Итак, порождённая упорными исследованиями вампиров, благовонная временная ловушка стала одной из мер преодоления их ограниченных возможностей.
Где бы и когда бы ни появлялся этот запах, наступала ночь. Или, скорее, казалось, что ночь уже пришла. Другими словами, химический состав благовония кардинально менял обычные темпоральные категории, словно гипнотизируя само время. Пускай разгоралась заря, пускай сиял полдень — на лунной траве распускалось белоснежное великолепие ночных цветов, люди крепко засыпали, а глаза вампиров обретали пронзительный блеск. Поскольку отыскать и правильно смешать компоненты было неимоверно трудно, получение состава считалось делом огромной сложности, тем не менее во всех уголках Фронтира судачили об охотниках, при свете дня проложивших себе путь к местам отдохновения вампиров — и жестоко уничтоженных аристократами, у которых случайно оказалось немного благовония.
И вот, окружённый ложной ночью, Ди стоял перед тёмным лордом.
— Ты, жалкий дурак, явился сюда, ожидая застать нас спящими? Ты ухитрился остановить мою дочь, и я решил, что ты будешь покрепче моих обычных противников-букашек, вот и устроил нашу встречу. Но когда ты, гуляючи, вошёл в кромешный ад, даже не подозревая о грозящей тебе опасности, я понял, что переоценил тебя.
— Нет, — раздался голос, который Ди уже слышал прежде. Рядом с графом стояла его дочь Лармика. — Этот человек не являет ни малейшего страха. Он раздражающе дерзок и нагло бесстыден. Судя по мастерству, что он продемонстрировал вчера вечером, серьёзно ранив Гару, он является не кем иным, как дампиром.
— Человек или дампир, он остаётся предателем. Ублюдочным отпрыском одного из наших и простолюдина. Скажи, бастард, ты человек или вампир?
На презрительный вопрос Ди дал серьёзный ответ:
— Я охотник на вампиров. Я пришёл сюда, потому что стены открылись для меня. А ты нечисть, напавшая на девушку с фермы? Если да, то я уничтожу тебя, здесь и сейчас.
На несколько секунд граф онемел под пронзительным взглядом охотника, но тут же пришёл в себя и захохотал:
— Уничтожишь меня? Ты забываешься, щенок! Знай своё место! Разве ты не понял, что я позволил тебе зайти так далеко лишь потому, что моя дочь сказала, что стыдно убивать подобного нам и мы должны убедить тебя остаться в замке с целью превратить в полноценного вампира? Не знаю, кто из твоих родителей принадлежал к нашему роду, но, судя по речи и манерам их сына, это был фигляр, даже не подозревающий о собственном низком статусе. Я зря трачу своё время. Дампир, позор нашей расы, приготовься к встрече со своим творцом. — Выкрикнув эти слова, граф занёс руку для удара, но голос Лармики остановил его:
— Подожди, отец. Пожалуйста, разреши мне поговорить с ним.
Колыхнулся шлейф тёмно-синего платья, так не похожего на то, что было на вампирше прошлой ночью; Лармика встала между графом и Ди.
— Ты отпрыск знатного рода, в твоих жилах течёт наша кровь. Несмотря на сказанное отцом, никакому сыну низшего вампира недоступны такие умения. Когда я коснулась иглы, пущенной тобой, мне показалось, что моя кровь вот-вот застынет.
Ди молчал.
— Что скажешь? Может, извинишься перед отцом за свою хвастливую речь и присоединишься к нам здесь, в замке? Зачем тебе преследовать нас? Какая радость в том, чтобы быть охотником и бродить в лохмотьях по диким просторам? И эти жалкие человеческие девчонки, которых ты защищаешь, — как обращаются с тобой те, кто должен быть благодарен тебе? Привечают ли они тебя как равного?
Голос прекрасной молодой женщины беспрепятственно плыл в непостижимо глубокой полуночи зала. С прошлой ночи надменное, горделивое, властное выражение её лица не изменилось, только вот заметил ли Ди слабую тень желания, лёгшую на точёные черты?
Дампир — дитя, рождённое от союза вампира и человека. Нет существа более одинокого и ненавидимого. Обычно дампиры мало чем отличаются от людей и относительно свободно чувствуют себя при свете дня. Однако стоит им разозлиться, свободу обретает нечестивая вампирская энергия, убивающая и калечащая направо и налево. Но самое отвратительное — потребности вампиров, унаследованные дампирами от одного из своих родителей.
Благодаря врождённому знанию сильных и слабых сторон вампиров, многие дампиры становятся охотниками, чтобы жить среди людей. Да, их способности на две головы выше возможностей простых людей, занимающихся тем же ремеслом, только вот в том, что не касается охоты, общество предаёт их остракизму и держит на расстоянии. Ведь иногда природа вампира пробуждается так мощно, что они не в силах подавить её, и тогда дампиры проливают кровь тех, кто им доверился.
Как только дампир заканчивает работу, люди, с трудом терпевшие чужака, пока в нём существовала необходимость, тут же изгоняют бастарда, швыряют в него камни, а взгляды их полны ненависти и презрения. Обладающего одновременно как безжалостной аристократической, так и жестокой плебейской кровью дампира мучит двойственное предначертание; тёмная сторона клеймит его предателем, светлая обзывает дьяволом. Поистине дампиры подобны «Летучему Голландцу», обречённому вечно бороздить просторы семи морей, ведя самое незавидное существование.
И всё же Лармика настойчиво уговаривала Ди присоединиться к ним. Она продолжила:
— У тебя наверняка нет ни единого приятного воспоминания из жизни охотника. Эти деревенские букашки так назойливы. Когда-нибудь они, без сомнения, пошлют наёмного убийцу вроде тебя, и если, когда это произойдёт, на нашей с отцом стороне окажется такой мужественный страж, как ты, мы будем чувствовать себя в большей безопасности. Ну, что скажешь? Если согласишься, мы действительно сделаем тебя одним из нас.
Графа раздирал гнев при виде того, что его собственная дочь не отрывает от Ди подёрнутых поволокой болезненно-похотливых глаз. Однако, прежде чем ярость его вырвалась на волю, раздался негромкий спокойный голос:
— Что ты собираешься делать с девушкой?
Лармика мелодично рассмеялась:
— А сюда ты носа не суй! Женщина вскоре станет принадлежать отцу, душой и телом. — И продолжила, сверля отца весьма ироничным взглядом: — Кажется, отец вознамерился сделать её одной из своих наложниц, но я этого не позволю. Я осушу её до последней капли крови, и пусть потом черви жрут её.
Внезапно девушка замолчала. Глаза графа полыхнули пурпуром. Сверхъестественно заострённые чувства зловещих созданий ночи, отца и дочери, уловили, что банальный противник, уже попавшийся, как мышь в мышеловку, стремительно меняется, превращаясь в такого же, как они!
— Ты всё ещё не понимаешь, — упрекнула Ди Лармика. — Что дают тебе обязательства перед человеческими букашками? Эти рабы прилагают бесчисленные усилия, чтобы стереть с лица земли всё и всех, кроме себя; впрочем, и себя они едва не уничтожили из-за собственной беспечности. Люди продолжают существовать лишь благодаря милости нашей расы, но стоило нашей силе пойти на убыль, как они тотчас же с радостью взбунтовались! Их, а не нас, нужно вычеркнуть из списка живущих на этой планете — да и во всей галактике.
В этот миг графу показалось, что он услышал некую фразу, и брови его сошлись на переносице. Тихие слова явно пробормотал молодой человек, стоявший напротив, но та же фраза хранилась в пыльных, давно не тревожимых кладовых памяти вампира. Разум отвергал всякую возможность подобного совпадения.
«Немыслимо, — подумал граф. — Эти слова произнёс как-то Его Высочество, бог-предтеча нашей расы. Грязный щенок не может знать ничего подобного».
Тут снова раздался голос Ди:
— Тебе больше нечего сказать?
— Дурак!
Слившийся воедино крик отца и дочери гулким эхом отозвался в просторных покоях. Переговоры провалились с треском. Губы графа скривились в холодной, самоуверенной ухмылке. Сухо щёлкнули длинные пальцы, а пару секунд спустя лицо вампира исказилось от ужаса, ибо он понял, что бесчисленные электронные пушки, установленные в зале, не сработали.
Медальон на груди Ди испускал голубой свет.
— Не знаю, что там у тебя в рукаве, но оружие аристократов меня не страшит.
Ди без лишних слов оттолкнулся от земли. Он вознёсся в воздух быстрее молнии, от которой нет спасения, выхватывая на лету меч. Смертоносная сталь серебряной стрелой полетела в грудь графа.
Глухой хлопок…
— Что?
В первый раз на мужественном, обычно бесстрастном лице Ди возникло удивление. Его меч замер, зажатый между ладоней графа. Руки вампира сошлись примерно в восьми дюймах от заострённого конца клинка. Более того, Ди первоначально находился в гораздо лучшей позиции и ожидал от своего оружия явно большего, но, хотя он полностью вложился в удар, меч-«бастард» не сдвинулся ни на йоту, будто заворожённый.
Граф оскалился, обнажив клыки, и захохотал:
— Ну что, предатель? Вот ловкость, достойная истинного аристократа, не то что твой вульгарный мечишко! Когда доберёшься до ада, расскажи там всем, как ты удивился! — Зловещая фигура в чёрном сделала незаметное резкое движение. Возможно, граф воспользовался каким-то секретным трюком или дело тут в правильном приложении силы, но, как бы то ни было, Ди оказался не в состоянии разжать пальцы и выпустить рукоять меча. Вместе с клинком его отбросило в центр зала.
Однако…
У графа неожиданно перехватило дыхание. Он не услышал хруста ломающихся костей; юнец перекувырнулся в воздухе, точно кошка, и аккуратно приземлился на пол. Точнее, готов был приземлиться, поскольку пола у него под ногами не оказалось, и Ди, над головой которого трепетали поды взметнувшегося плаща, провалился в угольно-чёрную пропасть, внезапно разверзшуюся под ним.
Лишь когда заскрипела, становясь на место, крышка потайного люка, граф оглянулся. Из мрака за его спиной возникла Лармика.
— Примитивная ловушка, но, к счастью, мы всё-таки установили её, да, отец? Когда твоё хвалёное атомное оружие оказалось бесполезным, яма с кольями избавила нас от надоеды.
Она чарующе рассмеялась, но граф остался мрачен. Устроить ловушку он согласился весьма неохотно, лишь после настойчивых уговоров Лармики.
«Она не могла предвидеть сегодняшние события, — подумал вампир. — Но эта девушка, пусть она и моя дочь, иногда кажется совершенно непостижимым существом».
Встряхнувшись и скроив кислую мину, он сказал:
— В ту секунду, когда я отшвырнул его, ты дёрнула шнур люка — кто, кроме моей дочери, способен на такое? Но к лучшему ли это?
— Что — к лучшему?
— Вчера ночью, когда ты вернулась с фермы и рассказала о юнце, от которого мы только что избавились, твой тон и то, как ты объяснялась… Даже я, твой отец, не припомню, когда ты так негодовала, но и возмущение твоё было необычным, каким-то лихорадочным. Уж не влюбилась ли ты в прохвоста?
Губы Лармики, не ожидавшей от отца таких слов, сложились в не поддающуюся описанию улыбку; больше того — она облизнулась!
— И ты полагаешь, я могла позволить любимому мужчине свалиться туда? Тебе, как создателю, прекрасно известно, что за ад у нас здесь под землёй. Дампир он или нет, никому не выйти из этой кошмарной ямы живым. Но…
— Но что?
И снова Лармика жутковато улыбнулась, так что даже её отец, граф Ли, вздрогнул.