Здесь в романе начинает последний виток той громадной интриги, которые авторы разворачивали перед читателем: выявляться вся драматичность образов и масса сюжетных недоделок. Коварнейший из интриганов, хладнокровный убийца Сарио слишком любит тот образ на картине, к которому он обращался сердцем последние три сотни лет. Это как слепое пятно, ахиллесова пята. А Сааведра слишком ненавидит его - за разлуку с любимым человеком, за картинное заточение. Она пользуется своим мастерством и вытаскивает на свет тайну художника, помогает остальным Грихальво схватить его.
После маловероятных событий (признание наследником герцогской власти ребенка, зачатого три столетия назад, публично покаяние колдунов и их такое же публично прощение, не говоря уже о гражданском осуждении художника, на котором он не сказал ни слова в свою защиту), наступает кульминация. Группа посредственностей, выродившихся талантов и обычных копировальщиков начинает судить гения. Семья, удерживавшаяся на первых позициях в живописи столько лет благодаря и его стараниям, отвергает Сарио. Из всех них только Сааведра может отдаленно соперничать с ним в таланте, а ученица Элейна надеется подняться до его уровня через несколько лет. И какое наказание придумывают они? Сжигают все картины современного воплощения художника, чтобы избавиться от его славы. Потому он молчит о своих предыдущих "реинкарнациях" - и остается совершенно неясным, какая из великих картин прошлого была написана его воплощением, а какая неодержимым живописцем. Единодушное решение семьи: заточить его в картину. Но какую картину! Он оставил Сааведре магическую книгу на столе, зеркало, через которое можно было говорить с внешним миром, и даже дверь, в которую она, в конце концов и вышла. Ему же дают комнату с голыми стенами без намека на выход, зеркало, мольберт без красок, две свечи и лампы, которые скоро должны потухнуть. И когда они погаснут наступит в той комнатке вечная тьма. Пока же еще горят - она ходит к нему, говорить с безвластным призраком, читать ему морали и наслаждаться своей победой.
Нельзя забывать и о ученице. Художник желает уничтожить ту магическую книгу, секретами которой овладел, и в камере перед казнью рассказывает Элейне все. Требует он и уничтожить автопортреты - все те лица, что он сменил за это время, нарисованные на одном полотне - тогда он умрет быстро. Но ученица не в состоянии заставить себя погубить эту сокровищницу знаний. Книга слишком искушает ее, приходиться ее отдать на хранение (о Толкиен, о Кольцо...). А вместилище лиц она хранит в тайнике, созданном еще художником, наслаждаясь и черпая в нем свое вдохновение.
Последние строчки романа посвящены описанию картины-тюрьмы на которой осталась гореть только одна лампа...
Жизненный финал лучшего живописца эпохи вызывает скорее сочувствие к нему, чем радость от сверившегося правосудия. Но одновременно понимаешь, что проигрыш его вполне закономерен. Он не мог вечно оставаться придворным художником - двор шел к своему увяданию и все искусство художника не могло вдохнуть жизнь в умирающую монархию. Тоже самое относится к его личности: возраст делал Сарио все более высокомерным. Даже если ты зависишь от людей трудно относиться к ним как к равным, если старше любого из них в пять раз. Трансформация личности подталкивалась и другими вещами: ведь он каждый раз губил чью-то жизнь чтобы овладеть новым телом, губил таланты, почти равные собственному. В итоге он стал таким же капризным, вздорным и опасным, как те старейшины, которых он опасался в юности. При таких условиях легко выплеснуть горячее масло на портрет брата своей ученицы.
Но разве крылся его проигрыш в аморальности? Победители его не были такими уж щепетильными в вопросах чести.
Семья убивала непослушных отпрысков все эти века и традиция перестала быть обязательной только тогда, когда парламент официально простил их склонности к колдовству. И дело тут не в сплетении интриг, которое привело художника к гибели, и которое так подробно дают авторы - ведь интригу можно обернуть в свою пользу: начни Сарио перечислять все свои воплощения, все картины, что нарисовал за эти века и все то интриги, что плел в пользу государства, мог бы найтись такой Грихальво, что посочувствовал бы ему. Да и конечное моральное поражение художника выглядит странным в свете того счастья, что получили отомстившие ему жертвы - ученица сделала блестящую карьеру в живописи, а первая любовь стала царствующей герцогиней, источником знаний о старых секретах семьи.
И не тайное знание погубило его - если взвесить все добро и зло, что сделал Сарио благодаря магии, то механическая сумма добра, принесенная его картинами, будет куда как больше.
Скорее Сарио можно сравнить с Наполеоном - "маленький капрал" проиграл англичанам в тот день, когда отказался от предложения Фултона строить пароходы, когда забраковал его же подводную лодку. В итоге французский полководец был вынужден вести бесконечную войну на континенте без всякой надежды добраться до своего главного врага. Потому его законы, его конституция и сейчас служат Франции, но ближе к концу его правления она слишком устала от постоянных войн, слишком много солдат легло в ненужных уже сраженьях.
Самый великий художник не должен противопоставлять себя миру. Дело тут не в убийствах, а в лишении себя союзников. Единственный из объектов переноса, о котором он жалел, добровольно пошедший на это, не слишком одаренный юноша Матейо, он ведь мог стать его преданнейшим помощником. Единственную ученицу, которой он в итоге доверил все, художник взял слишком поздно. Сарио требовался качественно новый ход, разрыв этого противостояния между той пользой, что он приносил государству и теми конкретными жертвами, в тела которых вселялся. Если бы через постепенное приобщение к секрету нескольких человек он стал бы семейным божком, еще одной мрачной тайной этого клана - тогда он действительно имел бы возможности для постоянного занятия должности верховного иллюстратора, создания величайших полотен и определения направлений в живописи. Объекты бы ему нашли. В такой большой семье всегда много неугодных. Добровольцы бы отыскались сами. А так друзья приходили и уходили, а враги множились и множились - ведь подписи под картинами оставались за покойниками, а список злодеяний висел на нем.
Он не пробовал провернуть комбинацию по мотивам Дориана Грея (естественное, он не читал Оскара Уальда, но подобный магический прием встречается в мифологии) - написать портрет, который затормозил бы его старение. Тогда бесконечная погоня за телами, которая заставляла его каждые двадцать лет подыскивать себе очередную жертву, не вытягивала бы из него столько сил. Не пробовал сделать колдовство всеобщим достоянием, объяснить знаки другим людям: тогда бы он сам снял бы противоречием между семьей и обществом, наверняка, нашлось бы много талантливых людей и странствия из тела в тело не стало бы таким ужасным актом. Он не попробовал тысяч вещей, которые могли превратить его из вампира в гения-долгожителя.
Что еще более любопытно, он не предпринял попыток разыскать источники того колдовства, которым владел. Таззаибы, то племя кочевников, которое и создало эту магическую книгу, оно было разбито. Почти все колдуны погибли, но ведь обрывки сведений должны были остаться? Некоторые свои жизни Сарио был вынужден проводить в эмиграции - опасность разоблачения была слишком велика - так почему же он ни разу не съездил в пустыню? Он ведь мог бы организовать целую этнографическую экспедицию или поехать в одиночку.