Игра навылет - Анна Владимирская 8 стр.


— Не дождешься, — усмехнулась Светлана и с тревогой заглянула любимому в глаза. — Ну что? Нравится? Доволен?

Он поднес к лицу ладонь с ключами и брелком с надписью «Bentley». Взял ее руку, поцеловал.

— Спасибо, Светочка, родная… — Он прокашлял непослушное горло. — Это самый лучший в мире подарок. Я счастлив! Особенно, что у меня есть ты.

— Ура-ура-ура! — закричали остальные.

Чпок! — хлопнуло шампанское. Ему налили, его похлопали по плечу, с ним звонко чокнулись.

— Володьке сейчас лучше бы водочки стакан! — с добродушным смехом сказал кто-то. — Стресс залить!

Во всем теле именинника, как в отсиженной пятке, шевелились мурашки. Постепенно отпускало. Черт возьми, а может, так и надо?.. А то живешь без особых взлетов и падений, все ровно как стол, неинтересно, пресно. Зато сейчас он чувствовал каждую клетку своего тела. Каждый пульсирующий сосуд. Каждый волосок на коже. И каждый глоток воздуха был вкусен и свеж.

— Спасибо, ребята!!! — закричал он в полную силу легких. — Я вас всех люблю!

Он заплакал уже дома, под душем. Слезы лились свободно и легко, освобождая грудь от застрявшей горечи. Игра. Ну и что, ничего нового. Всю дорогу так. Играет он и играют с ним. Игра смещает смыслы и тем помогает быстрее приспособиться к безумию и норме, правде и лжи — вот этой всеобщей путанице жизни.

Зато теперь он знает, как будет себя чувствовать в день гибели. И уже не испугается.

* * *

Есть люди, которым для счастья слишком много нужно. Ну, если и не для счастья — не будем замахиваться на высокие такие понятия, — так просто для внутреннего равновесия. Сколько вокруг приятного: лето, солнце, можно пойти на пляж. Можно поехать к морю, плавать в соленом и прохладном, лежать и загорать на сыпучем. А в ожидании отпуска можно пока ходить на работу. И в конце рабочего дня с удовольствием возвращаться домой. Ведь там уже кое-кто подпрыгивает на всех четырех лапах от радости, лижется и целуется.

Но нет. Мало.

Надо, чтобы и всем вокруг было тоже хорошо. Близким, подругам и знакомым. А без этого, если им плохо, если у них проблемы, — будет ныть совесть. Интересно, можно ли ее ампутировать когда-нибудь в конце концов? Живут же люди без совести как-то, и ничего.

Или это не совесть, а жалость? Вот эта постоянная Верина готовность помогать людям в затруднительных ситуациях.

Может, она их жалеет? Может быть. Правда, когда-то было сказано, что жалость унижает, и получается, что… Нет, вряд ли она может унижать. Жалость — это сострадание и милосердие. Их общий с Лизой преподаватель, профессор, говорил: «Врач не имеет права переживать вместе с пациентом, чувствовать его боль. Иначе не сможет ему помочь. Но должен сострадать. Да, вот так, через дефис, в самом высоком врачебном смысле слова — оказать быструю квалифицированную помощь. На настоящее милосердие не все способны, это талант. Зато многие из вас смогут лечить, и это уже много…»

А ведь действительно, милосердие противоречит законам выживания. Природой справедливость не предусмотрена. Естественному отбору доброта чужда. Естественный отбор — это соревнование без всяких принципов. Тогда, получается, Вера Лученко осуществляет противоестественный отбор? Когда не дает событиям происходить своим порядком, пусть жестоким — но своим. Этой зимой в Львове она помогла поймать сбежавшего из тюрьмы маньяка, который держал в ужасе весь город, осужденного на пожизненное заключение убийцу нескольких десятков человек… В прошлом году вывела на чистую воду парочку, папу и дочь — эдаких монстров в человеческом обличье, которые убивали для продвижения по ступеням карьеры…

И что, надо было не вмешиваться? Дать ситуации развиваться по законам естественного отбора? Но ведь это только волки и прочие хищники убивают самых слабых и больных животных. Потому что могут их догнать. А человеческие хищники, наоборот—уничтожают самых лучших. И вообще, хаос поддерживает себя сам, не надо ему помогать. В бесконечных усилиях нуждается лишь сопротивление хаосу, наведение порядка. Тогда проявления милосердия, жалости, сострадания — результат дизайнерских усилий. Осмысленные композиционные построения. Справедливость, которой в жизни по-настоящему мало, — это редактура. А без нее возможны только какофония, абракадабра и дикость.

Вера вздохнула, подошла к раковине, чтобы помыть посуду.

— Ты прежде всего успокойся, — сказала она. — Мне кажется, ничего серьезного тебе не угрожает…

— Ну да, — хмыкнула Елизавета. — Кроме профессионального краха. Или еще чего похуже.

— Ладно тебе, — строго произнесла Лученко. — Таких специалистов, как мы, не увольняют. Что они могут без нас, делателей? Совещаться и заседать? Отчитываться о повышении здоровья нации? И потом, в самом деле, не могла же ты проморгать отравление крысиным ядом. Что-то тут не то.

— А я о чем тебе толкую!

— Понимаешь, Лиз, — виновато заговорила Вера, вытирая руки цветастым кухонным полотенцем, — я уже визу испанскую оформила, к Андрею собиралась, в отпуск… Да погоди ты расстраиваться!.. Давай так. Я попытаюсь быстренько разобраться, где якобы убивают. Правду бормотал твой пациент о том, что он видел, или ему померещилось… Очень уж мне любопытно стало, что это за остров такой. А ты у себя в отделении все переверни, но анализы пропавшие найди. Хорошо?

— Конечно! — обрадовалась коллега. — Как скажешь!

— Кстати. Не сомневаюсь, что вскрытие делали тщательно, но… Помнишь Винницкого?

— Пашку? Конечно! Ты его встречала?

— Давно не виделись. Но он классный спец, надо бы его подключить…

— Делай что хочешь… А мы уже пойдем. Очень на тебя надеюсь, Верунь. Ты ж наша мисс Марпл!

— Лучше я буду Холмсой, а ты моей Ватсоншей, — рассмеялась Вера. — Идем, провожу.

Оторвать Алешу от Пая оказалось трудновато. Они только начали новую игру: мальчик бросал оранжевый мяч, пес его ловил и заставлял издавать писк, сжимая челюсти.

Когда все оказались у двери, Пай посмотрел на хозяйку, вопросительно приподняв бровь.

— Тебя же утром выгуливали, спиногрызик ты мой, — нежно сказала ему хозяйка.

Пай пожал ушами. Ну и что? Это когда было.

— Теть Вера, давайте возьмем его, — попросил Алеша. — Я его выгуляю, хотите?

— Нам некогда, сынок, — сказала Романова. — Пора идти…

— Ладно, — сдалась Вера, — на пять минут. У меня еще домашних дел полно.

Они спустились со второго этажа по каменным стертым ступеням. Пай сразу помчался обнюхивать кусты, стараясь держаться в тени, мальчик с сожалением проводил его взглядом. В уютном подольском дворике было жарко даже под кронами лип и каштанов. На сжигаемой солнцем детской площадке не было никого. Только дымила своей неизменной сигаретой дворничиха, высунувшись из окна полуподвала. И вдалеке, у арки, где был вход в шляпную мастерскую, маячили какие-то фигуры. Вера краем глаза заметила их, и у нее заныл левый висок. Ну вот, опять… Госпожа Боль, мы вас не звали. Надо закрыть глаза. Но и сквозь веки яркий свет сверлит мозг. Когда же это кончится… Или такова реакция на знакомое лицо?

— Слушай, Лизанька. А телохранитель этого… Бегуна, он тебе не докучал? Не следил ли за тобой?

— Чего это ему за мной следить? Крутился в больнице долго, это да. Мешал всем, путался под ногами, я на него прикрикнула, потом забыла. А что?

— Да так… Ну, ни пуха тебе. — Вера чмокнула Алешку в шелковую макушку.

— Так ты обещаешь подумать, Веруня? Включай свои волшебные детективные мозги и, пожалуйста, разматывай мою загадку. А не то съедят меня и даже не подавятся.

Лученко приобняла подругу за плечи.

— Успокойся! Я постараюсь разобраться.

— Господи, у меня гора с плеч свалилась! — улыбнулась всеми своими сдобными ямочками Романова.

Вера смотрела вслед гостям, приложив ладонь ко лбу козырьком. Так и есть. Тот мужчина не случайно показался знакомым. Делает вид, что просто так стоит, не смотрит на уходящую Романову, а на самом деле уставился. И темные очки не скрывают его интереса. Вот, и на Веру посмотрел. Все понятно.

— Эй, вы! — Она махнула ему рукой. — Идите сюда!

Мужчина сделал движение, будто собрался удрать из арки на улицу, потом едва заметно пожал плечами и подошел к Вере. Это был охранник покойного, тот самый длинный и худой заика.

— Знаете, — сказала Вера, — если вы хотите оставаться незамеченным, бросьте эту свою привычку покачиваться с носков на пятку. Она вас выдает.

Охранник нахмурился, задрал нос и демонстративно переступил с носков на пятку. Подбежал Пай с высунутым языком, обнюхал колени охранника, ничего интересного не учуял и, махнув дружелюбно хвостом, устремился к подъезду.

— В-ваша с-с-собака пить х… х-х-хочет, — выговорил телохранитель, видимо, первое, что ему пришло в голову.

— О, — удивилась Вера, — вы не только в слежке и охране разбираетесь, да? Ну что же, пойдемте. Вы мне как раз нужны.

— Это в-вы мне н… н… н-нужны, — с некоторым высокомерием возразил длинный.

— Прекрасно. Все друг другу нужны, что может быть лучше? — усмехнулась Вера. — Пай, домой!

Для охранника худой до поджарости Валерий Яремчук выглядел не очень представительно. Он знал это. Знал и о своей повышенной эмоциональности, которая не приветствовалась коллегами по работе. Только упрямство и бульдожья хватка помогали ему удерживаться в профессии. Он когда-то отслужил в армии, женился, работал в милиции. Скоро понял, что жена-гуманитарий слишком умна для него. Вернее, ее друзья слишком умны, а может, много о себе воображают. Им не нравилось присутствие в компании милиционера… После двух-трёх ссор с женой Валерий из МВД все же ушел, подался в охранники. Сменил несколько агентств — среди своих он как раз выглядел интеллектуалом, что считалось излишним. Жена жаловалась: она зарабатывает мало, он — и того меньше. Они откладывали деньги, чтобы взять кредит и купить квартиру. Но при таких доходах копить им еще лет сто… А тут и дочь подрастает, и у нее свои запросы.

Но Валерий упрямо не хотел признавать, что жизнь не складывается. Значит, надо складывать получше. Не бывает нескладывающихся жизней. Просто надо внимательней складывать. И не промахиваться мимо нужной кнопки на калькуляторе. Может, он хотел получить другую сумму. Или слагаемых так много, что какое-то пропустил. Все бывает. Считай медленно, тщательно, останавливаясь на каждом слагаемом в порядке очереди. В данном случае от перемены мест слагаемых сумма очень даже может измениться.

И она действительно изменилась с появлением в его жизни Вадима Мартыновича. Бегун взял его в свой штат, а со временем, убедившись в надежности Яремчука, второго охранника уволил. Валерий был его водителем, порученцем, нянькой и аудиторией. Зарплата теперь устраивала даже ворчливую жену. А главное, Бегун обещал выхлопотать ему квартиру. У них, бывших партийцев-комсомольцев, а ныне банкиров-бизнесменов, это просто. Взаимозачеты называется.

А теперь хозяина нет. И он, Валерий, опять никому не нужен со своими проблемами. Но он этого так не оставит. Он отомстит за смерть Мартыновича. Найдет того, кто его погубил. Не случайно же он отравился. Валерий, крутясь в больнице, сумел выяснить результаты вскрытия. Понял, что никто землю рыть не будет. Вот почему для начала он стал следить за Елизаветой Романовой, заведующей отделением токсикологии. Она привела его к врачихе, которая приходила в палату незадолго до смерти хозяина. Надо объяснить им, что Мартынович никак не мог отравиться крысиным ядом, это чушь. Надо разведать, вдруг они что-нибудь знают, может, хозяин успел в палате нашептать. Хотя, что он им мог сказать такого, что было бы не известно Валерию?..

Назад Дальше