На лбу ее выступил пот, дыхание стало прерывистым, легкие болели при каждом вздохе, ссадины на ногах горели, а конец пути словно отодвигался все дальше и дальше. Однако Кэрли заставляла себя идти.
Мужчины молча ехали за девушкой, с жалостью глядя на нее. Для Кэрли все потеряло смысл. Все, кроме одного — доберется ли она до вершины.
— Уже близко. — Голос испанца прозвучал почти так же мягко, как в тот день, когда он протянул ей розу. — Еще несколько шагов.
Кэрли вдруг осознала, что идет рядом с ним, даже не заметив, что вырвалась вперед. Прильнув к его седлу, чтобы устоять на ногах, она увидела, что ремень соскользнул с ее запястий, а веревка, стягивавшая руки, исчезла. Конь продвигался вперед, рядом с ним поднималась в гору и Кэрли. Наконец они оказались на широком плато, расположенном над вершинами. Льяно-Мирада, плоская равнина, откуда открывался захватывающий вид.
Сделав еще пару неуверенных шагов, Кэрли споткнулась, и в глазах ее все поплыло. Рамон резко остановил коня. Девушка ощутила руки на своей талии, потом земля ускользнула из-под ног, и Кэрли погрузилась в темноту.
Рамой мгновенно спешился. Однако девушку поднял на руки Педро Санчес.
— Оставь ее в покое, Рамон, — сказал старик таким тоном, какого испанец не слышал с детства. Рамона охватили раскаяние, смущение и жалость. Жестокость никогда не доставляла ему удовольствия, он прибегал к ней лишь в силу необходимости. Рамон увидел густые золотисто-каштановые волосы, упавшие на руку Санчеса, и высокую полную грудь, вздымавшуюся от дыхания. У испанца сжалось сердце. Он отошел и пропустил старого ковбоя. Санчес нес девушку, как ребенка.
Но она отнюдь не ребенок, напомнил себе Рамон. Она — племянница Флетчера Остина, богатая и испорченная девушка, стремящаяся к власти и деньгам, как и ее дядя. Из-за нее погиб его брат.
Дон смотрел на них, и тяжесть сдавила его грудь. Девушка оказалась мужественной и гордой и заслужила его уважение больше, чем любая другая женщина.
Но это не меняло других черт ее характера и его чувств к ней. И все же…
Санчес внес Кэрли в маленький саманный дом, построенный им вместе с Андреасом. Флоренсия, кухарка, закрыла за ними дверь. Ковбоев встретили в лагере возлюбленные, родные и друзья. Двум раненым, Игнасио и Сантьяго, помогли спешиться, провели их в другой маленький дом и отдали на попечение женщин.
Руис Доминго вел лошадь с телом Андреаса. О его смерти уже известили падре Ксавьера, которого ждали к утру. Миранда Агилар, поговорив в тени крыльца с Руисом, направилась к Рамону. В жилах этой высокой стройной девушки со смуглым чувственным лицом и длинными блестящими черными волосами текла кровь индейцев мивок и кастильских испанцев.
— Рамон! — Миранда протянула руки к испанцу, и ее красивые черные глаза наполнились слезами. Ее муж погиб при ограблении путешественников через десять месяцев после столкновения Хоакина с законом. — Dios mio, мне так жаль!
Обняв Рамона за шею, она прижалась к его груди.
Он знал, что Миранда пойдет с ним, положит в свою постель, постарается облегчить боль. Но он также знал, что не позволит ей сделать это.
— Мы все скорбим, querida [26] . — Рамон высвободился из ее объятий. — Пожалуйста… иди к остальным.
— Но я хочу быть с тобой. Не гони меня, Рамон.
Он отодвинулся от нее:
— Я же сказал — иди!
Она замерла. Ее голова была высоко поднята, черные волосы доходили почти до талии. Потом, словно очнувшись, Миранда повернулась и ушла. Рамон был уверен, что она не посмеет ослушаться его. В отличие от американки, gringa. И все же, направляясь в лес, подальше от людей, туда, где можно помолиться, он думал о Кэрли.
Глава 5
Раздираемый гневом и жалостью, Педро Санчес наблюдал за тем, к кому относился как к сыну, Рамон де ла Герра стоял под огромным дубом у могилы брата, закрыв глаза, склонив голову и держа в руках шляпу. Близилась ночь. Утром падре совершил короткое отпевание. С тех пор Рамон трижды возвращался к могиле.
Он отправился туда и сейчас, хотя ему еще предстояло вернуться в свой дом после предыдущей бессонной ночи. Тихо вздохнув, Педро собрался уйти, не желая мешать Рамону, но гнев удержал старого ковбоя — гнев и инстинкт, подсказывавший ему, что его молодой друг не должен думать только о смерти брата.
Педро стиснул зубы. Зная, что может отвлечь Рамона, он подошел к нему:
— Я хочу поговорить с тобой.
Испанец поднял голову:
— В чем дело, Педро?
— Это касается девушки.
— Я не хочу обсуждать это.
— Не хочешь? Возможно, ты прав. Лучше тебе самому увидеть плоды своих поступков.
Рамон смутился:
— Что ты имеешь в виду?
— Пойдем со мной.
Педро молча направился к дому, Рамон последовал за ним. Они вошли в маленькую саманную постройку, наполненную ароматом красного перца, который варился в железном чайнике на плите. На сковороду смачно плюхались ровные круглые лепешки.
Флоренсия, невысокая плотная черноволосая женщина лет пятидесяти с лишним, обернулась, услышав, как за мужчинами захлопнулась дверь.
— La comida [27] скоро будет готова, дон Рамон, — сказала она. — Вам пора поесть.
Рамон, не ответив, прошел за Санчесом в единственную здесь спальню.
— Ты винишь девушку в смерти Андреаса, — начал Педро, — и себя тоже. Но так, как эта девушка, поступил бы каждый из нас в подобной ситуации. — Рамон молчал, глядя на маленькую фигурку, лежащую на кровати. — Пора тебе простить девушку. А еще важнее простить самого себя.
Кэрли была без сознания, пот заливал ее бледное лицо. Она сбросила с себя простыню, а ночная рубашка задралась, обнажив колени. Флоренсия дала ей чистую рубашку, принадлежавшую Миранде или одной из индейских девушек. Ноги и ступни Кэрли были вымыты, и глубокие порезы стали видны еще отчетливее. На щеке был большой синяк. Время от времени веки девушки вздрагивали. Наверное, кошмары, мучившие Кэрли, были еще более тягостными, чем путешествие, приведшее ее в такое плачевное состояние.
У Рамона перехватило дыхание. Ему казалось, будто воздух обжигает легкие. Лицо его стало таким же бледным, как у девушки.
— Если ты ищешь наказания, мой друг, — тихо заметил Педро, — то вот преступление, за которое тебе следует заплатить.
Рамон склонился над кроватью. Девушка, лежащая на ней, казалась невинным ребенком. Ее маленькие руки были сжаты в кулачки, ноги подтянуты к животу, волосы разметались по подушке.
В груди у Рамона что-то заныло.
— Madre mia, что я наделал?
С облегчением вздохнув, Санчес подошел к нему:
— Хорошо, что ты жалеешь об этом и опять трезво рассуждаешь. Мы с Флоренсией позаботимся о девушке. Когда ей станет лучше, ты сможешь…
— Я сам позабочусь о девушке. Это моя вина. Рог Dios, не могу поверить, что такое случилось из-за меня.
— Все совершают ошибки, друг мой. Даже ты. Мудрый человек учится на них.
Рамон покачал головой:
— Я убеждал себя, что она виновата в смерти Андреаса, но с самого начала знал: ответственность за это лежит только на мне. Я поступал неправильно. Непростительно.
Сняв черную кожаную куртку, он бросил ее на стул и, сев на край кровати, коснулся губами горячего лба девушки.
— У нее сильный жар.
— Si. Флоренсия пыталась сбить его, но пока ей не удалось.
— Дай мне воды и чистую ткань. Попроси Миранду привести из деревни индейскую женщину. Пусть она возьмет с собой Руиса и вернется сюда как можно скорее.
Педро улыбнулся:
— Я прослежу за этим, patron.
Услышав это слово, редко употреблявшееся друзьями, Рамон поднял голову и увидел в глазах старого ковбоя то ли уважение, то ли одобрение.
— Gracias [28] , мой друг, — тихо сказал Рамон.