- Надеюсь, что живы-здоровы. Последние сведения от вас я получил из Верх-Мары, и, по моим подсчетам, сейчас вы уже должны подходить к Ознобихинскому перевалу. Вы, вероятно, удивились и рассердились, не обнаружив там людей. Дело в том, что рабочие, какие есть в моем распоряжении, все до единого заняты на сплавном рейде. Сами знаете, что паводок нынче мал и дожди пошли поздно. Заморозки же ожидаются ранние, и на большой осенний паводок рассчитывать нельзя. Деревообделочный комбинат уже пущен на полную мощность. Он получил срочный заказ от строящегося на Урале металлургического завода. На нас жмут. Мы здесь работаем уже в три смены. Работаем и ночью при электрическом свете. Да, да, у нас в поселке уже есть электричество! И все же мы не полностью обеспечиваем комбинат древесиной. Сильно она у нас нынче обсохла. Нам обещают прислать трактор, чтобы вытягивать из торосов бревна. Но пока его нет. И людей нет. Я крепко надеюсь, товарищ Летяга, что вы справитесь со своей бригадой у Ознобихи. О трудностях не говорю, знаю, что трудно. Трудно, но нужно. Мы увеличили количество пикетных постов, и ниже вести лесозачистку вам будет все-таки легче.
Передайте вашим товарищам, что все дома у них в порядке, дети здоровы. Премия за успешное прохождение верх-марских порогов всей бригаде начислена. Думаю, и у Ознобихи не подкачаете.
Вас поздравляю отдельно - с кандидатским билетом! На днях приезжал из города работник крайкома и велел направить вас в город, как только вы вернетесь, за получением билета. Нынче у нас откроется вечерняя школа, и нужно будет вам обязательно учиться. Но об этом поговорим при встрече. А пока еще раз поздравляю и надеюсь на вас вдвойне!
Крепко жму всем руки.
20 сентября 1935 года".
- Дипломат! - хмуро обронил Трифон Летяга, глядя на размашистую подпись начальника сплавной конторы, и тут же, перестав хмуриться, весело заорал:
- Подъем!
- Чего хайлаешь? - загудел в углу Исусик. - Полегче нельзя? - И, заметив приезжего, зевнул. - Поклон Прохору Зырянычу! Как там мои? - Не дожидаясь ответа, пожаловался: - А я вот третьево дни чуть не ушел ко дну. Чуть не утоп!
- Бывает, - коротко отозвался Прохор, отодвигаясь в сторону, чтобы дать Ильке место поставить еще булькающий чайник. Из отверстия чайника торчали ветки смородинника. Прохор потянул носом и от удовольствия потер руки.
Он пил чай и неторопливо, с обстоятельностью рассказывал новости. В городе на самом краю построен мелькомбинат, и теперь там проезда нет, а пшеница прямо из барж высасывается воздухом; в поселок провели электрическую линию, но пока что народ керосиновые лампы держит на всякий случай: есть слухи, что какие-то германские фашисты или рецидивисты начали без всяких оглядок заедаться и рабочий люд пачками в тюрьмы швыряют; жену свою начальник сплавконторы увез в город и поместил не то в диспансер, не то к знакомой; в столовке сейчас кормят уже на два блюда и даже иной раз кисель дают; хлеб стали выпекать кирпичами, и баб от этого дела устранили, поскольку равноправие; бабы, которые без понимания текущего момента, ревут: мол, полное уничтожение женской личности начинается.
Напившись чаю, Прохор с сыном отчалили и, мерно перебрасывая шесты, ушли вверх по реке. Бригадир отодвинул в сторону хлеб, сахар и стал читать письмо вслух.
Мужики крякали, ругались, говорили, что не худо бы к Ознобихе самому начальнику приехать, небось скоро бы пуп сорвал. Конец письма Трифон Летяга сначала не хотел оглашать, но подумал и не без удовольствия прочел.
Сплавщики оживились и заявили, что с него полагается самое малое ведро водки.
- О водке потом, сейчас давайте о деле.
Сплавщики надолго умолкли. Бригадир не торопил, не мешал думать. Первым заговорил Исусик.
Пробивая кулаком слои дыма перед собой, он изрек:
- Значит, так. Согласья нашего нет надсажаться здесь. Надо писать письмо начальнику и просить помощи. (В глубине души Исусик таил надежду, что с письмом пошлют его в сплавную контору и он передохнет несколько дней дома, а тем временем мужики, глядишь, и оседлают Ознобиху.)
Трифон Летяга обвел взглядом хмуро насупившихся сплавщиков.
- Вы что скажете?
- Чепуху порол! Скажи, нет? - обратился к Исусику Дерикруп.
Исусик не удостоил его ответом.
- Конечно, чепуху, - поддержал Дерикрупа Сковородник, прикуривая от папироски братана Азария. - С письмом дён пять надо идти по горам, да столько же пройдут люди из Усть-Мары, если их сымут с гавани. Больше-то взять негде. Начальник не шутейно ведь просил самих нас...
- Чего мне твой начальник! - вспылил Исусик. - Он руки в брюки расхаживает. А мы грыжу наживаем. Игрушкино дело такой заторище разобрать. Где сила?
- Не первый год молюем, - пробасил от окна Азарий. - Разбирали всякие заторы, и этот надо сковырнуть.
- А как? Как? - подскочил к нему Исусик.
- Это другое дело - как, - вмешался в разговор Трифон Летяга. - Об этом и думать надо.
- Ну и думай, если у тебя голова большая, - огрызнулся Исусик. - В партейные затесался, рад стараться.
Трифон Летяга побледнел, приподнялся из-за стола.
- Ты потише на поворотах, понял?! - рявкнул он. - Меня приняли в кандидаты, понял? И ты не цапай это, божья тварь.
Гаврила молчком взял Исусика за ворот, подтащил к двери и дал ему в зад коленкой.
- Успокойся, Трифон, нашел с кем связываться! - сказал дядя Роман.
Бригадир опустился на скамью, отнял у Сковородника окурок и жадно затянулся.
- Я найду на вас управу! Я до Москвы доберусь! - бесновался за дверями Исусик.
- Вот ведь холера дремучая! - покачал головой дядя Роман.
Братан Гаврила открыл дверь и коротко бросил:
- Уймись! Не то я тебя угомоню!
Исусик притих.
Илька убрал со стола кружки, хлеб, сахар и, смахнув тряпкой крошки, присел возле печки, в сторонке. Сплавщики долго молчали. Первым поднялся Сковородник и, отыскивая глазами фуражку, буднично проговорил, как о давно решенном:
- Без лотка нам не обойтись!
Мужики с облегчением поднялись, заговорили о том о сем и стали собираться на работу.
За перевалом - дом
Плот спустили к самому затору, и началась работа, непонятная для Ильки. Сплавщики почему-то не выдергивали бревна из затора и не спускали их вниз по течению, а наоборот, топили лесину за лесиной, втыкали их, как клинья. Река грудью навалилась на затор, перегородивший ее путь. Лес шевелился, скрежетал, сжимался. Вода поднималась, пенилась, хлестала в берега, с ревом устремлялась между бревен. Сплавщики же, нет чтобы дать ей ходу, как это делали обычно, - заклинивали щели лесинами, вспруживали реку. Вода бугрилась, рвалась и свирепела все больше.
Плот, учаленный за скалу, покачивало все сильней и сильней. Мелко дрожал натянутый, как струна, цинковый трос, поскрипывали стены барака, хлюпала под полом вода, по столу каталась кружка.
А сплавщики метались по затору, который сжимался, грудился, делался плотнее. Сегодня за командира был Сковородник. Он тыкал багром в одно место, в другое, и туда вдавливали бревна, ставили на попа. С багром в руках Сковородник все еще, как будто вяло, расхаживал по затору, перепрыгивал в лодку и толкался в ней от одного берега к другому. В этот день он больше обычного матерился. Только потому и мог заключить Илька, что Сковородник волнуется, строя какую-то наихитрейшую сплавщицкую штуковину.
К полудню реку точно взнуздали. Она бешено вскидывалась на бревна и скалы, бросала клочья пены, как загнанная лошадь. Даже длиннохвостые береговые синички боялись садиться на бревна.