"Будучи немкой, - диктовал Кузнецов, - происходящей от родителей чистой арийской крови, дочерью человека, убитого советскими партизанами, я прошу господина имперского комиссара..."
Валя подняла глаза:
- Ты выстрелишь в ту минуту, когда он будет это читать!
- Хорошо, - сказал Кузнецов. - Пиши дальше: "Я прошу господина имперского комиссара освободить меня от мобилизации..."
Валя остановилась, не дописав строки.
- А ты обязательно будешь стрелять? - спросила она.
- Да. Я думаю, командир даст согласие. Я обязательно буду стрелять... - Он помедлил и добавил: - Если буду уверен, что убью.
Ни он, ни она не подумали в ту минуту, что скрывается за этим "убью" для них самих, для их собственной судьбы, не подумали, что "убью" - это значит непременно "сам буду наверняка убит". А может быть, и подумали, но не сказали друг другу.
К этому разговору в тот вечер они больше не возвращались.
Путь Коли Маленького на этот раз был не из удачных. Его задержали националисты. Коля бойко рассказал им свою "историю": "Тата и маму бильшовики замордувалы, я мылостыню збираю..." Бандиты сначала не поверили, рассказ мальчика не вязался с его городским видом. Но на вопрос, где он живет, Коля ответил, что живет в Ровно, и даже назвал и улицу и дом.
Очевидно, у бандитов мелькнуло какое-то подозрение. Они оставили мальчика у себя до приезда какого-то "начальства". Его поместили в "освобожденной" от хозяев хате вместе с несколькими головорезами.
На вторые сутки Коля бежал.
Он появился в отряде пятнадцатого мая. Отвечать Кузнецову на его запрос было уже поздно.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
В один из тихих солнечных дней середины мая, около четырех часов дня, на главной улице Ровно - "Немецкой" - появился нарядный экипаж, запряженный парой лошадей. Пассажиры его не могли не обратить на себя внимание прохожих: щеголь офицер, рядом с ним девушка, напротив - рыжий обер-ефрейтор. У ног их в экипаже лежала овчарка. Экипаж свернул с "Немецкой" на "Фридрихштрассе" и направился в самый конец ее. "Фридрихштрассе" была средоточием немецких учреждений. В конце улицы помещался рейхскомиссариат. Здесь же, в тупике, за высоким забором с колючей проволокой поверху, находилась резиденция имперского комиссара Эриха Коха. По тротуару взад и вперед прохаживались вооруженные автоматами эсэсовцы.
На Кузнецове был новый китель, сшитый в генеральской мастерской, на плечах сверкали серебром погоны. К карману кителя был приколот значок члена национал-социалистской партии и рядом два Железных креста. Тут же красовались ленточки, указывавшие, что лейтенант дважды ранен в боях. Парадный китель, начищенные до блеска сапоги выдавали в нем одного из тех блестящих офицеров, которые давно уже не были на фронте и предпочитали "воевать", не выходя из казино, что на "Немецкой" улице.
На козлах, натягивая вожжи, на месте кучера сидел Коля Гнидюк. В кармане у "кучера" лежал пистолет, под сиденьем было спрятано несколько гранат.
Овчарка, та самая, что чуяла партизан за километр, мирно дремала у ног "имперского дрессировщика". Он вез ее в резиденцию гаулейтера, чтобы сдать начальнику псарни.
Когда экипаж подъехал к воротам резиденции, дрессировщик первым соскочил на тротуар.
- Пройдемте к вахтциммер, - предложил он Кузнецову. - Фрейлейн подождет нас здесь.
В комнате охраны он спросил через окошко:
- Пропуска для лейтенанта Зиберта и фрейлейн Довгер готовы?
Эсэсовец, лично знавший дрессировщика, подал оба заранее заготовленных пропуска, даже не спросив документов.
Дворец Коха находился в глубине огромного парка. Дубы, липы, клены бросали большие тени на аллеи и газоны, покрытые мягкой зеленью. Несколько садовников возились над клумбами.
В стороне от главной аллеи возвышался холм, где среди зелени и кустов сирени стояли удобные скамейки, - здесь, очевидно, наместник отдыхал в знойные дни. Справа, на солнцепеке, находился большой бассейн - здесь, очевидно, наместник купался.
Ни одна мелочь не ускользнула от внимательных глаз Кузнецова.
Кроме двухэтажного особняка, в котором жил Кох, внутри ограды было еще несколько строений: псарня для овчарок, охранявших персону гаулейтера, особняк адъютанта, дом для прислуги и дом для личной охраны.
Он жил как за бронированной стеной, этот наместник фюрера. В животном страхе перед украинским народом он окружил себя вооруженной до зубов охраной.
Сколько раз разрабатывали мы планы налета на дворец наместника и не выполняли их, потому что были уверены: все погибнем, а до Коха все же не доберемся.
- Прошу вас пройти к адъютанту, а я пойду сдавать собаку, - сказал Шмидт, указав Кузнецову на парадный подъезд.
На минуту Кузнецов с Валей остались вдвоем.
- Пауль, - тихо позвала Валя, не решаясь назвать его настоящим именем.
- Что ты хочешь сказать, моя дорогая? - весело улыбнулся Кузнецов. Непонятно было, всерьез он назвал ее так или продолжает игру. Вдруг он склонился к ней и шепнул в самое ухо: - Как только ты выйдешь от Коха, ни минуты не жди: скорее на улицу, садись в экипаж, в городе встретишь Струтинского - и с ним в отряд. Немедленно.
Валя отшатнулась:
- Нет!
- Тут хватит одного человека, Валя, - все так же тихо, но настойчиво сказал Кузнецов. - Подумай сама, ведь мне-то легче не будет, если они и тебя...
Он толкнул дверь.
Адъютант Бабах, щеголеватый офицер в форме гауптмана, сразу узнал в вошедших протеже своего земляка Шмидта, которым он, Бабах, сам заранее заготовил пропуска. Он проводил их на второй этаж, в приемную. Здесь сидело уже несколько офицеров. В кресле у окна, ожидая вызова, скучал тучный генерал.
- Я доложу о вашем приходе, - сказал Бабах и скрылся за дверью.
Маленький, юркий армейский офицерик конфиденциально спросил у Кузнецова, кивнув на Валю:
- Ваша?
- Моя, - сказал Зиберт, смерив взглядом армейца.
- Говорят, гаулейтер сегодня в хорошем расположении духа, - как бы извиняясь за свой неуместный вопрос, сказал офицер. - Мы ждем его уже больше часа.
Приоткрылась тяжелая дверь. В приемной появился адъютант.
- Вас готовы принять, - произнес он, глядя на Валю.
Остановил поднявшегося с места Кузнецова!
- Только фрейлейн.
Кузнецов смешался. Он, не ожидал, что вызовут не его, а Валю. Овладев собой, он сел в кресло и обратился к офицерику с первой же пришедшей на ум ничего не значащей фразой.
...Валя сделала лишь шаг вперед в кабинете Коха, как к ней в два прыжка подскочила огромная овчарка. Валя вздрогнула.
Раздался громкий окрик:
- На место! - и собака отошла прочь.
В глубине, под портретом Гитлера, за массивным столом, развалившись в кресле, восседал упитанный, холеный немец с усиками под Гитлера с длинными рыжими ресницами. Поодаль от него стояло трое гестаповцев в черной униформе.
Кох молча показал ей на стул, в середине комнаты. Едва Валя подошла к стулу, один из гестаповцев встал между ней и Кохом, другой занял место за спинкой стула. Третий находился у стены, позади Коха, немного правее гаулейтера. На фоне черного драпри, скрадывавшего одежду гестаповца, весь в блестящих пуговицах, пряжках и значках, он казался зловещим. Валя заметила, как шевельнулось драпри, и в ту же секунду увидела высунувшуюся из складок тяжелой ткани оскаленную морду овчарки.
- Почему вы не хотите ехать в Германию? - услышала Валя голос Коха. Он сидел, уставясь в листок бумаги, в котором она узнала свое заявление. Валя немного замялась и замедлила с ответом. - Почему вы не хотите ехать в Германию? - повторил Кох, поднимая на девушку глаза. - Вы девушка немецкой крови, были бы полезны в фатерланде.