Ведь правда, Кирилл не подумал о ней! Он казнит ее своим бесчувствием, не слышит ее боли! Он навлек на нее страшное несчастье, он погубил себя, жестокий, бедный, милый, милый мальчик!
- Кирилл, - позвала она беспомощно-робко, - почему ты не объяснишься? Ведь все это ужасное недоразумение!
- Прощайтесь, - сказал жандарм, - мы отправляемся.
- Как? Вы собираетесь его увести? Вы хотите его взять - у меня? Но...
Она встала и сделала маленький шаг.
- Я мать... И как же можно? Ничего не разобрав...
- Вы не желаете проститься?
Двое жандармов подошли к Кириллу. Тогда она, чуть-чуть вскрикнув, бросилась к нему с протянутыми руками.
И вот, она не знает - много ли, мало ли прошло времени с тех пор, как она обнимала его жарко горящую голову. Она сидит на постели, окруженная разбросанными предметами, которые когда-то принадлежали Кириллу. А его нет. Его больше нет...
Солнечный прямоугольник, изрезанный тенью оконной решетки, укорачиваясь и становясь ярче, подвигался по полу, освещая свинцовый налет золы, клочья и завитки мочала. Мухи все живее жужжали, осчастливленные теплом. Отдохновенно шелестели за окном старые тополя, горластые воробьи ссорились и быстро мирились из-за того, кому сидеть на каком кусте.
Привыкнув к утренним звукам, воспринимая их как беззвучие, Вера Никандровна неожиданно заметила, как что-то нарушает тишину - как будто кто-то крался по соседней комнате и боязливо покашливал. Она очнулась.
В дверях стояла Аночка. Открыв рот, она смотрела на Веру Никандровну распахнутыми неподвижными глазами.
- Ты что? - спросила Вера Никандровна шепотом.
- Я ничего, - торопясь и тряся головой, сказала Аночка. - А вы с кем-нибудь разговаривали?
- Разговаривала? Я не разговаривала.
- Ну тогда... просто так. А я думала, с кем-нибудь.
- Да как ты сюда попала?
- У вас отперто.
- Отперта дверь?
- Вот так вот - настежь. Я вошла, слышу - вы тихонько разговариваете.
- Да, да, значит, забыла. Вон что.
- А зачем у вас лампа горит?
- Лампа? Ах, да, да, - сказала Вера Никандровна, порываясь встать.
Аночка подбежала к столу, привернула фитиль, дунула в стекло, и оттуда вырвался рыжий шар копоти. Сморщившись, она виновато взглянула на Веру Никандровну и вдруг подошла к ней и тихо тронула ее опущенное плечо.
- Это все солдаты разорили? - спросила она сердито и участливо.
- Какие солдаты?
- Ну, которые его забрали.
Вера Никандровна схватила Аночку за руки и, не выпуская их, оттолкнула от себя ее маленькое легкое тельце.
- Откуда ты знаешь? Откуда? Кто тебе сказал? - заговорила она, сжимая и теребя ее руки.
- Маме сказали...
- Что сказали? Кто, кто?
- У нас там дяденька один, ночлежник. Он сказал маме, что он шел ночью, когда стало светать. И что видел недалеко от училища, как ученика солдаты забрали и повели. А мама спросила - какого? А он сказал - а черт его знает какого. В форменной фуражке. Тогда мама говорит, может, это сын учительницы? Это она про вас. Он опять чертыхнулся и сказал - может, и сын. И я тоже подумала.
- Боже мой, боже мой! - вздохнула Вера Никандровна и выпустила Аночку из рук.
- А у нас Павлик ночью не спал, а потом уснул, я его уложила и побежала к вам, посмотреть.
- Все уже знают! Неужели все знают?
Вера Никандровна опять схватила Аночку, заставила ее сесть рядом на кровать и, гладя по растрепанным косичкам, прижала крепко к себе.
- Нет, нет, никто еще не знает, кроме тебя с мамой. Правда? И ты никому не говори. Нельзя говорить, понимаешь? Это все случайность, его отпустят, он скоро вернется. Вернется, понимаешь?
- Ну да, понимаю. Он ведь хороший.
- Он очень, очень хороший! - воскликнула Вера Никандровна, со всей силой поцеловала Аночку в щеку, и вдруг ее речь стала внушительная, почти спокойная: - Вот что, девочка. Ты помнишь Лизу Мешкову? Помнишь, да? Ну вот, поди сейчас к ней и скажи, что я ее прошу прийти ко мне. Но только ничего не рассказывай про Кирилла, хорошо? Поняла? Чтобы она сейчас же ко мне пришла. Ступай. А я пока здесь уберу, подмету.
- Не надо, - сказала Аночка, - не надо подметать: я сейчас сбегаю, вернусь и все как есть подмету.
Вера Никандровна еще раз поцеловала ее, заперла за ней дверь и взялась за уборку. Движения ее были стремительны, как будто она возмещала свою долгую мучительную неподвижность. Мысли, которые у нее накоплялись за ночь и словно леденели под сознанием, теперь размораживались, оттаивали и ожившие, - рвали преграды. У нее был готов план действий, и она была уверена, что все будет осуществляться так, как она задумала.
Но на первом шагу Веру Никандровну ожидала неудача: возвратилась Аночка и сообщила, что ее встретил Меркурий Авдеевич, допросил, зачем она явилась, и велел передать, что если госпоже учительнице Извековой желательно говорить с кем-либо из семьи Мешковых, то пусть она сама пожалует, а Лизе ходить к ней нет никакой надобности. Аночка выбрала и запомнила из его слов самые главные:
- Он велел, чтобы вы пришли, а Лизу, сказал, ни за что не пустит.
На минуту Вера Никандровна задумалась, подошла к зеркалу, пригладила расчесанные на пробор волосы, сухим полотенцем вытерла лицо и осмотрелась: нет, она ничего не могла позабыть, все, что ей было нужно, находилось с ней - ее план действий, ее воля, ее заточенная в одно острие мысль. Она увидела Аночку, и со щемящей быстротой, впервые за все эти трудные часы, у нее проступили слезы: засучив узенькие рукава, пятясь и делая на каждом шагу обрывистые поклончики, Аночка ширкала веником, прилежно сметая в горку мочальную труху. Пыль обвивала ее с ног до головы веселыми вихрями, играя в покойном тепло-оранжевом луче.
- Девочка, родная девочка, - негромко выговорила Вера Никандровна.
- Вы ступайте, - отозвалась Аночка, выпрямляясь, - а я буду хозяйничать. Вы не думайте: я ведь все умею.
Вера Никандровна почти выбежала за дверь.
Квартал, отделявший училище от мешковского дома, она миновала так скоро, будто перешла из одной комнаты в другую. Синий двор покоился в утренней тишине, как благополучное судно у пристани, готовое к погрузке, над воротами торчала жердь для флага, оконца подмигивали солнечными зайчиками, крылечки были чисто вымыты.
Мешковы оказали Вере Никандровне прием обходительно-чинный. Меркурий Авдеевич представил ее супруге, Валерия Ивановна даже немного застеснялась, что одета попросту, потому что не была предупреждена.
- Вы извините, - сказал Мешков, - что я вроде как заставил вас прийти: не знаю, как вам передала ваша посланница. Но я-то рассудил, что если уж наша молодежь свела знакомство на стороне от родителей, то нам с наших детей пример не брать. Нам таиться нечего.
- Разве они таятся? Я ведь с вашей Лизой знакома.
- Ну, значит, она не такая секретная особа, как ваш сын, - посмеялся Мешков. - Я вот и подумал, что будет приличнее тайное ихнее знакомство сделать явным.
- Правда, - сказала Валерия Ивановна, - наша Лиза никогда ничего от нас не скрывает. Так уж с самых малых лет приучена... Пожалуйте прямо к самовару. Только не взыщите, у нас ничего не приготовлено. Если бы знать... А то, как говорится, пустой чай...
Они еще рассаживались за столом, когда вышла к завтраку Лиза. Сон, хотя и не очень крепкий, умывание вдобавок к девичьей всесильной природе будто только что неповторенно создали ее для этого утра. Растерянность, овладевшая ею при виде гостьи, еще прибавила прелести, и пока она здоровалась, усаживалась, притрагивалась к чашке, салфетке, брала хлеб, словно отыскивая предмет, который помог бы сохранить равновесие, все трое молча отдавались ее очарованию.
- Я еще вас не видела, Лиза, после окончания гимназии, - начала Вера Никандровна.
- Да, - сказала Лиза.