы.
Дочь Азрарна лежала, по своему обыкновению, на шелковой постели меж красных колонн, погруженная в вечное созерцание пустоты. И несмотря на то, что это оцепенение во всем походило на смерть, девушка выглядела прекраснее всех принцесс обоих Миров. Кровь есть кровь, сказал бы любой, кто увидел ее.
Дальнейшие события в земных легендах описываются так: прекрасная служанка ворвалась в спальню своей царственной повелительницы, восклицая: «Взгляните, принцесса! Я нашла на берегу очень странную вещь. И принесла вам, чтобы вы посмотрели и решили, что с нею делать.» Но царственная повелительница даже не пошевельнулась. Служанка ждала ответа почти весь день, стоя на коленях у постели, но так ничего и не дождалась. Тогда она тяжело вздохнула и, проливая слезы по своей госпоже, вновь вернулась к морю, чтобы сидеть на берегу и ожидать неизвестно чего. А янтарный стержень остался лежать подле постели.
Так или иначе, но Олору остался в зале. Один. Вернее, наедине с той, к которой так стремился. Теперь никто не мог помешать ему. Эшвы не представляли для поэта серьезной угрозы, а демоны не заглядывали на туманный остров. Даже Азрарну не могло придти в голову, что кто-то чужой сумеет пробраться незамеченным в самое сердце его страны. К тому же, Азрарн сейчас мчался по белой дороге вслед за сворой красных гончих, натравленных на душу несчастного Лак-Хезура. Истинной целью их был не он, а то, что он принес собой в Нижний Мир. Но Олору к этому времени успел улизнуть.
Итак.
Янтарное сияние начало шириться, разрастаться, обретать форму и контур, пока наконец не превратилось в юношу в богатой и причудливой одежде, с шелковыми золотыми волосами и горящими в полутьме янтарными глазами. Этот обольстительнейший юноша приблизился к постели и взглянул на прекрасную принцессу, погруженную в сон — или в сонное не-бытие, или в медитативный транс, неважно. Последний раз он видел ее еще ребенком.