Вернувшись после погребения с остриженными по обычаю волосами, он велел принести меня к себе и, видя, что кормилица - женщина достойная, поручил меня её попечению. Я думаю, он горячо любил мою мать; полагаю также, что события напомнили ему о неверности жизни, и он решил, что менее постыдно оставить после себя хотя бы такого, как я, чем сойти в могилу без потомка, как будто и сам он вообще никогда на свете не жил. В конце концов, увидев, что я прибавил в теле и выгляжу крепче и приятнее, чем при рождении, он дал мне имя Алексий, как намеревался с самого начала.
Глава вторая
Наш дом стоял во Внутреннем Керамике *, неподалеку от Дипилонских ворот. Во дворе была небольшая колоннада из крашеных колонн, росло фиговое дерево и виноград. Сзади, за домом, находилась конюшня, где отец держал двоих лошадей и мула; было совсем не трудно залезть на крышу конюшни, а оттуда уже - на крышу самого дома.
____________________
* Керамик - северо-западный, ремесленный квартал Афин, где, в частности, были сосредоточены гончарные мастерские (от греч. "keramos" глина). Внутренний Керамик, в отличие от Внешнего, находился в пределах городских стен.
Крыша, украшенная бордюром из черепиц с акантовыми листьями, поднималась не слишком круто. Взобравшись на конек, можно было посмотреть за городскую стену; скользнув мимо башенок над Дипилонскими вратами, взгляд падал на Священную дорогу в том месте, где она сворачивает к Элевсинскому святилищу между его садами и некрополем. В летнее время я мог отсюда найти погребальную стелу моего дяди Алексия и его друга по белому олеандру, который рос вблизи. Потом я поворачивался к югу, туда, где словно гигантский каменный алтарь, высится на фоне неба Акрополь - Верхний город, - и разыскивал между крылатых крыш его храмов золотую точку там, где высокая Афина Промахос * - Предводительница в битве - поднимает свое копье, приветствуя корабли в море.
____________________
* Афина Промахос - колоссальная бронзовая статуя работы Фидия, стоявшая на площади между Парфеноном и Эрехтейоном.
Но больше всего я любил смотреть на север, на горы Парнеф - увенчанные снегом в зимнее время, выжженные, бурые летом или же серые и зеленые весной - и следить, не идут ли через них спартанцы. До моего шестилетия они нападали почти каждый год. Враги переходили перевал у Декелеи и, как правило, какой-нибудь верховой гонец приносил весть об их появлении; но порой первым извещением для нас в Городе был дым среди холмов от сожженного врагом хутора или усадьбы.
Наше поместье находится в предгорьях, за Ахарнами. Мои предки жили там, как говорится, с тех пор, как кузнечики прискакали. Склон над долиной обработан террасами под виноградник, но основной доход дают оливки да ещё ячмень с полей между оливковыми деревьями. Одна роща там, думаю, такая же старая, как сама земля. Стволы толщиною в три тела взрослых мужей вместе, узловатые и скрюченные. Считалось, что их посадила сама Афина, когда принесла оливу в дар земле. Два или три дерева из этой рощи стоят до сих пор. Мы приносили там жертвы каждый год в пору сбора урожая... то есть, когда было что собирать.
Каждую весну меня отправляли в поместье дышать деревенским воздухом и привозили обратно, когда близилось время прихода спартанцев. Но однажды мне тогда было года четыре, не то пять - они пришли раньше обычного, и нам пришлось изрядно посуетиться, чтобы убраться оттуда. Помню, я сидел в повозке вместе с рабынями и домашним скарбом, отец ехал верхом рядом с нами, а раб погонял волов стрекалом; колеса повозки прыгали, а мы все кашляли - душил дым от сожженных полей. Все сгорело в тот год, все, кроме стен дома да ещё священной оливковой рощи, которую они пощадили из страха перед богами.
Будучи слишком маленьким, чтобы понимать серьезные события, я всегда с нетерпением дожидался, пока они закончатся, чтобы увидеть, к чему все это вело. Однажды отряд спартанцев расположился на время в нашем деревенском доме, и те, кто умел писать, нацарапали всюду на стенах имена своих друзей с многообразными восхвалениями их красоты и доблестей. Помню, как отец сердито стирал со стен уголь и ворчал:
- Забелите эти безграмотные каракули. Мальчик никогда не научится ни читать, ни правильно писать буквы, когда такое перед глазами.
Кто-то из спартанцев забыл свой гребень. Мне казалось, это сокровище, но отец сказал с отвращением, что он грязен, и выбросил вон.
Что касается меня самого, то, думаю, я не понимал, что такое беда, пока мне не исполнилось шесть лет. Тогда умерла моя бабушка, которая присматривала за мной каждый раз, когда отец уходил на войну. Мой дед Филокл (высокий старик с красивой бородой, всегда аккуратно расчесанной и белой почти до голубизны; бог Посейдон и по сей день представляется мне в его образе) стал быстро слабеть, и тогда отец нанял мне няньку, свободную женщину с Родоса.
Она была тонкая, смуглая, с каплей египетской крови. Я быстро узнал, что она - наложница моего отца, не понимая, впрочем, значения этого слова. Сам-то он при мне никогда не нарушал правил пристойности, но я временами слышал то-другое из разговоров домашних рабов, а у них были свои причины её ненавидеть.
Будь я чуть постарше, мог бы, когда её тяжелая рука обрушивалась на меня, утешать себя мыслью, что скоро она отцу надоест. В ней не было изящества, которое он мог бы найти в гетере довольно скромного уровня, а в те дни ему по средствам была и самая лучшая. Но мне в том возрасте она казалась столь же вечной частью дома, как портик или колодец. Думаю, она сама начала догадываться, что когда я подрасту настолько, чтобы ходить в школу в сопровождении пестуна-педагога *, отец воспользуется случаем избавиться от нее, - и потому любой мой успех пробуждал в ней ярость.
____________________
* Буквальное значение греческого слова paidagogos - "водящий ребенка".
Мне было скучно одному, и кто-то из рабов принес мне бродячего котенка; она его немедленно обнаружила - и свернула ему шею у меня на глазах. Пытаясь отобрать его, я укусил её за руку; и вот тогда она мне пересказала - на свой собственный лад - историю моего рождения, которую услышала от рабов. После этого я и подумать не мог пожаловаться отцу и попросить у него помощи, когда она меня била. А он, полагаю, глядя, как я изо дня в день становлюсь все более скрытным и угрюмым, а лицо мое все бледнеет и тупеет, подумывал временами, не было ли его первоначальное решение самым разумным.
По вечерам, когда отец выходил одетым для ужина, я смотрел на него и пытался представить себе, каково это - ощущать, что ты красив. Ростом он был более четырех локтей *, сероглазый, смуглокожий и золотоволосый, а сложен - как могучие Аполлоны, которых делали в мастерской Фидия в те дни, когда скульпторы ещё не начали изображать своих Аполлонов изнеженными. Что же до меня, то был я из тех, кто вырастает поздно, и все ещё маловат ростом для своих лет; но уже тогда было ясно, что пошел я в мужчин из материнского рода, которые все темноволосы и голубоглазы и из которых получаются бегуны и прыгуны, а не борцы и панкратиасты **. Родоска не оставила во мне сомнений, что я - недомерок, самый маленький щенок в доброй псарне, а никто другой не удосужился сказать мне обратного.
____________________ * Локоть (греч. "pekis") - древнегреческая меры длины, около 0,46 м (сохранилась в Европе до конца Средневековья).
** Панкратиаст - атлет, выступающий в панкратионе ("всеборье") единоборстве, сочетающем приемы борьбы и кулачного боя.