И чем сильнее она мучилась, тем больше восхищало ее мужество маленького человечка. Вопреки своему уродству, отстранившись от той ужасной боли, которую он испытал за свою коротенькую жизнь, Ники продолжал оставаться добрым и ласковым ребенком. Анна была до глубины души растрогана поразительным мужеством, с которым Ники встречал выпавшие на его долю страдания.
«Я обязательно найду способ! – прошептала она про себя, упрямо сжав губы. – Я сделаю все, что потребуется, но малыш будет здоров!»
Собственные переживания, раньше казавшиеся Ане весьма достойными внимания, а, надо сказать, ее жизнь особо не баловала, теперь выглядели мелкими, и сама она казалась себе просто капризной девицей, не более. В самом деле, когда она в последний раз визжала от восторга? Просто смеялась от души? Почему ей больше не доставляет удовольствия прыгать на панцирной кровати с ногами – ведь двадцать лет назад она была уверена, что, когда вырастет, будет посвящать этому занятию все время. Или рисованию фломастерами на обоях. А теперь? Даже в снежки поиграть ей слабо! Ну уж нет, пора меняться. Прямо сейчас!
Исполненная решимости, она вскочила на ноги и бодро направилась в сторону резвящихся возле сугроба товарищей с твердым намерением присоединиться к их веселой возне. Она уже улыбалась, предвкушая удовольствие, как вдруг… получила снежком прямо в глаз, от неожиданности слабо пискнула и шлепнулась на землю. Крепко зажмуренный глаз отчаянно болел, стремительно тающие снежинки стекали по щеке, в точности как горькие слезы. Только сейчас Аня плакала одним глазом. Второй с изумлением взирал на бегущих к ней Макса и Ники. Лица обоих были такими растерянными и испуганными, что Аня невольно улыбнулась.
Ники добежал до нее первым, вцепился в рукав куртки и попытался поднять ее на ноги.
– Аня, тебе очень больно? Бедненькая! Не плачь, пожалуйста! – пытался он утешить ее дрожащим от слез голосом.
– Да все в порядке, – отбивалась Аня, смущенная собственной неловкостью, – совсем не больно, просто ни капельки.
– Ну ты, мать, даешь! – проворчал Макс, пытаясь скрыть за суровостью обращения свое беспокойство. Он взял ее лицо в свои ладони и повернул к свету, чтобы получше разглядеть возможные повреждения.
– Открой-ка глаз! – скомандовал он.
– Не могу! – помотала головой Анна. – Он не открывается.
– Макс, ей же больно! Помоги! Сделай что-нибудь! – взмолился Ники и приготовился зареветь.
– Да ничего страшного, мне кажется. Если ее высочество перестанет капризничать и позволит мне взглянуть на ее драгоценный глаз, то все будет в порядке. Ну, давай, дорогая, открывай его.
– Не могу! – продолжала упрямиться девушка. – Больно. Наверное, он уже весь вытек.
– Не болтай глупости, – рассердился Макс. – Ну-ка быстро показывай, что там у тебя. Промыть надо, и все будет в порядке.
Ники, не дожидаясь специальных указаний, бросился к сумке и приволок бутылку минеральной воды без газа. Аня тем временем попыталась выполнить просьбу Макса и осторожно приоткрыла поврежденный глаз. Он отчаянно саднил, но она обнаружила, что орган зрения все еще действует, хотя и с перебоями. Значит, обошлось, ничего у нее не вытекло. Она почувствовала облегчение и попыталась улыбнуться.
Макс намочил чистый носовой платок и бережно обтер ей лицо. Ники ревниво следил за его действиями, обхватив Аню руками.
– Нормально все, до свадьбы заживет, – проворчал Макс, закончив промывать глаз. – И чего ты так мчалась, интересно знать? Случилось что?
– Ничего не случилось. Хотела поиграть с вами в снежки, – обиженно пробормотала Аня, моргая мокрыми ресницами.
– Ну, вот и поиграла, – покачал головой Макс и усмехнулся.
– Аня, не слушай его! Он специально вредничает! – воскликнул Ники, бросив сердитый взгляд на Макса из-под длинной челки. – Ты не будешь больше плакать?
– Не буду, – пообещала Аня, ласково взъерошив ему волосы на затылке. – Пойдемте-ка лучше пировать, а то наши царские бутерброды засохнут.
Глава 2
Ники не отходил от Ани ни на шаг до самого возвращения домой. Вечером он пробрался к ней в постель, ввинтился под одеяло и прижался покрепче, обняв за шею. Аня отложила книгу, погладила вихрастую макушку, легко коснувшись ее губами.
– Тебе все еще больно? – шепотом спросил Ники.
– Уже нет.
– Но у тебя же синяк!
– Ну и что? Это не смертельно, правда?
Ники задумался:
– Не смертельно, но больно. Я знаю. Мне однажды Джим стукнул в глаз, тоже синяк получился.
Пальцы Ани, гладящие мальчика, случайно коснулись густой шерсти, и она невольно вздрогнула. Ники заметил, сел на постели и сосредоточенно нахмурился.
– Аня, а я теперь всегда буду такой? – спросил он, стараясь, чтобы вопрос прозвучал как можно более небрежно, но голос предательски дрогнул.
Аня вздохнула и отвела глаза, мучительно подыскивая слова, чтобы утешить ребенка. В конце концов она решила, что лучше сказать ему все, как есть. Это ведь не означает, что они не будут искать выход. Рано или поздно он обязательно отыщется!
– Понимаешь, – осторожно начала она, – операция по пересадке кожи на самом деле не такая уж сложная. По крайней мере, она широко применяется, например, для тех, кто пострадал от ожогов. Если есть что пересаживать, то никаких проблем. Но тебе нужна кожа не от простого донора, а от родного…
– То есть, если бы были живы мои мама и папа, то меня смогли бы вылечить? – перебил Ники.
– Да, – выдавила из себя Анна.
– А бабушка и дедушка?
– Не знаю, но они, наверное, тоже могли бы помочь. Но что толку, Ники, ведь их же тоже…
– Да, они умерли, давно, – нетерпеливо мотнул головой мальчик. Он, казалось, преследовал какую-то цель, но Аня не понимала – какую, и ей очень хотелось прекратить этот болезненный для малыша разговор как можно скорее. Однако он думал иначе.
– Ты ведь сказала, что нужны доноры-родственники, правильно?
– Правильно, Ники, но, мне кажется, нам нужно перестать пока говорить об этом. Обещаю, что обязательно придумаю, как тебе помочь. А сейчас давай попробуем заснуть. Как говорила моя бабушка: «Будет день, будет и пища».
– А тетя и дядя – это близкие родственники? – Ники будто пропустил ее слова мимо ушей, продолжая думать о своем.
Аня покачала головой и мягко проговорила:
– Не понимаю, куда ты клонишь, солнышко мое. Да, тетя и дядя – это близкие родственники, но, к сожалению, я знаю из документов, которые пришлось оформлять при усыновлении, что у тебя нет ни тети ни дяди.
Ники хитро взглянул на нее и выпалил:
– А вот и есть! Дяди нет, а тетя очень даже есть!
Анна опешила, не сразу сообразив, что ответить на это заявление. Похоже, малыш просто начал фантазировать: своего рода защитная реакция в безвыходном положении. Хотя раньше она за ним ничего подобного не замечала…
– Ники, – осторожно начала она, – о какой тете ты говоришь?
– О миссис Клэрксон, конечно, – пожал худенькими плечиками Ники.
Имя было Ане незнакомо, в документах оно не встречалось.
– Ты ничего не путаешь? Кто такая миссис Клэрксон?
Ники посмотрел на нее удивленно, огорченный ее непонятливостью, и проговорил, отчетливо выговаривая слова:
– Миссис Клэрксон – это моя тетя. Сестра моей мамы.
– Но я про нее никогда не слышала! Этого не может быть! Мы специально искали твоих родственников! Если бы нашелся хоть один, мне потребовалось бы получить его письменное согласие на твое усыновление. Но я его получила, а о тете Клэрксон слышу в первый раз. Это невероятно!
Анна, поджав колени, уселась напротив мальчика, обхватила его за плечи, легонько встряхнула и спросила, требовательно глядя в глаза:
– Ники, посмотри на меня! То, что ты говоришь, очень важно. Скажи, ты ничего не выдумываешь?
Ники посмотрел на нее полными слез глазами, его нижняя губа обиженно дрогнула.
– Аня, миссис Клэрксон существует на самом деле! – отчаянно выкрикнул он. – Я не маленький, чтобы выдумывать всякие глупости! Почему ты мне не веришь?!
Опомнившись, Анна обняла малыша, прижала к себе, приговаривая:
– Ну что ты, милый, конечно, я тебе верю. Я хочу тебе помочь и совсем отчаялась. Мы отыщем твою тетю, уговорим ее стать донором, и ты снова будешь здоровым! Только бы она существовала на самом деле!
– Говорю же, она существует!
– Но почему о ней нигде не говорится?
– Потому, что мама не хотела, чтобы о ней знали. Она ее ненавидела. Сначала говорила, что миссис Клэрксон умерла, а потом вообще перестала упоминать, что у нее есть старшая сестра, даже из документов ее вычеркнула.
– Как же так? Почему? Может, она и в самом деле скончалась?
– Нет, – замотал головой Ники. – Она живет в Дэнверсе. Я слышал, как мама и папа говорили об этом незадолго до того, как мы уехали… ну… в джунгли…
Дэнверс. Ане показалось, что она уже слышала название этого города, но сейчас не могла вспомнить от волнения, где именно. В ее душе затеплилась надежда, она боялась даже дышать, чтобы не спугнуть неожиданную удачу.
– А почему твоя мама не хотела вспоминать о своей сестре? – спросила она, понимая, что маленький мальчик, скорее всего, не знает ответа на этот вопрос.
От него, судя по всему, вообще скрывали тот факт, что у него есть родная тетка. Ах, взрослые, до чего же мы бываем наивны, когда дело касается детей! Нам кажется, что они ничего не понимают, не слышат и не видят того, что, по нашему мнению, не касается их ушей, глаз и сердца. Но это всего лишь заблуждение. Дети знают и понимают намного больше, чем нам хотелось бы.
Но в данном конкретном случае Аня оказалась права. Ники не знал, чем вызвана неприязнь к сестре его собственной матери. Причин могло существовать множество, но для Анны и Ники не имело значения, какая из них истинная, поэтому Аня почти не колебалась, принимая решение.
Они немедленно едут в Дэнверс и попробуют отыскать эту тетку, неожиданно свалившуюся им на голову. А уж уговорить ее стать донором Аня сумеет, в этом она не сомневалась ни секунды. Ради Ники она была готова на все.
* * *
Дэнверс! Ну конечно же! Как она могла забыть? Об этом городке писала любимая Анина подруга, Нурия. Кажется, в последнем или предпоследнем письме. Анна, подгоняемая этой мыслью, вскочила с постели. В окно светило солнце, круглый маленький зайчик крался по белой наволочке, подбираясь к сладко посапывающему Ники. Накануне они так и уснули в одной постели, и Анна, вообще-то не любившая делить с кем бы то ни было свое спальное место, чувствовала себя рядом с малышом необыкновенно уютно. К утру похолодало, и Ники, сбросивший с себя одеяло, свернулся калачиком. Аня укутала его потеплее и осторожно перелезла через спящего мальчика. Прихватив халат и тапочки, она босиком на цыпочках прокралась в другую комнату и, только притворив за собой дверь спальни, сунула успевшие замерзнуть на холодном полу ноги в уютные тапки.
Письма Нурии лежали в секретере в большой металлической коробке из-под печенья с пасхальным зайцем на голубой крышке. Обычно Аня не хранила писем, да и получала их не так уж много. Кто сейчас кому пишет? Не те времена. Даже открытка к Новому году – и то редкость. Но Нурия была слишком важной частью ее жизни. Аня чувствовала пустоту с того момента, когда подруга уехала так далеко от нее. Письма давали хотя бы какую-то иллюзию близости, и Аня перечитывала их, когда ей становилось совсем одиноко.