— Здравствуй, Стасенька, — сквозь зубы и при этом пристально наряд мой разглядывая, произнес этот мужик.
И таким он мне вдруг знакомым показался.
Я отпустила метлу, и та вдруг исчезла. Странно, но не суть. Села, внимательно глядя на мужика, потом подперла кулаком щеку, продолжая сосредоточенно его разглядывать, и честно призналась:
— Слушай, ты какой-то лысый.
Странное дело — он вдруг напрягся и словно бы даже зарычал.
— Нет, серьезно, — рассматривая лысое тело, продолжила я, — у нормальных мужиков волосы на груди и на животе чуть-чуть, а ты весь лысый какой-то…
Странный мужик привлекательной наружности подошел ближе, наклонился и проникновенно спросил:
— В бордель устроилась?
Вопрос удивил. Очень. Огладив юбку, я протянула:
— Это ф-ф-ф-ф-фо-орр-рма, вот!
— Форма, говоришь?
Он присел передо мной на корточки и уставился туда… э-э-э… откуда ноги растут, и потому я эти ноги быстренько свела вместе, чтобы ему жизнь малиной не…
Ох, малина!
И вспомнилось мне вдруг чаепитие с Никодимом, и феечка, что малину нафеячила, и этот, зломордушечка который, санкция, на денек выданная, и дух злой, и черт взбешенный, и зубной скрежет, под который засыпала…
— Ой, — протянула я, — зломордушечка теперь убьет!
Странное дело — самым невероятным образом уже почти родной зубной скрежет раздался вновь. И раздавался он из уст этого обалденного мужика. Такого широкоплечего, шикарного, сильного, темноволосого, черноглазого, и нос такой орлиный, и скулы, и подбородок мужественный, и…
— Возьми меня, — жарко прошептала я, подаваясь к нему, — я девственница.
Скрежет прекратился и раздался какой-то хрип, после чего поднявшийся мужик сипло выдавил:
— Раздевайся.
На меня еще что-то нашло, и я выдала:
— Э-э-э?
А еще где-то там, на задворках сознания звучал чей-то злой голос, перечисляющий: «Сочувствие, Отвага, Глупость, Чрезмерная глупость, Отчаянность, Вожделение, Тупость, Страсть, Исследовательский инстинкт, Мыслитель, Божественность…».
Глаза у мужика сузились, я подалась еще ближе и прошептала:
— Раздеться прямо здесь?
И тут я узрела брюки этого темноглазого, и так узнать захотелось, прямо очень сильно, прямо неудержимо…
— Слушай, лысый, — облизнула губы, — а у тебя хвост есть, а? А то так хочется узнать, прям сил моих нет!
Застывший передо мной мужик медленно присел на корточки, заглядывая мне в глаза, и хрипло спросил:
— Стасенька, что с тобой?
И тут на меня умняк напал и я задумчиво протянула:
— Со мной? А со мной, мужик, благодать божья. И одолевает меня мысль — у всех так или я одна столь божественна… Знаешь, наверное, я бог!
— Угу, богиня, — прошипел мужик. — Слышь, богиня, ты что курила, а?!
И произнес он это сочувственно и переживательно, я тут же пожалела несчастного и тихо спросила:
— Плохо тебе, да?
Мужик закрыл глаза. Посидел так с минуту цельную, опосля распахнул очи свои черные, и тут же в помещении светло-пресветло стало, аки день белый. А этот черноглазый ко мне ближе подался, в глаза заглянул да словно самому себе и сказал:
— Зрачки не расширены, но взгляд рассредоточен. И смена настроения молниеносная. Какая-то новая дурь, да, Станислава?!
И тут у меня появилась рука. Вполне себе даже волосатая местами рука, которая из воздуха прямо появилась, легла на мою грудь и начала ее прощупывать. Я от подобной наглости оторопела, а мужик напротив задохнулся бешенством и прорычал:
— Мразь, конечность оторву!
— Ага, — следя за рукой, которая беспардонно мне за корсаж забралась, сказала я, — и оторвешь, и в ж… пасть засунешь, вот!
Черти на меня определенно плохо влияют…
Тут конечность нашла что ей надо было и сжалась.
И последнее, что я видела, — как в черных глазах потрясающего мужика вспыхивает такой ярко-красный огонь.
А потом стало очень темно, и как-то сразу опять светло, и кто-то знакомым голосом сказал:
— Григорьева, лучше б вы храпели!
И я открыла глаза.
А за окном была ночь. Темная такая, звездная. А тут горели шесть свечей, и я на кровати лежала, и метла рядом, а надо мной склонился черт, и он в руке своей держал мой кулон, который Вреднум подарил.
— Не знаю, кого вы там во сне доставали, — прошипел декан чертового факультета Владлен Азаэрович, — но мне его стало искренне жаль.
И, отпустив кулон, черт развернулся и ушел обратно за стол, за которым чего-то писал. А я села, посмотрела на лежащую рядом метлу, взяла ее, обняла, к себе прижала и сижу, оглядываюсь. И заметила — это не спальня.
— А мы где? — осторожно поинтересовалась у злого черта.
— Мой кабинет, — хмуро и вообще недружелюбно ответили мне.
— Да? — оглядела место, на котором до этого лежала. — А зачем вам в кабинете кровать?
Очень медленно Владлен Азаэрович поднял голову и очень злым взглядом одарил. Таким злым, что я как-то с ходу поняла, зачем темпераментным чертям кровать в кабинете, и для каких целей они ее используют, и…
— Ой, — стремительно подскакивая, воскликнула потрясенная ведьма. — А вы тут хоть простыни стиранные мне постелили или как у чертей, в смысле одна на всех?!
В руках декана боевого факультета треснуло и сломалось писчее перо.
— Нестиранные, — решила я и, поставив метлу рядом, начала методично отряхивать юбку, и корсет, и чулки, и даже туфли.
И вот когда я с туфлями закончила и выпрямилась, оказалось, что кто-то злой и волосатый в бешенстве стоит рядом. Стоит и смотрит.
А потом как прорычит:
— Знаете, Григорьева, моему терпению пришел конец.
— Кстати, вопрос, — я отряхнула и лиф платья заодно. — Чего я, собственно, в вашем кабинете посреди ночи делаю?
— Отсыпаетесь! — прошипел декан чертового факультета.
— А меня что, из моей комнаты выселили? — искренне удивилась я.
Резкий вдох, шумный выдох и рык:
— Значит так, Станислава, пока не подпишете мне документ, вы отсюда не выйдете!
Мы с метлой переглянулись. Не то чтобы метла на меня смотрела, но я вот точно на нее глянула, а после на Владлена Азаэровича, ему и сказала:
— Поспорим?
От моей наглости обалдели и черт, и метла, и даже я сама. Первым пришел в себя самый временем проверенный, то есть Владлен Азаэрович.
— Послушайте, Григорьева, — начал он, надвигаясь на одну перепуганную ведьмочку и не обращая внимания на трусливо спрятавшуюся в шкаф метлу, — шутки в сторону — вы перешли границу.
Сглотнула, сбледнула, спужалась даже. Потом вспомнились слова дядь Никодима про то, что черти мне ничего не сделают, потому что в УВМ это запрещено, и я шагнула навстречу декану чертового факультета и, зажмурившись, чтобы не так страшно было, выдала:
— А драки в университете ни-ни!
В ответ тишина.
Медленно приоткрыла один глаз и… второй распахнулся сам! Потому что Владлен Азаэрович, пристально глядя на меня, расстегивал пуговицы камзола. Молча, решительно, зло!
— Ой, — я отступила, — а что это вы сейчас делаете?
Черт сорвал с себя камзол, не глядя отшвырнул его куда-то в сторону, расстегнул рукава на рубашке, закатал их.
— Владлен Азаэрович! — воскликнула я, глядя на эти молчаливые приготовления.
— Да, моя сладкая, — злым шепотом отозвался он. — И можно Влад, исключительно для тебя и только на эту ночь.
И тут что-то грохнулось. Я думала, моя челюсть, но нет — только моя метла.
— Ты мне утром все подпишешь, — начиная расстегивать рубашку, прошипел взбешенный черт. — Разрешение на заселение, ТБ, даже договор о продаже души! И поверь — все исключительно по собственному желанию!
— Вы… вы… вы…
— Я, — он сделал шаг, — я, — одна рука обвила мою талию, рывком прижимая к сильному телу, — я, — уже практически прошептал, скользя пальцами по моему лицу и пристально глядя мне в глаза…
Вспышка.
Низ живота как-то разом стал теплым, тягуче-теплым, тело ослабело, и появилось сильное-сильное желание чего-то такого важного… Желание прижаться к мускулистому телу крепче и раствориться в нем, в его силе, во взгляде невероятно красивых темно-зеленых глаз, которые становились все ближе, ближе и ближе, окутывая, обжигая, заставляя потянуться к ним навстречу, затягивая в омут…
И тут в спину кто-то ткнул. Больно так. Метла, сто процентов, у кого еще столько прутиков есть, но меня сейчас не метла волновала. Я, потрясенно глядя в зеленые омуты, шепотом спросила:
— Владлен Азаэрович, а вы…
— Влад, — выдохнул мне в губы, кажись, никакой не боевой черт, а вовсе даже инкуб!
— Влад, — прошептала, словно пробуя на вкус его имя.
— Вкус-с-сно? — сводящий с ума голос звучал вкрадчиво и низко, теплая ладонь скользила по шее вниз, до груди, чтобы, осторожно накрыв, стать словно продолжением платья…
У меня окончательно закружилась голова, и, уже ничего не соображая, я прошептала:
— Да…
— Повтори еще раз, — его губы касаются моих, рука с талии движется вниз, сжимая и притискивая сильнее к мужскому телу.
— Влад, — вскрикнула я.
— Да, вот так, — взгляд зачаровывал, лишая воли. — И еще раз.
— Влад, — чувствую, как слабеют ноги, и теперь меня удерживает на месте только его рука.
Улыбка Владлена Азаэровича сводит с ума окончательно. Я, кажется, даже забыла свое имя, совершенно теряясь в происходящем, и тут…
— Скажи мне «да», — приказ хриплым шепотом.
— Да… — у меня нет сил на отказ.
— Сладкая моя, — нежный поцелуй и затем еще более тихое: — Ты подпишешь документ на заселение?
— Да… — отвечаю, вообще не задумываясь о том, что говорю.
Но только сказала, метла еще раз как ткнет! Больно, кстати, но и мозгопрочищающе тоже.
— Повтори еще раз, — обволакивающий шепот.
И вот интонация такая… как у Тиаранга! И дыхание такое же, и взгляд пронизывающий, и… И тут я вспомнила, кто был тем мужиком с лысым животом из моего сна! И нашу беседу с ним вспомнила! И малину! И все остальное!
— Повтори еще раз, — жестче, но так же соблазнительно прошептал декан чертового факультета.
И я повторила:
— Да, — а потом коварно добавила: — Вот как только уберут у себя весь тот свинарник, так сразу и будет вам мое «да»!
* * *
Через пять минут мы с метлой стояли перед сонным ректором Университета вредной магии, который на экстренный вызов явился в белой до пят ночной рубашке, белом же халате и ночном колпаке угадайте, какого цвета. А вот Мара Ядовитовна порадовала — на кикиморе был стильный серо-стальной пеньюар, выгодно подчеркивающий линию декольте, не менее стильные шлепанцы на тонком предельно высоком каблучке и халатик, развязанный так, чтобы никоим образом не закрывать обзор на декольте и в то же время подчеркнуть тонкую талию секретаря. И волосы у Ядовитовны тоже глаз радовали, спускаясь тяжелой иссиня-черной волной до пояса.
Не радовал только черт.
— Я хочу понять, — шипел он, уперевшись руками в ректорский стол и нависая над сонным бывшим белым магом, — до каких пор бюрократические проволочки в этом заведении будут мешать мне?
Ректор Вреднум бросил на меня вопросительный взгляд, словно я должна быть в курсе ответа на вопрос декана. Я в курсе не была и потому, пожав плечами, выразила в этом жесте все свое «понятия не имею».