Боцман вошел в хижину, разгреб золу, под золою еще тлели уголья. Недоеденная похлебка стояла на колченогом столе. Альварес дель Роблес поджал сухие губы: рыбаки бежали, добыча ушла из рук.
На всякий случай он со своими парнями прошел весь остров: нигде не было ни души, но со стороны Сосновской салмы - пролива, отделяющего остров от Терского берега, - боцман увидел догорающий костер, а потом и лодьи русских поморов. Русские ушли отсюда совсем недавно, но догонять их было уже поздно.
- Пусть я никогда не увижу моих детей, если московиты не натянули нам нос! - сказал боцман. - Весть о наших кораблях обогнала эскадру. Впрочем, милость господня с нами. Будем надеяться на лучшее...
К ночи фрегат и яхта снялись с якоря и отправились крейсировать, чтобы перехватить какое-нибудь рыбацкое судно, на котором мог бы оказаться лоцман. Лейтенанту Бремсу повезло: он прибуксировал трехмачтовую русскую лодью и два больших карбаса, шедшие на рыбные промыслы.
Ярл Юленшерна велел поставить на шканцы стол с добрым угощением и учтиво, как старого и хорошего знакомого, принял кормщика - седого плотного мужика с зорким и хитрым взглядом.
Кормщик, перед тем как выпить, перекрестился, выпив - похвалил винцо, что-де без сивушного духа, двойной, видать, перегонки. Заел кусочком мясной лепешки, осведомился, как величают шхипера. Шаутбенахт подумал, покривился, назвался негоциантом Шебалд.
- Ну, а меня Нилом Дмитричем звать, Лонгиновым кличут! - сказал кормщик. - Будем, значит, знакомы. Торговать идете?
Шаутбенахт, брезгливо морщась, сообщил, что торгует стеклом, ножами, вином, изюмом, перцем, - да вот не повезло, в Белое море не хаживал, как идти в Двину, не знает.
Окке Заячий нос, стоя за креслом шаутбенахта, переводил.
- Много кораблей у вас! - не отвечая на вопрос шаутбенахта, молвил кормщик. - Ишь здоровенные какие! Богато торгуете. Небось, и домишко свой за морем, усадьба, хорошо живете? Шутка сказать - товару сколь много...
- Господин шхипер ждет ответа на свой вопрос! - сказал Окке.
Лонгинов подумал, потом спокойно посоветовал идти до двинского устья, - там сама таможня, после законного осмотра кораблей, пришлет искусного лоцмана. Так все делают, так и господину шхиперу надлежит сделать.
- Мне не нужна таможня! - сухо сказал шаутбенахт. - Мне не нужен лоцман там. Мне нужен лоцман здесь!
Кормщик спросил простодушно:
- А для чего здесь? Разве ж у тебя карты нет?
Шаутбенахту надоела такая игра. Обернувшись к Окке, он сказал резко:
- Спроси у него, не возьмется ли он за хорошую плату провести корабли до города Архангельска. Дай понять невеже, что в случае отказа его ждет лютая смерть. И быстрее...
Окке подергал носом, заговорил, кормщик слушал внимательно, сильные челюсти его пережевывали мясную лепешку.
- Ну? - спросил шаутбенахт.
- Он думает! - ответил Окке.
- Пусть думает быстрее! - велел Юленшерна.
Лонгинов сокрушенно вздохнул, солгал, что провести эскадру никак не может: сам он не архангельский, родом из Онеги, двинским фарватером не хаживал.
- Про наказание сказал? - спросил Юленшерна.
- Да, гере шаутбенахт.
- И что же?
- Он отвечает, что все в руке божьей...
Юленшерна велел увести кормщика и посадить в канатный ящик. Матросы молча скрутили русскому мужику руки за спиной, корабельный кузнец заклепал кандалы на его ногах. Пригнали других русских - с карбаса и лодьи. Рыбаки шли спокойно, но увидев кормщика, приостановились, переглянулись. Один спросил:
- По-здорову, значит, гостевал, Нил Дмитрич?
- По-здорову! - ответил Лонгинов. - Пасись, ребята. Шведы! Не послушались указа - в море не ходить, теперь надобно держаться.
Матрос с серьгой в ухе тяжело ударил кормщика по спине, тот, не оглядываясь, пошел, мелко переступая закованными в цепи ногами.
Шаутбенахт щурился на русских рыбаков, посасывал трубку. Стояли они в свободных позах - кто сунув руку за пояс, кто выставив ногу вперед, кто и вовсе не глядел на шаутбенахта.
Сзади к ярлу подошел шхипер Уркварт, сказал сладким голосом, что с этими людьми церемониться не советует: их надо вешать на глазах друг у друга, тогда, может быть, кто и станет сговорчивее. Ярл Юленшерна запахнул непривычный, стеганный на пуху кафтан, взял с подноса чашку кофе, которую принес Якоб...
- Скажи им, - велел Юленшерна Окке Заячьему носу, - скажи, что тот, кто согласится провести нашу эскадру к городу Архангельскому, станет богатым человеком. Кто не согласится - будет казнен...
Окке перевел.
Русские переглянулись. Копылов, немолодой кормщик с суровым взглядом, в вязаной куртке, в рыбацких бахилах, усмехнулся:
- Одурели? Там шведа пасутся, разве пустят пройти? По всей Двине для бережения от шведских воров пушки понаставлены, каронады, коты, - десять раз потопят, покуда в устье войдешь...
Окке испуганно посмотрел на адмирала, перевел деликатно, смягчая грубость русского. Якоб, держа поднос, не отрываясь смотрел на рыбаков: вот они какие, простые русские люди!
Шаутбенахт отхлебнул кофе, приказал перевести рыбакам, что дает им на размышление ровно десять минут. Пусть сюда принесут десятиминутные песочные часы, у штурмана есть такие.
Уркварт мигнул Окке, тот, размахивая локтями, побежал в штурманскую каюту, вернулся запыхавшись, перевернул часы, песок посыпался тоненькой струйкой. Русские смотрели на песок, неторопливо переговариваясь, и лица у них были спокойные.
- То-то, что не надо было в море идти! - сказал один, загорелый, с пушком на верхней губе, остриженный кружочком. - Верно бирюч кричал, шведы и впрямь...
- Надо, не надо! - ответил другой. - Харчить-то брюхо просит, вот что худо. Без моря как прохарчишься...
Третий - старичок с веселым блеском в глазах - сказал насмешливо:
- Лонгинов-то Нил Дмитрич за столом сидел, а нам не подносят. Нет, серчает старый пес; вишь, ходит. Ходи, ходи, немного выходишь...
Молодой засмеялся, прикрыл рот ладонью. Потом сказал серьезно:
- Хаханьки да хиханьки, а дед сердитый. Как бы и впрямь животы нам свои здесь не скончать...
Песок все сыпался - тоненькой золотистой струйкой. С криками, косо, на распластанных крыльях неслись к воде чайки. Шведские матросы угрюмо посматривали на русских. Ярл Юленшерна негромко спросил Окке:
- О чем они говорят?
- Обдумывают, как поступить! - осторожно ответил Окке.
- Они начнут обдумывать после того, как мы повесим половину из них! сказал шхипер Уркварт. - Я знаю, что это за народ!
Юленшерна покосился на шхипера и приказал звать корабельного профоса. Широкоплечий, низкорослый матрос, с вывернутыми ногами, быстро полез на мачту - закидывать петлю на нока-рею. Из люка неторопливо, позевывая в кулак, вышел профос Сванте Багге, в красном колпаке, с голыми волосатыми руками.
- Кого? - спросил он, обводя русских взглядом.
- Всех, начиная с самого младшего! - велел Юленшерна. - И побыстрее!
Сванте Багге закричал матросу, что неверно закидывает петлю, матрос поправил как надо. Песок пересыпался весь из верхнего пузырька в нижний. Матросы - Кристофер, Билль Гартвуд с серьгой в ухе, Швабра - подошли к самому молодому русскому. Швабра знаками велел ему снимать кафтан. Окке торопливо перевел:
- Одежду сними, человек, одежду...
Русский огляделся, как бы недоумевая, загорелое лицо его стало совсем детским, он оттолкнул Швабру, сказал сердито:
- Очумели? За что вешать-то?
- Я жду! - сказал Сванте Багге.