Доводил подружек до исступления и... робел. Теперь раскаиваюсь в своей трусливой жестокости, уходящей корнями в комплекс неполноценности. И через этот же комплекс Господь спас меня, не дав превратиться в заурядного бабника. При развитой с детства затейливой сексуальной фантазии я безусловно истаскался бы, если бы не робел. А репутация ходока все же настигла меня. «Знаю, знаю, о чем ты думаешь, страшный, страшный человек», — иронизировал Леван Патаашвили. Он в то время еще задержался в холостяках и в киноэкспедиции жил с мамой. Михаил Наумович Калик вообще месяца полтора почти не разговаривал со мной, только по делу. Пока однажды на съемке он, отозвав меня в сторону, не ткнул пальцем в песок, где валялся использованный презерватив, и резко шепнул с вызовом:
— Я не люблю с презервативом, а ты?
— Я тоже, — соврал я в ответ.
Выяснилось, что Михаил Наумович приревновал меня к одной нашей коллеге, которой я отдал букет цветов, полученный на встрече со зрителями. Ну просто избавился от букета, а он приревновал. Мы объяснились и наладили отношения. Однако мое «динамистское» поведение все-таки было отомщено. Перед сном, вечерами, Вика Федорова в купальном костюме регулярно наведывалась к нам в номер. Поочередно ложилась в постель к Мише, Коле или ко мне. Доводила нас до статического напряжения и игриво удалялась восвояси. Бог знает чем бы могла окончиться эта шалость, этот сумеречный «визит дамы», если бы роль у Вики была побольше и она чаще прилетала бы из Москвы.
Моргунов подписался: «Олег Стриженов»
Евгений Моргунов около двух недель ожидал своего «Судного дня». Ожидал своего съемочного дня в маленьком эпизоде, а его все не снимали и не снимали. Объявили выходной.
— Дженерал Моторс, — обратился ко мне Евгений Александрович, — поедем кататься на адмиральском катере!
Я согласился:
— Поедем!
Рано утром, не завтракая (ведь едем кататься на адмиральском катере), я ожидал Моргунова у выхода из гостиницы. Он появился в сером габардиновом макинтоше, в серой же шляпе, надвинутой по уши. Вылитый номенклатурный «бутуз» хрущевского типа. Типичный член или кандидат в члены какого-нибудь бюро или президиума. Сели в такси.
— В ГАИ! — начальственно рявкнул Евгений Александрович.
Таксист съежился.
— Инспектор, почему фонари не развешаны? — продолжал Моргунов.
— Не успели, — подыграл я.
— Смотрите у меня! — пообещал он.
Водитель совсем присмирел.
Начальник местного отделения ГАИ капитан милиции Петя встретил нас с распростертыми объятиями:
— Евгений Александрович! Какие люди!
— А деньги-то за проезд? — попытался было присоединиться к разговору водитель.
— Езжайте, езжайте! — строго указал ему Петя и пригласил нас в свой кабинет.
Сделав несколько звонков по телефону, Моргунов признался, что поездка на адмиральском катере сорвалась.
— Евгений Александрович, познакомьте с Шульженко! — умолял Петя.
Клавдия Ивановна в те дни гастролировала в Евпатории и жила в нашей гостинице.
— А это как вести себя будете, — парировал Моргунов.
— Старшина! — позвал Петя.
Вошел старшина.
— Дженерал Моторс, ступай с ним, — напутствовал Моргунов.
И я проследовал за старшиной.
Через десять минут в милицейской «раковой шейке» мы подъехали к высокому забору из красного кирпича с колючей проволокой наверху, похожему на тюремное заграждение.
— Ну? — спросил старшина.
— То есть? — переспросил я.
— У вас есть во что? — настаивал старшина.
— Нет у меня ничего, — отрицал я.
— Ясно, — вздохнул старшина и побрел вдоль забора.
Через некоторое время он вернулся с канистрой сухого вина и только тут до меня дошло, где я. Мы поехали прочь от красной стены винзавода. Вино тоже оказалось красное.
В стаканах оно походило на чай. Помешивая этот «чай» чайными ложками, Петя, Моргунов и я начали прием посетителей. Посетители шли один за другим. Все они ломали шапки и просили о снисхождении.
— Ну хорошо, — осаживал их Моргунов. — С вас штраф. Пятнадцать рублей.
— Многовато, — шептал ему я.
— Вот инспектор говорит — восемь. Скажите спасибо инспектору.
Посетители благодарили, платили, а Моргунов выписывал им квитанции, вырывая листки из своей записной книжки. Набрав таким образом некую ощутимую сумму, Евгений Александрович решил подвести черту, и Петя закончил прием.
— Познакомьте с Шульженко! — опять занудил он.
— Ну что с тобой делать? Едем! — хлопнул Моргунов его по спине.
На милицейском мотоцикле с коляской мы тронулись в путь по центральной улице. Впереди за рулем капитан Петя. Я сзади на козлах, Евгений Александрович размахивал шляпой, приветствуя народ из коляски. Народ отвечал ликованием, видя живого Бывалого. Мол, «Пес Барбос», «Самогонщики»!..
Я-то с голодухи, без завтрака, действительно захмелел. Тормознули. Чуть не влетели в канаву возле гостиницы. Рядом стояла телега с запряженным тяжеловозом.
— Кто хозяин кобылы? — рявкнул Моргунов.
— Я. — Из канавы показалась седая голова.
— У вас права есть на вождение кобылы? — не унимался Евгений Александрович.
— Да пошел ты! — отмахнулся седой.
— Вы как разговариваете? — строго подключился капитан Петя (он ведь был в форме).
— А чего? Я ничего, — осадил седой. — Сколько лет живу, никогда на вождение коней права не надобились.
— Коней! А у вас? Кобыла! С вас рубль двадцать! — подвел черту Моргунов, выписывая квитанцию из своей записной книжки.
Из канавы высунулись еще несколько недоуменных голов с лопатами.
— Да он у нас лучший работник, начальник! Мы бригада коммунистического труда!
— Разговоры! — оборвал их Петя-капитан и, газанув, развернул мотоцикл к подъезду гостиницы.
Когда Моргунов, представившись, постучался в дверь номера Клавдии Ивановны Шульженко, в ответ раздался голос ее компаньонки:
— Клавдия Ивановна отдыхает. Зайдите позже.
— Хорошая женщина. «Синенький скромный платочек...» — запел Моргунов и натурально заплакал в ответ на немой вопрос топтавшегося в холле капитана милиции.
Распрощавшись во дворе гостиницы с милиционером, Евгений Александрович завидел на балконе Михаила Наумовича Калика в сомбреро и шортах.
— Ну что, Миша, все в корзину снимаешь?
— А ты все для Марии Ивановны, для Марии Ивановны? — нервно парировал режиссер.
На этом и завершилось пребывание Моргунова в солнечной Евпатории. Ибо после этого краткого обмена мнениями Калик распорядился завтра же отснять Моргунова и срочно отправить в Москву.
Напоследок перед отъездом Моргунов записал благодарность в книге отзывов ресторана и подписался: «Олег Стриженов».
Разбил гитару и простился с юностью
Бывают впечатления, которые не дают покоя долгие годы. Носишь их в своей памяти, в своей беременной душе и никак не можешь разродиться, выразить их наиболее полным образом в ролях, или на бумаге, или в любви. Они все требуют и требуют выхода. Не иссякают и не исчерпываются. Не отпускают. Таким отпечатком легла на сердце мне эта давняя киноэкспедиция «До свидания, мальчики». Это прощание с юностью не только моего героя, но и меня самого. И когда выходили мы в море, казалось, что удалявшийся берег отчаливал от меня вместе с молодыми мечтами «О Шиллере, о славе, о любви!», как писал Гена Шпаликов. На смену приходила жестокая реальность профессиональной жизни, где надо вкалывать, пока на тебя ставят, как на скачках в тотализаторе, и не раскисать, если не придешь первым, а, проанализировав свои просчеты, готовиться к новым заездам с прыжками через барьер.