Ну а раз собственный ребенок никак не рождался, Руне начал это как-то вымещать на Себастьяне. Себастьяну отлилось все разочарование, которое испытывал Руне, поняв, что у них с мамой никогда не будет собственного ребенка. А потом, когда мама несколько лет назад умерла от рака, стало еще хуже. Пришлось Руне возиться с чужим ребенком. Он то и дело напоминал об этом Себастьяну. Как должен быть благодарен Себастьян, что он не спихнул его после маминой смерти в какой-нибудь кошмарный приют, а воспитывает сам, как своего родного. Себастьян даже как-то подумал, что если Руне вот так представляет себе воспитание родного ребенка, то хорошо, что у них с мамой так никого и не было.
Руне не бил его — чего не было, того не было. Да такой добропорядочный среднестатистический свенссон, как Руне, никогда такого себе не позволит. Но в каком-то смысле лучше бы уж он его бил. Тогда у Себастьяна имелся бы вполне осязаемый повод всегда ненавидеть отчима. А так он бил его по больным местам, но только снаружи это было не видно.
И вот, лежа на кровати и глядя в потолок, он вдруг в минуту озарения понял, почему попал в нынешнее положение. Дело в том, что он все же любил отчима. Другого отца у него никогда не было, и Себастьян всегда желал ему угодить и мечтал, чтобы Руне тоже его полюбил. Вот почему он вляпался в такое дерьмо. Он это понял. Он же не дурак. Но какой толк от того, что он такой умный? Все равно он безнадежно вляпался.
— Что вы, черт возьми, такое говорите? — Лицо Кая побагровело, и казалось, что он сейчас бросится штурмовать соседский дом.
Патрик встал у него на дороге и успокаивающим жестом поднял обе ладони.
— Давайте лучше присядем и обсудим все это спокойно.
Казалось, Кай даже не слышит его слов: он был так взбешен, что не мог ничего воспринимать. Патрик и Йоста переглянулись: сейчас нападение на Лилиан вовсе не выглядело таким уж невероятным. Однако не стоило поддаваться первому впечатлению, и, пока они не выслушали версию Кая, рано было делать выводы.
Потребовалось несколько секунд, прежде чем слова Патрика дошли до сознания Кая, и, когда это произошло, тот повернулся и сердито вошел в дом, очевидно ожидая, что полицейские последуют за ним. Они разулись в прихожей, а попав в кухню, застали Кая стоящим возле мойки в непримиримой позе со скрещенными на груди руками. Высвободив на секунду одну руку, он указал им на стулья, сам же, по-видимому, садиться не собирался.
— Ну, что там опять наговорила эта баба? Что я ее побил? Она это утверждает? — Краска снова прилила к его щекам, и Патрик даже испугался, как бы у Кая сейчас не случился инфаркт.
— Да, мы получили заявление о побоях, — спокойно подтвердил Йоста, опередив Патрика.
— Так значит, эта баба подала на меня заявление! — зарычал Кай, и на его седых висках выступила испарина.
— Письменного заявления Лилиан не подавала — пока еще нет, — добавил Патрик. — Нам хотелось бы сначала спокойно поговорить с вами, чтобы выяснить, как все было на самом деле.
Заглянув в записную книжку, он продолжил:
— Итак, вы около часа назад вошли в дом Лилиан Флорин?
Кай неохотно кивнул:
— Я только хотел выяснить, с какой стати она валит на меня вину в убийстве их девочки. Казалось бы, каких только гадостей она не делала мне все эти годы, но чтобы такое…
На лбу у него выступили крупные капли пота, и он умолк, задохнувшись от злости.
— Значит, вы без стука вошли в дом? — спросил Йоста, теперь тоже несколько обеспокоенный состоянием Кая.
— Ну и что такого? Если бы я постучался, она бы меня ни за что не впустила. А мне надо было выбрать момент, чтобы припереть ее к стенке. Спросить, что это она затеяла.
По тону Кая было слышно, что в его душу впервые за весь разговор закралась тревога.
— И что было дальше?
— Больше ничего не было! — Кай развел руками. Патрик делал быстрые пометки в блокноте, записывая его слова. — Я, правда, накричал на нее, скрывать не буду. Она сказала, чтобы я убирался из ее дома. А я высказал все, что думал, и ушел.
— Значит, вы ее не били?
— Я бы с радостью схватил ее за глотку и придушил, но не такой уж я дурак, чтобы это сделать!
— То есть вы этого не делали? — уточнил Патрик.
— Не делал, — сердито отрезал Кай. — Я и пальцем не тронул ее, и утверждаю, что она солгала. И меня это совершенно не удивляет. — Теперь уже голос Кая звучал по-настоящему встревоженно.
— Кто-нибудь может подтвердить сказанное вами? — спросил Йоста.
— Нет. Там никого не было. Я видел, как Никлас утром уехал на работу, и нарочно дождался, когда Шарлотта отправится с коляской на прогулку.
Кай провел рукой по вспотевшему лбу и вытер ладонь о штанину.
— В таком случае мы, к сожалению, имеем только ваше слово против ее слова, — сказал Патрик. — А у Лилиан есть следы побоев.
С каждым словом, которое произносил Патрик, Кай все больше сникал. Его агрессия сменилась унынием, но внезапно он воспрянул:
— Ее муж! Он же был дома. Вот черт, об этом я сразу не подумал. Он же там как привидение. В последнее время Стига совсем не видно. Но он должен быть дома. Может, он что-нибудь видел или слышал.
От этой мысли он приободрился, и Патрик взглянул на Йосту. Как же они сразу не вспомнили о Стиге! Они не поговорили с ним даже по поводу гибели Сары. Кай был прав: с тех пор как шло расследование, Стиг действительно вел себя точно привидение, и они совершенно забыли о его существовании.
— Мы пойдем и к нему и тоже расспросим, — сказал Патрик. — Тогда и посмотрим, как пойдет дело. Но если он ничего не сможет добавить нового, то у вас неважные перспективы в случае, если Лилиан не бросит этого дела и подаст официальное заявление…
Объяснять дальше не было надобности. Кай и сам понимал, какими могут быть последствия.
Шарлотта бродила по городку, направляясь куда глаза глядят. Альбин мирно спал в коляске, но, перестав принимать успокоительные таблетки, она с тех пор не могла себя заставить взглянуть на ребенка. Она делала все, что положено: меняла ему пеленки, одевала и кормила, но все это механически, без всякого чувства. Шарлотта была не в силах представить, как будет жить теперь без Сары. Как-то передвигая ноги, она заставляла себя идти дальше, но хотелось ей только одного — лечь на землю прямо посреди улицы и больше никогда не вставать. Но этого она не могла себе позволить, так же как сидеть и дальше на лекарствах, которые погружали ее в туман. Ведь как-никак у нее оставался Альбин. Несмотря на то что ей не хватало сил взглянуть на него, она каждой клеточкой тела чувствовала, что у нее есть еще другой ребенок. Ради него она вынуждена жить и дышать. Только это было очень трудно.
А тут еще Никлас убегает из дому, спасаясь работой! Прошло всего три дня после смерти их дочери, а он уже засел в кабинете в амбулатории и лечит какие-то простуды и мелкие травмы! Наверное, он сейчас как ни в чем не бывало болтает о пустяках с пациентами, флиртует с сестричками и наслаждается своей ролью всесильного доктора. Шарлотта знала, что Никлас страдает так же, как она. Ей очень хотелось, чтобы они могли разделить это общее горе, вместо того чтобы каждому порознь искать новую причину для того, чтобы дышать, как-то прожить эту минуту, а потом следующую и следующую. Она против воли чувствовала гнев и презрение, когда думала о том, как он предал ее в ту минуту, когда был нужнее всего. А с другой стороны, от него, может быть, и не следовало ожидать ничего другого.