А на черта тебе сдался Зейц?
- Не кажется ли тебе, что я прирожденный летчик-испытатель?
Пихт отвернулся от сцены, заинтересованно поглядел на Вайдемана:
- Ай, Альберт, какой позор! Тебе захотелось в тыл. Поздравляю!
- Да ты что, Пауль! - вспылил Вайдеман.
- Я пошутил, полигон тоже не сахар, и хорошие летчики там нужны... Но Зейц тебе не поможет. Мессершмитт его не очень жалует.
- Значит, пустое дело?
- С Зейцем пустое. Но почему бы тебе не попросить об этой маленькой услуге своего старого друга Пихта? Пихт не такая уж пешка в Берлине.
- Пауль!
- Заказывай шампанское и считай, что с фронтом покончено. Завтра я познакомлю тебя с Удетом, и пиши рапорт о переводе. Я сам отвезу тебя в Аугсбург. Только допьем сначала, старый дезертир!
Вайдемана передернуло:
- Если ты считаешь...
- Брось сердиться, Альберт. Я же сам стал тыловой крысой. И если тебя тянет в Германию, то меня порой тянет на фронт. Хочется дела, Альберт. Настоящего дела! - Пихт встал, его заносило. - Выпьем за настоящее дело! За настоящую войну, черт возьми!
Когда Пихт сел, Вайдеман снова потянулся к нему:
- Пауль, а тогда, в последние дни Испании, ты знал, что Зейц работает на гестапо?
- И в мыслях не держал.
- Вот и я тоже.
- Только однажды, - пьяно ворочая языком, проговорил Пихт, - произошла одна штука. Но тебя, к счастью, она не коснулась. Ты был на другом аэродроме. Она коснулась Зейца, меня и Коссовски...
- А вот кстати и они, - сказал Вайдеман, пытаясь подняться навстречу Зейцу и Коссовски.
Высокий и худой Коссовеки был в форме офицера люфтваффе, Зейц - в штатском.
- Чудесный ресторанчик, - рассмеялся Зейц, наливая рюмки. - И прекрасно, что сюда не шляются французы.
- Хорошо бы нам остановиться на Франции, - задумчиво проговорил Коссовски, рассматривая на свет игристое вино. - Нас, немцев, всегда заводит хмель побед так же далеко, как это шампанское.
- Нет, фюрер не остановится на полпути! - ударил кулаком Зейц.
- Значит, "Идем войной на Англию, скачем на Восток", - напомнил Коссовски нацистскую песенку и осушил бокал.
- Сила через радость - так думает фюрер, так думаем мы. - Зейц поднял бокал.
- Я вспомнил оду в честь Вестфальского мира, - не обращая внимания на Зейца, продолжал Коссовеки. - Пауль Гергардт написал о наших воинственных предках и господе боге вскоре после Тридцатилетней войны, кажется, так:
Он пощадил неправых,
От кары грешных спас:
Ведь хмель побед кровавых
Доныне бродит в нас...
Вдруг внимание Коссовски привлек невысокий молодой человек с иссиня-черными волосами. Высоко над головой он держал поднос и быстро шел через зал, направляясь к их столику. В этом углу за колоннами сидели только они - Коссовски, Пихт, Зейц и Вайдеман, но обслуживал их другой официант.
Гарсон, пританцовывая, пел себе под нос какую-то песенку. "Очень невесело в Дижоне", - кажется, эти слова различил Коссовски.
- Простите, господа, - изогнулся в поклоне официант. - Директор просит вас принять в подарок это вино. Из Дижона. Мы получили его в марте, а вы пришли в мае, и, кроме вас, никто не оценит его божественного букета.
Коссовски взял бутылку из старого толстого стекла. На пробке еще остались следы плесени - плесени 1910 года, года его первой любви. Прочитал этикетку.
- Да, это вино выдержано в Дижоне, - сказал он и передал бутылку Пихту.
Тот посмотрел бутылку на свет. Вино было темно-бордовым, почти черным.
- Тридцатилетней выдержки, господа!
- Передайте директору нашу благодарность, - проговорил Пихт и сердито начал разливать вино по рюмкам.
- 4
Утром в отеле "Тюдор" он поймал себя на том, что думает по-русски. В первую минуту это огорчило его. Никаких уступок памяти, - так можно провалиться на пустяке! Но чем меньше оставалось времени до назначенного часа, тем слабее он сопротивлялся волне нахлынувших воспоминаний, далеких тревог и забот.
Машинально он завязал галстук, одернул новенький пиджак.
"Как же скверно вчера сработал Виктор с этой дарственной бутылкой вина!.. Он мог бы найти менее рискованный путь предупредить меня... Или уже не мог? Он боялся, что я пойду на первую явку и провалюсь... "Очень невесело в Дижоне". "Очень невесело в Дижоне" ...Хорош бы я был..."
Никогда еще нервы его не были так возбуждены, мысли так непокорны, движения безотчетны.
"Хорошеньким же птенцом я окажусь... Взять себя в руки! Взять! Я приказываю!"
Глядя на себя в зеркало, он пытался погасить в глазах тревогу.
- А штатское вам идет, - сказала, кокетливо улыбаясь, горничная.
"Врет, дура, врет".
Он механически коснулся ее круглого подбородка.
- Штатское мне не идет. А идут серебряные погоны. Откуда ты знаешь немецкий?
- Я немка и здесь исполняю свой долг.
Он отвернулся, снова уставился в зеркало, чтобы увериться в своем нынешнем облике, чтобы отвязаться от назойливой мысли, что вот сейчас он выйдет, бесповоротно выйдет из роли.
"Пятая колонна, проклятая пятая колонна..."
- Жених на родине?
- Убили его партизаны в Норвегии. Перед смертью он прислал открытку. Вот поглядите. - Горничная из-под фартука достала чуть смятую картонную карточку, изображавшую королевский дворец в Осло - приземистый замок из старого красного кирпича и посеребренные краской сосны.
Почему-то эта фотография помогла ему взять себя в руки.
- Не горюй, женихов на фронте много. Всех не убьют. Париж взяли, скоро войне конец.
- Не надо меня утешать. Я-то знаю, война только начинается. Скоро мы, немцы, пойдем на Восток!
- Ух, какая ты воинственная! - сказал он и направился к двери.
Он взял такси и попросил отвезти себя в Версаль. Но на полдороге вышел у ювелирного магазина, долго стоял у прилавка, любуясь камнями и колеблясь в выборе. Выбрал наконец камею на розоватом сердолике.
- Одобряю выбор, мосье. У вас хороший вкус. Невеста будет довольна, затараторил чернявый бижутьер.
"Почему невеста? Почему не жена?" - удивился он галантной проницательности продавца.
Он сказал шоферу, что раздумал смотреть Версаль и хочет вернуться в Париж.
Через час он стоял перед домом на бульваре Мадлен. Здесь была вторая явка. Последняя. Он еще раз прошелся по бульвару, терпеливо оценивая прохожих, и вошел в подъезд.
Третий этаж. Бесшумно открывается дверь.
- Господин де Сьерра!
"Зяблов, это же Зяблов! Живой, всамделишный Зяблов!"
- Прошу вас. - Господин де Сьерра подвел гостя к двери в другую комнату и тихо, но ощутимо сжал его плечо...
- Ну, здравствуй, Март, рад видеть тебя живым, - проговорил де Сьерра, когда они вошли.
- Здравствуйте, Директор, - сказал он по-русски и подумал, что эта небольшая передышка, пожалуй, окажется экзаменом более строгим и жестоким, чем все перенесенные испытания. И вовсе не важно, что Зяблов - учитель по спецшколе и командир - зовется сейчас Директором, а он, Мартынов - Мартом. Он не слышал родного языка много лет, он не видел родного лица много лет и не получал из дома писем много лет. А это слишком тяжело...
- Вам известно, как Виктор предупредил меня в "Карусели"? - спросил Март.
- Да. Но другая явка провалена, и Виктору пришлось рисковать...
- Вы знаете, что война идет к нашим границам?
- Спокойно, Март, - проговорил Зяблов. - Слушай меня внимательно, времени у нас мало... Итак, будем считать, что первая часть задания выполнена тобой образцово. Крыша у тебя надежная. О твоем отчете по Испании в Центре знают. Твои сообщения о новых видах оружия нельзя недооценивать. Все, что тебе удастся узнать в этом плане, держи особо. Но никакого риска. Всякая мало-мальски рискованная операция сейчас, когда с Германией заключен пакт о ненападении, абсолютно исключается.