— Следовательно, и Махозер изучил специально какое-нибудь искусство? — спросил Ардеа.
— Да, он прекрасный музыкант и певец. Но поверьте, что Махозер крайне удивился бы, если бы узнал, что вы им восхищаетесь, так как он отлично понимает, что лишь одно невежество может считать себя великим и всезнающим, а что всякий, кто хоть немного чему-нибудь учился, ужаснется беспредельности знания, которое ему предстоит еще приобрести.
— Счастливы таобтилы, что ими правит этот скромный и симпатичный коронованный ученый. Признаюсь вам, учитель, что никогда и ни один земной государь не очаровывал меня так, как Махозер, — со вздохом сказал Ардеа.
Затем, после минутного молчания, он продолжал:
— Скажите, Сагастос, почему для каждой книги законов существует особый советник, и почему все советники — старики?
— Потому, что царь — все-же человек; что-нибудь от него ускользнет, или, наконец, память может ему изменить. Советник же, изучивший только одну из двенадцати книг закона, является сведущим человеком в своей области. Он всегда готов помочь царю и обратить его внимание на любой оттенок обсуждаемого дела. Что же касается вашего второго вопроса, почему все советники старики, то для этого существуют причины основательные. Они должны быть старыми, чтобы Никакое увлечение не отвращало от лежащих на них важных государственных обязанностей. Все они отказались от мира и семьи, и ничье постороннее влияние не может действовать на них подкупающим образом. Их тщеславие заключается в том, чтобы статуя их была со временем помещена в музее "Народной славы", а имя с уважением и любовью вспоминалось грядущими поколениями. Зато страна окружает их царскою роскошью и дает столько всего, что желать им нечего!
— У царя есть жена?
— Нет, и никогда не будет открыто, по крайней мере. Со смертью отца, он теряет последние узы родства. Мать царя остается неизвестной и никогда не покидает храма. На этот счет, закон весьма строг.
— Закон жестокий и несправедливый! Ведь царь тоже — человек и притом молодой. Как и всякий другой, он может полюбить женщину; а между тем, закон запрещает ему это и осуждает его на монашескую жизнь, — с легким негодованием возразил Ардеа.
Сагастос рассмеялся.
— Успокойтесь, пылкий житель Земли! В действительности, дело вовсе не столь ужасно, и от молодого царя такого сурового отречения не требуется. В любом храме царь может избрать себе красивейшую из жриц; храм даст ему ее, и ничего взамен этого не потребует. Но никто ничего не будет об этом знать, и возможные последствия останутся под покровом непроницаемой тайны? малейшая на этот счет нескромность, даже самой избранницы, влечет страшное наказание. Первый ребенок мужского пола, родившийся от царя, становится его наследником..
— А если ребенок умрет?
— Это случай крайне редкий. В таком случае, ему найдут заместителя, так как жрецы знают и никогда не теряют из вида потомство царя.
— А разве жрецы не могут сплутовать и подменить царского сына другим ребенком?.. — с многозначительным видом перебил Ардеа.
— О, нет! За всем этим наблюдает совет магов и никто не отважится обмануть людей, для которых нет ничего тайного. Уверяю вас, Ардеа, что в таком установлении есть много хорошего. Семейные узы и обязанности родства препятствуют во многом свободе действий государя и могут влиять на его чувства справедливости и долга по отношению к его народу. Одинокий, свободный от какого бы то ни было постороннего влияния и поддерживаемый такими же, как и он сам, добросовестными, беспристрастными советниками, царь никогда не постановит несправедливого решения, идущего во вред интересам страны. Столь же осторожно и нелицеприятно будет он взвешивать всякое дело, подносимое ему на утверждение. Закон подчас суров, и необходимо все хорошо обдумать, применяя его; особенно же, если дело идет о человеке бедном и невежественном, которого, раньше чем карать, надобно просветить и поддержать. Наоборот, чем богаче и развитее виновный, тем преступление его возмутительнее, и тем строже он должен быть наказан.
Вечером, беседуя с Сагастосом, Ардеа упомянул о загородной прогулке, дня через два, устраиваемой Нирданой.
— Вам придется, мой друг, отказаться от этой поездки, так как я рассчитываю послезавтра уехать с вами отсюда. Кроме того, я боюсь, как бы ваше присутствие не потревожило покой семьи, гостеприимно приютившей нас.
— Как так! Разве я нарушил в чем-нибудь правила приличия, или какой-либо неизвестный мне обычай? — смущенно спросил князь.
— О, нет! — лукаво улыбнулся Сагастос. — Дело не в этом. Но неужели вы до такой степени слепы и не замечаете, что чересчур заинтересовали своей особой Нирдану, а что этот интерес вызывает дикую ревность со стороны Гери, которого ее отец прочит ей в женихи? Наш отъезд положит конец всем этим недоразумениям. Ведь я не думаю, чтобы вы сами жаждали торжественно ввести в храм эту девочку, как бы она красива ни была.
— Конечно, нет! Я жажду только одного: сохранить свою свободу, и как можно подробней осмотреть прекрасную планету, на которую попал каким-то чудом, тогда как мои родные и друзья считают меня спокойно проживающим в Индии.
— Итак, решено! Завтра мы объявим наше решение, простимся с любезными хозяевами и на рассвете следующего дня двинемся в путь.
Известие о скором отъезде гостей удивило всю семью правителя. Он и его жена старались вежливо удержать их, а щеки Нирданы вспыхнули предательским румянцем, что немало смутило князя. Поэтому он очень обрадовался, услыхав, что Сагастос настоял-таки на своем решении, обещая позже опять приехать к ним; еще более порадовался Ардеа, когда из разговора с хозяином дома выяснилось, что для путешествия лучше всего воспользоваться ночной прохладой, и потому им необходимо выехать в тот же вечер.
После ужина Сагастос и Ардеа сердечно распрощались с семейством правителя и ушли к себе, чтобы переменить костюм и заняться последними приготовлениями.
— Куда же мы теперь едем? — спросил Ардеа, как только они остались одни.
— К ассурам, диким обитателям равнин. Затем мы посетим селенитов. Это — удивительный народ, и я как-нибудь познакомлю вас с интересным преданием о нем.
— Америлла уже рассказала мне кое-что. Селениты, или лунные люди, считают себя потомками Имамона и имеют свою особую организацию. Конечно, я жажду посетить их и думаю, что увижу у них больше интересного, чем у диких ассуров.
— Нет, и у них тоже вы найдете много любопытного. В их стране находятся наши рудники — неистощимый источник нашего богатства. Я рассчитываю показать их вам… Но одевайтесь скорей, Ардеа! Вон ваша одежда лежит на стуле!
Ардеа с любопытством осмотрел короткую тунику, сделанную из мягкой и шелковистой материи, блестевшей, как шелк, и отливавшей, как перламутр.
— Из чего фабрикуется материя? — спросил Ардеа.
— Из стеклянных нитей. Я думаю, что и на вашей Земле должно быть известно это производство. Атарва говорил мне, что у вас есть стекло.
— Да, это правда! Я видел на одной выставке материю из стекла, только по тонкости, мягкости и совершенству работы она далека от этой. Но скажите, надо ли мне также надеть синий плащ и звезду посвящения?
— Не сейчас! Вы наденете их завтра утром, когда мы отправимся к Роху-Цампи, главе племени, которого я предупредил о нашем приезде.
— Стоит ли так наряжаться для этих дикарей.
— Им-то и нужно внушить к себе уважение. Нам необходимо выставить на показ наш ученый сан, так как он не только обеспечивает нам безопасность и всеобщее уважение, но и открывает все двери.
Вице-король проводил Сагастоса и его спутника до самой колесницы, походившей на ту, в которой Ардеа выехал в первый раз; они дружески простились с хозяином дома и быстро достигли противоположного конца города.
Слуга мага, Ники-Цампи, следовал за ним с багажом. Сияющее лицо его свидетельствовало о той радости, какую возбуждала в нем эта поездка на его родину.
Остановились они перед довольно большим зданием.
— Как же мы поедем? Я нигде не вижу воды, — спросил Ардеа.
— А почему вы думаете, что мы непременно будем путешествовать по воде? Мы направляемся теперь в равнины и поедем по железной дороге, — ответил маг, смеясь, при виде смущенного и недоумевающего вида князя.
Они вошли в залу, из которой открывался вход в сводчатый туннель. Спустившись, они очутились на платформе дебаркадера, перед целой линией вагонов, очень похожих на земные. Только вагоны были больше и длинней и разделены на двух или четырехместные купе. Часть вагонов была исключительно предназначена для ассуров; другая — для высших рас.
Сагастос и Ардеа заняли двухместное, роскошно отделанное отделение. Поезд скоро тронулся и быстро помчался без шума и без малейших толчков.
— Теперь мы можем спокойно заснуть на несколько часов, так как до самой столицы ассуров не будет ничего интересного, — сказал Сагастос.
— Если вам, Сагастос, не очень хочется спать, то скажите мне, каким образом могут быть у вас знакомые среди этого варварского народа.
— У меня есть там даже такой, которому я покровительствую. Например, Квили-Цампи, — малый, служивший раньше у меня. Он был гораздо злее Ники-Цампи и, несмотря на все мои усилия его цивилизовать, он не сделался лучше. Недавно я узнал, что он съел свою шестую жену и женился на седьмой; а из своих детей тоже сожрал нескольких.
— Какой ужас! И вы покровительствуете такому чудовищу? Я не понимаю, как седьмая жена согласилась выйти за него замуж.
— Положим, люди дикие и грубые, но Квили-Цампи не первый и не последний, который это делает, а привычка заглушает весь ужас подобных поступков; он пользуется даже особенною благосклонностью своих дам. Как это ни странно, но порок всегда привлекает больше, чем добродетель; то же происходит, по вашим словам, и у вас. Что же касается моего милого Квили-Цампи, то он вполне заслужил мою признательность своей безупречной службой; он — прекрасный слуга!
— Почему бы ему не скушать детей соседа, вместо собственных?
— Потому что строго запрещено есть детей, или кого либо из соседних семей, и это карается смертью.
— Странная логика.
— Почему странная? Чужое добро должно быть свято.
— Почему вы называете всех их "Цампи": Квили-Цампи, Ники-Цампи, Роху-Цампи и т. д. Или это все члены одного и того же семейства?
— Нет, но все ассуры прибавляют к своему имени слово: "Цампи"; это что-то вроде нашего "господин" или "учитель". Засните-ка теперь, у вас такой утомленный вид.
— Я чувствую себя очень хорошо.
— Тем лучше! Но все-таки не следует забывать, что ваше тело сделано из иного теста, чем наше.
Ардеа последовал совету и лег на диван. Масса новых впечатлений, однако, так утомила его, что он тотчас же заснул и притом так крепко, что Сагастосу пришлось затем несколько раз встряхнуть его, чтобы разбудить.
— У вас завидный сон, друг Ардеа! Уж одна подобная способность спать может выдать в вас не "посвященного", — сказал, смеясь, маг.
Князь протер глаза.
— Увы! Как ни приготовлялся я, чтобы быть в состоянии посетить вашу, прекрасную планету, а все не мог совершенно уничтожить свои земные привычки. Впрочем, — весело прибавил он, — я не веду ведь здесь жизнь аскета.
Надев синие плащи и повесив на шею звезды — знаки высшего посвящения, — Сагастос и Ардеа направились к выходу из вокзала.