Это уже была ночь. Пришли, у Ленки сидел Зуев. Мама Остапенко говорит: «Это, конечно, все ужасно, но давай по-тихому, я ему, гаду, то есть Сергею, всю морду разобью, только сажать его не надо, он же тебя любит, и вы поженитесь», а Ленка подняла крик, что не надо мне ваших денег, а Зуев, как заполошный, бегал вокруг Ленки и просил: соглашайся, надо брать деньги — уговаривал, и мама Остапенко тоже просила, а я послушала, развернулась и ушла. Потом на скамейке села покурить и видела, мать Остапенко вышла, тоже явно ни с чем, потому что плакала и матом ругалась, даже забыла у меня свои баксы забрать, а минут через пять из подъезда вылетел Зуев и тоже куда-то помчался.
Москалева Елена: Ирина — моя родная сестра по матери, а отцы у нас разные. Сергея Остапенко и Третьякова Павла я знаю со школы, с пятого класса, как мы сюда переехали. С Остапенко я до последних событий поддерживала интимные отношения. Павел Третьяков является парнем моей близкой подруги Тани Волковой. Утром я поехала на базар, и купила две кассеты с записями, и слушала до вечера, примерно до 18 часов, но у меня неожиданно магнитофон зажевал кассету, я поставила другую — и эту зажевал, и, как назло, праздники, куда нести чинить? А назавтра я хотела отмечать день рождения, и нужен магнитофон. Я уже думаю, кого просить, и тут позвонил мой дальний знакомый Зуев Олег, я ему сказала, что у меня проблема с магнитофоном и не мог бы он одолжить мне свой, он согласился, но предупредил, что в его магнитофоне сейчас специальная кассета, чтобы чистить головки, и нужно, чтобы она покрутилась несколько часов, а потом можно будет кассету вынуть. Зуев пришел, и принес магнитофон, и включил кассету. Там была не музыка, а какие-то духовые инструменты, когда они разыгрываются перед концертом. Олег сказал, что так должно быть, и попросил не включать других источников звука, чтобы не мешать чистке. Зуев остался у меня попить чаю, мы сидели и разговаривали. В это время ко мне пришла Таня Волкова, с которой мы собирались пойти погулять, Таня спросила, что за шум в магнитофоне, я хотела уже его выключить, так как прошло полтора часа, но Олег сказал, что тогда он заберет магнитофон. Он все сидел, а мне было неудобно ему сказать, чтобы он уходил, и я нарочно позвонила домой Остапенко Сергею, его мама ответила, что он где-то с Павлом. Тогда Таня набрала Павла и узнала, что Сергей у него, я поговорила с ним и пригласила в гости к одиннадцати. Потом мне позвонила моя подружка Вера, что к ней сейчас знакомая принесет на продажу джинсы и свитера, и я предложила Тане: «Пойдем посмотрим к Верке», — это было около десяти вечера. Я сказала Ире, что если кто придет, пусть ждет на лестничной площадке, и чтобы она не выключала магнитофон и телевизор смотрела без звука, как просил Зуев. Пока мы говорили по телефону, Зуев сам ушел, не попрощавшись. И мы тоже пошли к Верке смотреть одежду. Назад мы вернулись в половине двенадцатого, прождали эту женщину, а она не смогла прийти, только даром сходили. Я открыла дверь, мы с Таней прошли в залу, и я увидела Иру. Она стояла возле кровати и плакала. И на ней был порван халат, и по ноге у нее текла кровь. Сергей был в трусах и в рубашке, а Павел вышел с балкона и был в штанах, без майки и рубашки. Таня зашла в комнату вместе со мной, и зашел вдруг еще Зуев, сказал, что за магнитофоном, он передумал оставлять его до послезавтра. Я спросила у Иры, что случилось и кто ее трогал. Вернее, я поняла, что ее изнасиловали, и спросила у нее, кто вступал с нею в половую связь. Она ответила, что это сделали Сергей и Павел. Они уже оделись, а Зуев молча пошел в мою спальню, вынес магнитофон, уселся в кресло и стал смотреть. Сергей и Павел начали клясться, что они не насиловали Иру, я расспрашивала Сергея, а Таня расспрашивала Павла, он ответил Тане, что он не трогал Иру. Мне еще показалось, что они были выпившие. Я еще раз поговорила с Ирой и поняла, что они ее изнасиловали, я ударила Сергея по лицу и сказала, чтобы они убирались вон. И они ушли, я не знала, что делать, я решила написать заявление в милицию. Со мной остался Зуев, он пытался меня успокоить и не уходил, а ночью прибежала мама Сергея Остапенко и принесла мне семьсот долларов, и Таня Волкова принесла за Павла пятьсот долларов. Зуев сказал, что никому ничего не расскажет, и уговаривал, чтобы я взяла деньги, а я кинула эти деньги и сказала, что теперь обязательно вызову милицию и напишу заявление. И пошла звонить, и когда я вызвала милицию, то сказала: «Подавитесь вашими деньгами!» — они обе ушли, мама Остапенко и Волкова, а Зуев тогда чуть с ума не сошел, орал на меня, кидался с кулаками, и его точно вынесло из квартиры...
* * *
На пустынной загородной дороге стоят двое. Очень высокая худая женщина в белом коротком плаще — он едва прикрывает ей бедра. Светлая ткань в крупных горошинах грязи, будто женщину до того окатила из лужи проезжавшая машина. Голые ноги от колен до коричневых стоптанных туфель покрыты мелкими подсохшими царапинами. Серые, как пожухлая трава, волосы женщины собраны в неряшливый пучок.
Парень намного ниже женщины, одет в легкую рубашку и джинсы — это Олег Зуев. Он уложил голову на впалую грудь женщины, руки его безвольно повисли. Рядом с ногой Зуева магнитофон. Из колонок доносится утробно-медное завывание. Женщина, запустив ладони в густые кудри Зуева, изучает дремлющую его голову, словно читает в ней. Тонкие бледные кисти как два вдетых друг в друга костяных гребня. Женщина досматривает последнее свидетельство и медленно размыкает сцепленные пальцы. Трубы затихают. Зуев дергается и выныривает из сонного забытья. Женщина глядит сверху вниз на Зуева. Лицо ее искажено гримасой ярости. Она вдруг выдергивает из головы Зуева две пряди. Зуев визжит от боли и приседает. Женщина шевелит черным контуром рта, и беззвучные слова раздаются внутри слуха Зуева:
— Ты все испортил! Мы искали хромую двадцать пять лет! Мы поверили тебе, а ты не справился! Сестра не взяла деньги! Ты не уговорил! Будешь наказан! Отдавай Дзон!
Зуев вытаскивает аудиокассету и протягивает женщине.
— Я не виноват, — лепечет он, — я все сделал правильно. Я был в квартире, меня никто не видел. Я не знаю, почему сестра отказалась, Дзон все время играл. Я еще раз попытаюсь, я исправлю!...
— Поздно! Лоскуты плевы зарубцевались! — шипит женский голос. — Кровь высохла! Семя смыто!
— Я уговорю! Я вернусь и уговорю! — Зуев в ужасе замолкает. Женщины уже нет рядом. Магнитофон тоже исчез. Зуев совершенно один. Ветер качает обглоданные тополя. Огрубевшая к осени листва шелестит, как стальная чешуя. Вокруг луны клубится пепельный ореол. По-девичьи, словно ее ущипнули, охает ночная птица.
Черные тени деревьев крадутся к Зуеву. Они поднимаются на дыбы, становясь подобием человеческих силуэтов в колпаках. Онемевший Зуев даже не пытается бежать. Ночные фигуры окружают, из мрака их туловищ выплескиваются терзающие когтистые руки.
Тени с добычей возвращаются к тополям, на мгновение сливаются с ними и снова стекают на дорогу пустой оптической чернотой, точно сброшенные сутаны. На клыкастых сучьях повисли кровавые останки растерзанного Зуева. Из лилового ночного тумана над деревьями вдруг рассыпается хохочущая каркающая стая. Птицы усаживаются на ветках и принимаются за еще теплое мясо.
Старушки
По правую руку от следователя Дудинцева сидит потерпевшая Ехонина, слева — подозреваемый Чигирин. Следователь Дудинцев просит пояснить, знают ли допрашиваемые друг друга и в каких отношениях находятся. В унисон его голосу стрекочет печатная машинка.
Ехонина говорит: — Я знаю сидящего напротив Виктора Чигирина с двадцать восьмого июня, с того дня, а точнее, ночи, когда он меня изнасиловал. Ранее я с ним знакома не была. Между нами ранее не имелось неприязненных отношений, и потому я не имею причин клеветать на него...
Чигирин дергает головой, словно его ужалили в затылок:
— Брешет она бессовестно, товарищ следователь! — Чигирин ловит недовольный взгляд Дудинцева и переходит на официальный тон: — Я знаю сидящую напротив меня Ехонину только с сегодня, а до этого я слышал о ней от вас и следователя Микитова. Я не насиловал Ехонину, я считаю ее сумасшедшей. Неприязненных отношений и личных счетов между нами не имеется, кроме того, что Ехонина злостно клевещет на меня!
Каретка печатной машинки со скрежетом подрезает повисшую тишину.
Дудинцев кивает:
— Потерпевшая Ехонина, поясните, при каких обстоятельствах вас изнасиловал Чигирин.
Ехонина торопливо рассказывает: — Двадцать восьмого июня около полуночи я возвращалась... — она всхлипывает. — Я уже была почти возле своего дома, когда ко мне подошел ранее незнакомый мне Чигирин, схватил меня за руку и в грубой форме потребовал половой близости. Так как я отказывала ему, то он стал угрожать. Говорил, что у него имеется нож, и если я буду кричать и сопротивляться, то он применит его...
— Товарищ следователь! — болезненно вскрикивает Чигирин. — Она точно сумасшедшая ! Ну какой нож?!
— Вам дадут слово! — перебивает Чигирина Дудинцев. Он делает небольшую паузу и размеренно спрашивает: