Время шло, Элизабет лежала рядом с мужем, испытывая удивление и разочарование, не зная, что же произойдет дальше, не понимая, что она должна делать и как поступит он. Элизабет почувствовала, что и Натана охватило разочарование. И это для нее было тем более непонятно, потому что его тело все теснее прижималось к ее плоти. И она была податлива, но казалось, ему этого не требуется. Все как-то странно не сочеталось с тем, что его движения становились все более неистовыми, его бедра обхватили ее ноги, тепло его тела проникло в нее через тонкую ткань ночной рубашки, его руки прижимали ее к горячему мужскому телу…
Спохватившись, что она до конца не раздета, Натан стал стягивать с нее последнюю одежду. Оказавшись нагой, Элизабет не испытала ничего, кроме приступа стыдливости. Она не ощущала страстного подъема, хотя он продолжал свои странные возбуждающие манипуляции. В какой-то момент ей пришла в голову мысль: не об этом ли говорила Мелисса, когда объясняла, что ее долг заключается в том, чтобы дать мужу возможность удовлетворить свои эмоциональные потребности. Из-за этого она терпела его руки на своих грудях и бедрах, но желания слиться с ним, раствориться в нем не возникало. Было очевидно, что и Натану это не доставляет особого удовольствия.
После нескольких попыток сделать Элизабет женщиной, Натан с разочарованным вздохом, усталым тоном изрек:
— Может быть, завтра ночью я буду более ловким, дорогая… Наверное, я слишком устал за наше долгое путешествие. Не думай обо мне плохо из-за того, что ты пока не стала женщиной, надеюсь, ты понимаешь, о чем я говорю. Но я люблю тебя и больше всего на свете хочу сделать тебя счастливой. Верь мне, моя дорогая Элизабет.
Ее сердце дрогнуло от его признания, и она не осмыслила тот факт, что пока Натан лежал рядом с ней, ни в один момент его мужское естество никак не проявилось и она не смогла ощутить пульсирующий индикатор мужских чувств. Она очень заботливо поцеловала Натана в лоб. А затем застенчиво сказала:
— Я не обижаюсь, Натан. Хорошо уже то, что ты рядом со мной. Мне так плохо спать одной во всех этих незнакомых местах.
Руки Натана опять конвульсивно притянули ее, и он" мягко сказал:
— Ты так прекрасна и добра ко мне, Элизабет. Немногие девушки смогли бы проявить столько душевной чуткости. Может быть, в следующую ночь я сумею… А теперь давай спать.
Его губы мягко скользнули по ее щеке, и он добавил:
— Я должен признаться, что мне Очень приятно чувствовать тебя рядом с собой.
Его слова доставили удовольствие Элизабет, хотя не рассеяли ее недоумения. Она не могла осмыслить его слова о том, что он не смог что-то сделать. Что же это было? В данный момент она была счастлива и верила, что она и Натан сделали первый шаг к близости и супружескому товариществу, чего ей так недоставало.
Следующий день они не спеша бродили по Новому Орлеану. Поначалу он был немного насторожен, но когда убедился, что Элизабет не намерена вспоминать о вчерашней ночи, успокоился и расслабился, стал прежним галантным и обаятельным спутником. К сожалению, оказалось, что хороший сам по себе день не приблизил их к преодолению проблемы, возникшей в предыдущую ночь. И эта ночь стала точным повторением прошлой. Хотя кое-чем в мелочах и отличалась — Элизабет уже не испытывала робости и стыдливости.
Теперь она хотя бы представляла, чего ей ожидать. И когда рука Натана коснулась ее грудей, она не удивилась. Она даже сделала робкую неуверенную попытку ответить на ласки мужа своими действиями. Ее губы в ответ на его поцелуй стали мягкими и теплыми, а своими маленькими ручками она не без волнения стала гладить его плечи и спину. Но, увы, чего-то не хватало для гармонии, и после нескольких не совсем ясных ей попыток сделать что-то, Натан оторвал себя от нее и прошептал, перейдя на какой-то противоестественный бас:
— Элизабет, все это не имеет смысла.
Мне хотелось верить, что с тобой я смогу… Смогу. Но оказалось, что Лонгстрит был прав — я не должен был.., я не в состоянии лечь в постель с женщиной. О Боже мой, что же мне теперь делать?
Элизабет почувствовала, как ее тело охватил озноб, она привстала в постели и медленно спросила:
— Что ты имеешь в виду, Натан? Какое отношение к тебе имеет этот Лонгстрит?
Бесцветным голосом Натан прошептал:
— Никакого, с одной стороны. И решающее, с другой. Мне надо было рассказать тебе все еще до нашего бракосочетания, чтобы ты сама могла сделать выбор. Но я был абсолютно уверен, что смогу порвать отношения с Лонгстритом. Я был так уверен в этом, потому что считал, что твоя красота и доброта, и мое желание должны были превратить меня в настоящего мужчину. Я верил, что мой плачевный опыт в темной сфере человеческих страстей останется в прошлом и я смогу забыть об этом.
После паузы он горько добавил:
— Я был категорически не прав.
Элизабет сидела, как маленькая ледяная статуэтка, в середине кровати, ее чаяния и мечты рассыпались, как горка пепла под порывом зимнего ветра. В словах Натана было так много непонятного, пугающего, что выходило за рамки здравого смысла. И тут она вспомнила странный разговор, случайно услышанный ею в Портсмуте. Что имел в виду тот мужчина? Он сказал примерно следующее: «А Лонгстрит-то влюблен в этого парня».
Напуганная собственными мыслями, которые она полностью не могла осознать, Элизабет спросила с некоторым вызовом:
— Может быть, ты все же объяснишь мне, Натан, в чем дело? Я уверена, что тебе будет легче, когда ты поговоришь со мной откровенно. Я сделаю все, чтобы помочь тебе.
Он повернулся к ней, поймал ее маленькую, ставшую ледяной руку, сжал ее и устало вымолвил:
— Нет, дорогая, я не думаю, что моей беде можно помочь разговорами. Но тем не менее я расскажу тебе все… И если после этого ты захочешь покинуть меня, я отнесусь к этому с пониманием.
Но как раз этого Элизабет хотелось меньше всего — нет, она не собиралась расставаться со своим мужем! Даже если окажется, что она не любит его, ей хватит и того, что он так красив и добр к ней. Он мог бы признаться ей, что является самым жестоким убийцей на земле, и она все равно не ушла бы от него. Такого внимательного и заботливого отношения за всю ее короткую жизнь к ней не проявлял никто другой. Ей вспомнилась холодная обстановка усадьбы «Три вяза», ее ироничная деспотичная мачеха, безразличный отец, и она даже вздрогнула. Натан нанес бы ей страшный удар, если бы потребовал, чтобы она возвратилась туда.
И вот, когда он почти рыдая и преодолевая стыд, признался ей в том, что много раз был физически близок с мужчинами, с Чарльзом Лонгстритом, в частности, она была потрясена, и ей хотелось навсегда отторгнуть его от себя. То, что два мужчины могут стать любовниками, было вне ее разума. Она понять этого не могла. Элизабет была даже не в состоянии представить, что происходит между мужчиной и женщиной, когда они оказываются вдвоем в постели, а уж когда в качестве любовников выступают двое мужчин.., это находилось вообще за гранью ее разума. Поэтому признание Натана, что он не в силах полюбить женщину физически, что в данной ситуации он просто импотент, добавило в ее бедную головку новую порцию замешательства и ужаса.
Главное, что Натан пытался объяснить Элизабет, не сразу дошло до нее. Он утверждал, что между ними по ночам ничего быть не может! О, если бы она была постарше и поопытнее, если бы она вообще имела понятие о том, что представляют собой супружеские отношения, наверное, она приняла бы необходимое решение. Но она, полная самых благих намерений, сочла, что время вылечит все и их обоюдное стремление исправить положение сможет действительно изменить ситуацию к лучшему.