В кабинете, помимо главврача, сидели на старых расшатанных стульях Ракитин и Виталий.
– Повысили? – спросил я Ракитина. – На кражи посылают?
– Оно какая кража, – протянул Ракитин, пожимая руку обыкновенным, не фирменным пожатием. Значит, очень устал.
– Вы, Корней Петрович, вчера кадаверную хорошо закрыли? – задал свой вопрос главврач.
– Как обычно. И кран закрутил, и форточку прикрыл.
Алексей Васильевич подумал, что бы еще спросить, и решил – хватит.
– Тогда пошли смотреть, что же еще пропало, – Ракитину в чужих кабинетах не сиделось.
– Еще?
– Именно. Прежде всего, пропал сторож, Иван Харитонович. Не явился на утреннюю пятиминутку, верно?
– Верно, – подтвердил главврач слова Ракитина.
– Начали его искать и обнаружили, что дверь прозекторской взломана. Тогда послали за вами.
– Ага, – я постарался вложить в коротенькое слово побольше раскаяния, что заставил ждать.
И мы вчетвером – главврач, Ракитин, Виталий и я – пошли к моргу.
Идти недалече. Миновать инфекционный барак, гараж, и вот он, морг и прозекторская под одной крышей. Кадаверная. Трупарня. Как вам больше нравится.
Дверь, поставленная после ремонта году, кажется, в две тысячи втором, не соответствовала стилю здания. Хлипкая, несолидная. Замок не подвел, устоял. Петли не выдержали, дверные петли – они были вырваны с мясом.
– Грубая сила, – констатировал Ракитин.
Мы прошли внутрь.
Окна зарешечены с царских времен, а вот стекло разбили недавно.
– Осколки-то… изнутри били! – определил капитан.
В кадаверной был разгром, но разгром странный: на кафельном полу (плитка дореволюционная) лежали осколки банок, в которые я давеча укладывал образцы для гистологического исследования. Хорошие были банки. С притертыми крышками. Формалин испарялся из лужиц на полу, но самих образцов я что-то не видел. Даже под стол заглянул – нет. Еще опрокинут стул, стакан с карандашами, вот и все. Пишущая машинка, шкаф с инструментами, веник, ведро и прочие ценности уцелели.
Я спустился по лестнице вниз, как там на леднике дела.
При свете «дневной» лампы (чтобы воздух меньше грелся) я увидел совсем уже странное.
Вернее – не увидел.
Я не увидел труп.
– Бред, просто бред, – сказал я негромко, но Ракитин услышал.
– Что случилось? – спросил он, спускаясь.
– Труп исчез.
– Куда именно уложили тело?
Я показал.
Ракитин обошел меня, наклонился, потом и вовсе встал на четвереньки, не жалея штанов. Ищет следы.
Я бочком-бочком подошел к другому углу ледника и достал заветную баклажку. С умом достал – надев резиновые перчатки. Вдруг там отпечатки пальцев посторонние?
– Что это? – спросил капитан.
– Спирт. Видишь, не тронули. Необычно это.
– А что трогать, на ней ведь написано – «Сулема! Яд!»
Я перевел взгляд на баклажку. Да, действительно… Сам же эту этикетки и прилепил. На всякий непредвиденный случай. До чего глаз замылился…
Ракитин вернулся к леднику, а я, пристыженный, встал в уголок, пытаясь более Шерлока Холмса из себя не строить.
Хотя… Народ умен и проницателен, никаким страшным надписям не верит. Иногда и напрасно. За год трех искателей алюминиевых проводов, пренебрегших табличкой «Не влезай – убьет», поразило насмерть. По одному, в апреле, мае и ноябре. Вор непременно бы раскупорил баклажку и понюхал, чем пахнет. Обычный вор.
Но когда воруют трупы…
Я потихонечку поднялся наверх. Почти сразу за мною последовал и Ракитин.
– Дела совсем невеселые, – заявил он.
– Похищение трупа – такого в истории нашего района еще не было, – сказал Алексей Васильевич.
Вниз полез Виталик, а затем, помедлив минуту, и главный врач. Да уж, происшествие. Жена не простит, если он своими глазами не увидит пропажу покойника.
– А вот в соседнем районе, – начал было я, желая блеснуть цитатой про члена партии, но неуместность дурацких шуточек заставила оборвать фразу на полуслове.
– Что – в соседнем? – насторожился Ракитин. – Ты уже слышал?
– Да так… Нет, не слышал, предположил только, – слишком серьезный был капитан, и разговора требовал серьезного. – А что, где-то… случилось?
– Да. Но – настоятельная просьба помалкивать. Дело на контроле, – и он указал сигаретой на потолок, потом предложил:
– Закуривай.
– Когда это я курил, – помотал я головой и протянул баклажку. – Пей!
– Когда это я отказывался, – ответил Ракитин.
Пришлось наливать, благо рюмка, что хранилась в столе, пережила разгром.
Ракитин выпил, поблагодарил кивком.
– Закуски не держу, – извинился я.
– И не держи, – капитан достал из кармана конфетку. Ею и закусил. Потом вышел на порог и склонился над дверью. – Видишь, изнутри выбивали?
– Как – изнутри?
– Просто. Дерево-то сгнило, трухлявое, шурупы выскочили, – он опять встал на колени, приглядываясь к царапинам на двери, чуть даже не обнюхивая ее.
Ракитин, я знаю, о собаке мечтает, ищейке. Но все упирается в финансирование. Милиционера или медицинского эксперта мама-папа родят, выкормят, вырастят, выучат, а потом он уже и сам кормится, как может. Служебную собаку кормить нужно от рождения и до смерти. Опять же проводнику жалование… Потому капитан от нужды развил в себе наблюдательность, остроту взгляда, а иногда кажется, и чутье тоже.
Ушел он, впрочем, недалеко, и тут же вернулся.
– Слишком уж неожиданно. Всяко бывает, но чтобы украли труп, только труп, и ничего, кроме трупа… Заключение твое на месте?
Я вздрогнул. Если еще и это…
Но оно лежало в ящике стола – так, как я его вчера положил.
– И на том спасибо, – заключение он полистал, потом отдал поднявшемуся из подвала Виталию. Тот с холода тоже покусился на баклажку, а за ним хлебнул и главврач.
День начался дружно.
Фантазия моя разыгралась. Деревенский Франкенштейн, секта некрофилов, что еще?
Между прочим, не так это и невероятно – некрофилы. Но ведь не моя забота. Или моя? Мы в ответе за тех, кого вскрыли?
Странно, но отчасти я чувствовал себя именно в ответе. Если мы отвечаем за больных, отчего ж не побеспокоиться и о мертвых?
Не нравится мне это дело.
Совсем не нравится.
Еще и Маркиза ночью выла… Не одной ли цепи звенья? Вспоминая поговорку про конюшню, я притворил дверь в кадаверную и пошел работать.
В больнице на меня поглядывали с любопытством, но с расспросами не лезли. Даже представлять не хочется, какие слухи сейчас плодит коллективное бессознательное. Например, что доктор продал тело секте сатанистов, а взлом имитировал сам, для отвода глаз. Но по глупости – доктор-то наш не шибко умен, иначе сюда бы не приехал – взломал дверь изнутри. На чем и попался.
Версия не хуже других, верно? Отлично объясняет взлом, вернее, вылом двери и разбитое окно.
Возвращаясь вечером домой я заметил: в почтовом ящике что-то белеет. Счет? Рановато.
Конверт! Настоящий почтовый конверт! Я прошел в квартиру, вымыл руки. Уселся в кресло, постарался успокоиться и только потом распечатал конверт.
На двойном листке ученической тетрадки была написана одна строчка:
«Доктор! Женщина из Волчьей Дубравы – упырь!»
Глава 5
Я ждал другого письма. Года три, как ждал. Видно, не срок. Подожду еще.
А с этой бумажкой что делать? Отдать Сергиенко на предмет отпечатков пальцев. И вообще, пусть приобщат к делу.
Я посмотрел внимательнее. Не будучи графологом, все-таки рискнул предположить, что писал мне человек средней образованности, среднего возраста, среднего роста и среднего, по меркам Теплого, достатка.
Шутки шутить многие любят, так ведь конверт купить с маркою пришлось, убыток!
Положим, марка литерная, «А», без цены, следовательно, конверт мог быть куплен и раньше, хоть год назад, но расстаться с ним способен лишь человек не без достатка.
Слово «упырь» тоже не всяк знает, значит, Пушкина читал, либо Толстого Алексея Константиновича. Опять же восклицательный знак после обращения и тире перед словом «упырь» – минимум, восьмилетка.
Упырь, да? В тридцатитомной медицинской энциклопедии такого термина наверняка нет.
Я полез за «Мифологическим словарем». Хороший словарь, издательства «Советская Энциклопедия», 1991 год. Последнее «прощай» империи. Начал листать и – нашел!
«Упырь – в славянской мифологии мертвец, нападающий на людей и животных; образ упыря заимствован народами Западной Европы у славян (см. Вампир). Согласно древнерусским поучениям против язычников, те клали требу (приношения) упырям и берегиням до того, как стали поклоняться Перуну. По позднейшим поверьям, упырем становится после смерти человек, рожденный он нечистой силы или испорченный ею (ребенка-упыря можно узнать по двойным рядам зубов), умерший, через гроб которого перескочила черная кошка (черт), чаще – нечистый («заложный») покойник, самоубийца, умерший неестественной смертью, особенно колдун. По ночам упырь встает из могилы и в облике налитого кровью мертвеца или зооморфного существа убивает людей и животных, реже высасывает кровь, после чего жертва погибает и сама может стать упырем. Известны поверья о целых селениях упырей. В литературе, начиная с Пушкина, упыря неточно отождествляли с вурдалаком, волком-оборотнем».
Маловато… Мне бы монографию, толстую, страниц на пятьсот, с иллюстрациями. Внешний вид, внутренние органы, гистология, биохимия…
Однако живы еще предрассудки, живехоньки. И это почти на сотом году советской власти! Ну, не на сотом, это я лишку хватил, да и власть давно не советская, но все же, все же…
Я поставил словарь в шкаф, повернулся к телевизору. Пыль на экране – в палец. Черно-белая пыль.
Достал пылесос и развлекся уборкой. Смена деятельности – лучший отдых. Когда тупо орудуешь щеткой, в мозгах невольно образуются новые ассоциативные связи. Интуиция, озарение, догадка порождаются именно сменой умственного труда на физический. Не очень тяжелый и, главное, необязательный. Лев Толстой пахал, Чехов собирал крыжовник, Эйнштейн играл на скрипке – в его случае это был именно физический труд.
Чтобы поумнеть, и мне нужно чем-нибудь заняться.
После пыли я и полы помыл, и окна со специальным порошком, гарантирующем отсутствие неприятных запахов и разводов. Применяй я его прежде, глядишь, до развода бы и не дошло...
Жить стало чище, жить стало светлее – сквозь протертое окно солнце оказалось куда ярче.
И в его свете стало ясно: вполне возможно, что автор подметного письма убийца и есть! Несчастная женщина была проткнута деревянным колом. Так протыкают неугомонных мертвецов в кино. И в письме меня убеждают, что женщина – упырь. Вероятно, среди нас появился упыреборец. И тогда… Тогда нас могут ожидать новые убийства!
Как, однако, расходилась фантазия!
Но я все-таки решил поделиться догадкой с Ракитиным. Заодно и вечерний моцион осуществлю.
Я взял письмо, оделся поприличнее, даже галстук нацепил, все-таки сельская интеллигенция, и пошел в правоохранительные органы.
Идти пришлось километра полтора. Дошел к шести часам, прошел внутрь, дав на ходу консультацию дежурному по поводу фурункула его жены, и поднялся на второй этаж.