В такой ситуации убийца Мэлони, несомненно обладающий ярко выраженной индивидуальностью и своеобразной манерой поведения, мог послужить катализатором в пробуждении к активной деятельности моего изрядно отупевшего мозга. Я принял твердое решение последовать совету надзирателя и постараться поближе познакомиться с этой загадочной личностью. Закончив утренний обход, я остановился перед дверью с номером "82", мгновение постоял перед ней, а затем открыл замок и вошел.
Обитатель камеры лежал на тюремной койке, но при моем появлении встрепенулся, резко, повернулся в мою сторону, спустил на пол длинные ноги и сел, устремив на меня наглый, вызывающий взгляд, не суливший ничего хорошего для предполагаемой доверительной беседы между нами. Его резко очерченное бледное лицо, волосы песочного цвета и единственный глаз сине-стального оттенка придавали физиономии заключенного неуловимое сходство с хищником из семейства кошачьих. Роста он был высокого, с хорошим телосложением и развитой мускулатурой, вот только плечи у него чрезмерно сутулились, создавая впечатление горбатости. Столкнувшись с этим человеком где-нибудь на улице, случайный наблюдатель увидел бы перед собой ладно скроенного мужчину с довольно привлекательной наружностью и манерами щеголя. Последнее выражалось даже в том, как Мэлони носил уродливую тюремную одежду в одном из самых гнилых исправительных заведений в стране - полосатая роба и такие же штаны не могли скрыть того достоинства, с которым этот злодей держался в обществе заключенных более мелкого пошиба.
- Я не подавал жалобу, что болен, - заявил он с места в карьер резким, скрипучим голосом, сразу напомнившим мне, что я имею дело не с заурядным воришкой, а с "героем" Лина-Вэлли и Блюмендайка - самым кровожадным и жестоким беглым каторжником из всех, кто когда-либо грабил фермы и перерезал глотки их хозяевам на этом континенте.
- Я знаю, что вы не подавали жалобы, - сказал я, - но надзиратель Макферсон сообщил мне, что вы простыли, вот я и решил зайти взглянуть на всякий случай.
- Разрази гром надзирателя Макферсона и вас вместе с ним! - заорал заключенный в порыве ярости. - А теперь проваливай отсюда, лекаришка, добавил он уже не так громко. - Ступай, доложи обо всем коменданту. Что же ты стоишь? Иди! Думаешь, я не знаю ваши штучки? Вам только и надо поймать меня, чтобы довесить к сроку еще шесть месяцев!
- Я вовсе не собираюсь никому докладывать! - возразил я возмущенно.
- Восемь квадратных футов, - продолжал он с горечью, не обращая внимания на мой протест и, похоже, стараясь завести себя для новой вспышки. - Всего восемь квадратных футов, но и на этом крошечном пространстве меня не могут оставить в покое! Ходят, глазеют, выспрашивают... Черт бы побрал все ваше проклятое семя! - И Мэлони в бессильном гневе потряс над головой сжатыми в кулаки руками.
- Любопытные у вас представления о гостеприимстве, - заметил я сдержанным тоном; твердо решившись не поддаваться на провокацию и сохранять спокойствие и выдержку, я брякнул первое, что пришло в голову.
К моему удивлению, слова мои оказали на узника экстраординарное воздействие. Судя по всему, он воспринял их как поддержку только что высказанного им гневного протеста против посягательств на уединение в том жалком помещении, которое он с некоторой натяжкой мог считать своим домом.
- Прошу прощения, дорогой доктор, - произнес он с отменной вежливостью. - Я вовсе не имел намерения показаться вам грубияном. Не желаете ли присесть? - осведомился он, жестом указывая на деревянные козлы, служившие изголовьем для его ложа.
Я механически уселся на предложенное "кресло", все еще не успев прийти в себя от изумления при столь резкой перемене тона. Не могу сказать, что в новом облике Мэлони был мне более симпатичен, чем в прежнем.
Необузданный разбойник и убийца исчез на время, но за подобострастной манерой поведения и гладкой, вежливой речью явно проглядывал облик бессовестного стукача, ради сохранения собственной шкуры заложившего на суде всех своих сообщников.
- Как вы себя чувствуете? - спросил я, напуская на себя профессиональный вид.
- Да бросьте вы это, доктор! - отмахнулся Мэлони. - Бросьте! - Он усмехнулся, обнажив два ряда ровных белых зубов, и уселся на койку рядом со мной. - И не пытайтесь уверить меня, что в мою камеру вас привела исключительно забота о моем драгоценном здоровье. Со мной этот номер не пройдет. Вы пришли поглядеть на Вульфа Тона Мэлони, фальшивомонетчика, убийцу, грабителя, беглого каторжника и королевского свидетеля. Это все я, верно? Все чин чином, черным по белому, и я не стыжусь своей биографии!
Он выдержал паузу, как бы приглашая меня что-либо возразить, но я сохранял молчание и тогда он с нажимом в голосе повторил:
- Да-да, я не стыжусь своего поступка! Да и чего, собственно, мне стыдиться? - неожиданно закричал он во весь голос с пылающим взором, на миг вернувшись в прежнее обличье дикого зверя в человечьей шкуре. - Всем нам светила веревка, всем до единого! Так какая им разница, что я спасся, дав показания против них? Каждый за себя, один Сатана за всех, - вот мой девиз. Кстати, док, у вас табачку не найдется?
Я протянул ему плитку "Баррета", и он вгрызся в нее, как изголодавшийся волк. Табак, похоже, успокаивающе подействовал на его нервы, потому что спустя несколько минут он возобновил свои речи в прежней спокойной манере.
- Вы уж не обижайтесь на меня, доктор, если я иногда сорвусь, - сказал он, - да только и вам на моем месте пришлось бы несладко. В этот раз меня заперли на шесть месяцев за драку, но когда я выйду, мне придется еще тяжелей, можете быть уверены. Здесь, в тюряге, у меня жизнь идет без забот, а как выйдешь на волю - сразу со всех сторон обложат! С одной стороны полиция, а с другой - Татуированный Том из Хоуксбери. Никак не дадут человеку пожить спокойно.
- А кто это такой? - спросил я.
- Родной брат одного из тех парней, что тогда вздернули по моей милости. Тоже редкостная сволочь! Оба они - самое настоящее дьявольское отродье. Татуированный Том - мокрушник и громила; после суда он во всеуслышание поклялся, что не успокоится, пока не выпьет моей кровушки. Прошло уже семь лет, но он до сих пор меня пасет. Я это точно знаю, хотя он залег на дно и башку старается не высовывать. Первый раз он пытался прикончить меня в Балларате, в семьдесят пятом году. Видите шрам на тыльной стороне ладони? Это его пуля. В семьдесят шестом, в Порт-Филиппе, он снова стрелял в меня, но в тот раз я оказался быстрее и сам его ранил. Через три года в портовом баре в Аделаиде Том воткнул мне перо в бок, так что на сегодня мы с ним вроде как квиты. Вот и сейчас, я уверен, он ошивается где-то поблизости и ждет не дождется, когда я выберусь отсюда, чтобы просверлить в моей шкуре пару дырок из своего шестизарядного. Скорее всего, это ему удастся, если только, по счастливой случайности, кто-нибудь раньше не продырявит его шкуру! - И на губах Мэлони заиграла зловещая усмешка.
- Собственно говоря, - продолжал он, - меня волнует не столько Том, сколько отношение властей. С Томом мы как-нибудь разберемся - это дело, можно сказать, семейное, а вот власти меня совсем достали! Если прикинуть, чем власти обязаны мне, и чем они мне за это отплатили, - поневоле взбесишься! Порой кажется, что чиновники не способны испытывать даже элементарной благодарности, не говоря уже о порядочности, честное слово, док!
На несколько минут Мэлони погрузился в угрюмое молчание, должно быть, размышляя о несправедливости и неблагодарности властей, а затем начал излагать в подробностях все свои претензии.