— Дарья Антиповна! Дарья Антиповна! — крикнул он, спеша за девушкой. — Подождите меня! Пойдемте вместе: барин послал меня за пивом.
«Это горничная и лакей. Вот удача-то», — подумала Фотинья.
Без малейшего колебания она поспешно перешла пустую улицу и вошла во двор. Здесь она тотчас же заметила открытое окно, осторожно подошла к нему и заглянула внутрь. Комната была пуста; дверь из нее заперта. Теплившиеся перед образом лампады освещали комнату, которую старуха тотчас же признала за спальню. Кровать, задрапированный кружевами туалет и низкая мягкая мебель — все было богато и изящно.
«Мальчишке здесь будет недурно», — подумала Фотинья, влезая на карниз с силой и ловкостью, какие было трудно предположить в ней.
Она поставила корзину на стол, стоявший у окна. Затем, бесшумно опустив штору, она спрыгнула на землю и поспешно выбежала со двора. Никто ее не видел. Добежав до угла, она обернулась и увидела вдали Дашу и Иосифа, которые возвращались, мирно беседуя.
— Вот что называется сделать дело чисто! Софья Борисовна может быть довольна, — проворчала Фотинья, поспешно двигаясь в путь.
Освещенные окна фасада были окнами столовой. За столом сидела Ксения Александровна и раскладывала пасьянс; недалеко от нее Иван Федорович читал газету. Против обыкновения он был дома, так как страдал желудочными болями. На столе уже кипел самовар, и супруга дожидалась только булок, за которыми пошла горничная.
Как только Даша поставила корзинку на стол, Ксения налила стакан чаю и собиралась передать его мужу, как вдруг в спальне раздался крик. Минуту спустя в столовую вбежала бледная и расстроенная Даша.
— Барыня!.. — кричала она дрожащим голосом. — Барыня. В вашей спальне… что-то стоит… на столе…
Видя, как жена побледнела и нервно вздрогнула, Иван Федорович оборвал горничную:
— Дура! Как смеешь ты так пугать барыню! Скажи просто, что там такое в комнате! — гневно крикнул он и схватил палку, стоявшую в углу.
— Нет, нет, барин! Не вор забрался туда! — поспешно вскричала Даша. — Там, на столе, стоит корзинка, из которой слышен крик ребенка.
— Ребенка! Ты сошла с ума. Кто и каким образом мог осмелиться подбросить нам ребенка?
Ксения с быстротой молнии бросилась в спальню. Прежде чем Иван Федорович успел двинуться за ней, она снова появилась в столовой с корзинкой в руках, которую поставила на стол. Из корзины ясно слышался крик и плач новорожденного ребенка.
Дрожащими руками молодая женщина разрезала шнурок, подняла крышку и вынула из корзинки синее атласное одеяльце, а потом обшитую кружевами подушечку, на которой лежал ребенок.
Иван Федорович бранился и бушевал, чтобы скрыть неприятное ощущение, овладевшее им. Все-таки здесь решалась судьба его ребенка.
Ксения развязала ленточки подушечки и стала осматривать малютку, одетого в батистовую кружевную рубашечку. На шее ребенка висели на ленте объемистый белый шелковый мешочек и письмо.
То и другое молодая женщина передала мужу.
— Посмотри это. Наверное, мы найдем здесь какое-нибудь указание, — сказала она, укачивая ребенка, продолжавшего кричать.
Иосиф тоже прибежал из кухни и с недоумевающим видом слушал рассказ, который шепотом передавала ему Даша.
В это время Иван Федорович распечатал письмо и громко прочел следующее: «Сумма, находящаяся в мешке, составляет приданое ребенка. Не гоните от своего порога маленького сиротку, которого несчастная мать вынуждена поручить вашему милосердию. Ребенок не крещен».
— Странная мысль именно нас наградить этим мальчишкой, — проворчал Иван Федорович, пожимая плечами. — Во всяком случае, сегодня слишком поздно, чтобы принять какое-нибудь решение. Завтра мы посмотрим, что с ним делать. Так как несчастная мать обеспечивает его содержание, то ребенка можно будет куда-нибудь пристроить. Но что за голос у этого мальчишки!.. Даша! Унесите его к себе. Ты же, моя дорогая, так взволнована, что тебе необходимо поскорее лечь в постель, а я еще поработаю.
С этими словами он ушел в кабинет, унося с собой атласный мешочек.
Ксения ничего не ответила. Когда же муж ушел, она унесла ребенка в свою комнату и приказала Даше согреть немного молока.
— Барыня, у нашей дворничихи есть рожок. Я сейчас принесу его и ребенок будет сосать, — с усердием предложила Даша.
Полчаса спустя неожиданный гость был накормлен, обернут в чистые пеленки и временно положен в колясочку, которую Ксения приготовила для своего будущего ребенка.
Сидя у импровизированной колыбельки, молодая женщина склонилась к уснувшему ребенку и с глубоким волнением смотрела на это маленькое создание, с которым могла расстаться его мать.
В великодушном и любящем сердце Ксении проснулось теплое и глубокое участие к этому обездоленному существу, брошенному на руки чужих людей и лишенному любви и покровительства, на которые оно имело право. Неужели и она отвергнет его? Не Сам ли Господь внушил этой неизвестной матери принести сюда маленького, невинного, покинутого ребенка, чтобы испытать, настолько ли жестоко ее сердце, что она оттолкнет невинное существо и отдаст его в чужие, может быть, жестокие и недостойные руки?
Бедная Ксения! Она и не знала, какую кровавую обиду представляет для нее присутствие этого ребенка в ее доме! В ее честной и чистой душе не явилось даже ни малейшего подозрения о циничной спекуляции, основанной на самых благородных ее чувствах, которая могла только зародиться в уме развращенной женщины, вкусившей все пороки и насмеявшейся над долгом.
В это время Иван Федорович вместо того, чтобы работать, погрузился в глубокое раздумье. Он пересчитал и спрятал пятьдесят тысяч рублей. На минуту самодовольство подавило все другие чувства. Этот сын принес ему уже с собой солидную сумму, кто знает, что принесет он еще в будущем? Княгиня была настоящим золотым рудником. Уже из одного чувства оппозиции мужу она будет благоволить к этому сыну любви. Если ребенок останется у него, Анна Михайловна может иногда видеть его и еще больше привяжется к нему. Но согласится ли Ксения оставить его у себя? А если и согласится, то может ли он допустить, чтобы она воспитывала его незаконного ребенка? Это, конечно, был чисто моральный вопрос, так как его жена никогда не узнает истины, а между тем, он колебался и что-то вроде стыда давило его сердце.
Когда Иван Федорович вошел в спальню, Ксения уже крепко спала.
В ногах кровати стояла маленькая колясочка. На минуту он остановился, нерешительный и смущенный, а затем, крадучись, подошел к колясочке и склонился над ней, боязливо всматриваясь в лицо малютки, не выдаст ли оно его тайну предательским сходством. Но он ничего не мог открыть и лег в постель с полудовольным, полубеспокойным вздохом.
Когда Иван Федорович проснулся, Ксения уже встала. Он нашел ее вместе с колясочкой в будуаре.
Иван Федорович расхохотался и заметил, обнимая жену:
— Я вижу, дорогая моя, что живая кукла очень забавляет тебя; но не забывай, что у нас скоро будет своя такая же куколка…
— Я помню это! Тем не менее, если ты позволишь и если малютка не введет тебя в излишние расходы, то я хотела бы оставить его у себя. Мне жалко этого бедного, покинутого ребенка. Ему хватит места в моей гардеробной; там есть несколько сундуков, которые можно вынести в сарай.
— У меня нет особенных причин противиться твоему желанию. Сумма, которую принес с собой ребенок, вполне достаточна для его содержания и воспитания. Таким образом, его пребывание в нашем доме не принесет никакого материального ущерба; но я считаю своим долгом предупредить, что для тебя тяжелым бременем будет воспитывать двоих детей. Я тебя настолько хорошо знаю, что ни на минуту не сомневаюсь, что ты вложишь в это дело всю свою душу.
— Господь поможет мне воспитать обоих! У меня не хватает сил оттолкнуть это бедное, невинное существо, — ответила Ксения, поднимая на мужа свои прекрасные ясные глаза.
— Пусть будет по твоему желанию! Я сейчас же извещу полицию о подкинутом ребенке и о нашем решении, а потом заеду к доктору и попрошу его прислать кормилицу. Я дам тебе сейчас же денег для необходимых покупок. Погода стоит чудная. Отправляйся после чая за покупками: это развлечет тебя. Только захвати с собой нашу соседку-старушку; я не хочу, чтобы ты ехала одна.
Добрая Шарлотта Ивановна охотно согласилась сопровождать свою молодую приятельницу и с кажущимся спокойствием выслушала рассказ про вчерашнее приключение; но вечером, оставшись наедине с мужем, она с негодованием высказала ему все подозрения, волновавшие ее.
— Даю руку на отсечение, что этот негодяй Иван Федорович — отец этого мальчишки, черные глаза которого точно украдены у него. Никогда не поверю я, что какие-то неизвестные люди подбросили здесь ребенка, да еще с такой большой суммой денег. Не поверю тому, чтобы этот эгоист, не терпящий близ себя ни одного живого существа из боязни, чтобы оно не беспокоило его, великодушно согласился выслушивать визг чужого ребенка. Нет, нет, это его незаконный ребенок, которого у него хватило цинизма навязать своей жене! Только бедная Ксения не подозревает ничего.
Иван Федорович решил съездить к Софье Борисовне, чтобы сообщить ей и княгине об удачном выполнении их плана.
Сначала он намеревался ехать на дачу, где жила Доробкович, но, подумав, решил прежде справиться, не в городе ли они. Преждевременные роды заставляли предполагать что-нибудь неожиданное. Кроме того, перспектива проскучать целый день в обществе больной, нервной и плаксивой в последнее время женщины нисколько не улыбалась ему.
Случай благоприятствовал: Софья Борисовна утром приехала в Петербург и была еще дома.
— Ну что? Вы все сполна получили? Расскажите же, как устроилось дело? — спросила Софья Борисовна, как только они остались одни.
— Все в порядке. Моя жена прониклась такой жалостью к малютке и нашла его таким милым, что пожалела отдать его в чужие руки и будет воспитывать сына, — тихо ответил Иван Федорович.
Доробкович громко расхохоталась таким циничным смехом, полным насмешки и злого удовлетворения, что, несмотря на всю свою беззастенчивость, Иван Федорович обиделся. Что-то вроде стыда зашевелилось в его эгоистическом сердце, и, может быть, в первый раз в жизни он почувствовал себя оскорбленным в лице своей невинной жены, доброе сердце и достоинство которой так жестоко осмеивали.
Софья Борисовна поняла, что она сделала в данную минуту ложный шаг, и с присущей ей гибкостью переменила тактику.
— Боже мой! Как вы сегодня нервны, мой дорогой друг! — с веселой улыбкой сказала она. — Я далека от мысли насмехаться над… наивностью госпожи Герувиль. То, что вы называете дурной шуткой, было мне внушено желанием охранить деньги ребенка, отдав их в отцовские руки, так как… чтобы вы ни говорили, на вас лежат такие же обязанности по отношению к этому мальчику, как и по отношению к другому ребенку, которого вы ожидаете.
Иван Федорович закусил губу и ничего не ответил. После минутного молчания, он переменил разговор и спросил по-английски:
— Как здоровье Анны Михайловны? Как мне кажется, разрешение от бремени ожидалось позже.