Но две книги у каждого – это были правила, неписаные традиции. Хороший тон, которому должен был следовать любой шахтер, будь он вольным или работающим на корпорацию. Так же, как и шахматы, – были той самой игрой, в которую играли все, даже те, кто не переносил их на дух. Был даже чемпионат среди шахтеров, ежегодный, и были свои чемпионы. Михась, правда, всегда оказывался где-то в конце списка: в шахматах требовалось не только терпение. Но такова была традиция. Шахматы были понятным выбором для всех – походовая, пошаговая игра, позволяющая отправить очередной ход сопернику и спокойно ждать его ответа неопределенное количество времени.
Хартия предполагала бесплатную трансляцию любого принятого сигнала дальше, поэтому если сигнал мог быть очищен от помех, распознан как шахтерский и идентифицирован, то модуль связи любого шахтерского корабля автоматически передавал его, не читая, лишь усиливая, во все стороны. С учетом количества поисковиков, постоянного дублирования сигнала всеми, до кого он дойдет, и простого протокола, позволяющего избежать паразитного трафика, но при этом повторить отсылку сигнала столько раз, сколько нужно для его безопасной передачи, процент потерь сообщений стремительно, с каждым годом, уменьшался.
Этот параграф хартии шахтеров просто создавал простенький аналог Интернета в поясе. Пусть и не идеальный, зато недорогой и работающий вполне сносно. Михась мог смотреть даже передачи с Земли, и чаще всего ненамного позже естественной задержки прямого сигнала.
В последнее время эта практика начала поощряться и правительством. При каждом рейде в пояс Михась в качестве нагрузки забирал с собой дополнительный буй, чтобы выбросить его где-нибудь в том районе Главного Пояса астероидов, там, где он собирался проводить изыскания.
Буй включался и начинал в автоматическом режиме трансляцию сигналов шахтеров, делая их местную сеть еще более надежной. А заодно уж являлся дополнительным источником сигнала, позволяющего облегчить ориентацию в поясе и улучшить качество сканирования. Получить даже один такой буй неподалеку от места проведения разведки – почти то же самое, что иметь с собой один дополнительный зонд.
А буев становилось все больше и больше.
Правда, и Главный Пояс астероидов тоже не мог пожаловаться на маленький размер.
Михась сидел, почти неотрывно глядя на медленно, лениво увеличивающуюся точку, отрывая от нее взгляд лишь изредка, чтобы снять напряжение с глаз и убедиться, что они вообще еще способны двигаться. Так же как и его шея.
Невесомость способствовала его ленивой неподвижности, тело не затекало, не нужно было переворачиваться, шевелиться. Если забыться, то можно было вечно плавать у иллюминатора, лишь изредка удерживая себя от сползания в сторону из-за мелких, микроскопических сил, действующих внутри движущегося корабля.
По крайней мере, Михась провел так несколько часов и даже не вспотел. А что главное – он не соскучился.
Такое качество шахтеров – умение терпеть время. Умение занять свои мысли чем-то, что украдет их у этого времени и не позволит ему победить.
Потом ему пришлось вернуться и задать маневр торможения, позволяющий кораблю плавно приблизиться к астероиду, подкрасться, не вспугнув и пылинки на его орбите.
До его цели оставалось с десяток километров, и камень в иллюминаторе перестал быть искоркой или точкой, а вместо этого начал загораживать значимую часть звездной сферы.
Астероид теперь занимал в сфере достаточный угол, чтобы безопасно выпускать пробы, не беспокоясь о том, что они могут проскочить мимо. Пробы были слишком малы, чтобы устанавливать на них маневровые двигатели. Они просто выбрасывались в направлении нужного астероида, и их двигатели срабатывали лишь во время касания, инициируя ударное бурение и позволяя провести анализ состава астероида на той глубине, до которой они сумеют добраться.
Вполне возможно, что в каком-нибудь другом случае Михась просто пролетел бы мимо этого камня, если бы даже и обнаружил его во время зондирования. Тем более что спектрограф не показывал ничего примечательного. Скорее всего – лишь базальтовый булыжник. А пробы были одноразовые и тоже стоили денег, так что тратить их на каждый камушек никто бы не стал.
Но шахтерские приметы что-то значили. Зонд потерялся где-то здесь, и он его еще даже не нашел. И только ради этого стоило истратить хотя бы одну пробу на то, чтобы убедиться, что приметы не всегда верны. Чаще всего, конечно, но все же не всегда.
Проба летела быстрее, чем поисковик, но все же не слишком быстро. Она ударилась об астероид только минут через двадцать. Ударилась, Михась даже увидел крохотную вспышку на поверхности камня, когда проба запустила свой одноразовый двигатель и начала короткий путь в один конец – в глубь камня.
Пыльное облачко, выброшенное пробой назад, на поверхность, состояло из крошечных частичек породы, но уже не с поверхности, а с некоторой глубины. Частички не улетели далеко – так и повисли над местом удара. Астероид был слишком мал, чтобы притянуть их обратно, но и силы толчка пробы оказалось недостаточно, чтобы взвесь разлетелась сразу. Поэтому маленький гейзер застыл прямо над мини-шахтой. Локальный спектрометр корабля, только и ждущий этой поживы, тут же звякнул, загружая полученные данные в компьютер.
Малый свод шахтерских примет, в который вошли все приметы, кроме первых трех, говорил, что шахтеру нельзя спешить и смотреть на монитор, показывающий предварительные результаты. Когда проба уже в грунте – нельзя. Только когда пойдет первый отклик от самой пробы, данные корабельного спектрографа и прямого анализа из одноразовой лаборатории будут обработаны программой – только тогда на результаты, тоже предварительные, можно будет посмотреть.
Посмотреть, не поверить, и все равно подождать еще несколько часов, пока проба закончит более длительные тесты, полностью отработает свой геологический ресурс и выключится, оставшись в астероиде лишь как крохотный маяк длительного действия – метка владельца.
Михась мужественно продолжал смотреть в иллюминатор, следуя традициям. Сейчас то, что иллюминатор был открыт, только помогало – позволяло отвлечься от экрана, показывающего предварительные данные спектрограмм.
Михась смотрел на астероид, в точку на нем, над которым застыло небольшое облачко пыли, туда, где проба продолжала бурение, уходя все ниже. Может, всего на метр, если порода окажется слишком неподатливой, а может, и пробурит астероид насквозь. Такие курьезы тоже бывали, поэтому на последних пробах начали выставлять максимальную глубину бурения, приравнивая ее обычно к радиусу астероида.
Хотя до такой глубины пробы добирались не слишком часто.
Его проба застыла неглубоко – в метре, может, в двух. Он давно уже навострился определять такие вещи даже по косвенным признакам. По тому, сколько породы выброшено назад, из шахты, по времени, проходящему от первого зуммера до второго, даже по внешнему виду астероида.
Этот точно был не ледяной. И порода явно не выглядела рыхлой, так что проба просто не смогла бы уйти глубоко.
Компьютер пискнул еще раз, вежливо уведомляя, что, несмотря на все приметы, Михасю все же придется посмотреть на результаты.
Но даже после этого машине не сразу удалось привлечь внимание хозяина. Потому что Михась наконец-то нашел свой зонд.
На любимца было жалко смотреть. От дорогущего аппарата остался лишь хлам – куча разбитых деталей, лежащих на поверхности, в тени, в небольшой впадине, лежащих так, что волей-неволей возникали мысли о намагниченности астероида. Но это было не так – иначе приборы давно бы это уже засекли. Значит – был намагничен только кусочек поверхности, какие-то вкрапления. И бедный зонд, раззява, пропустивший астероид, не успевший запустить маневр уклонения, не просто врезался в него, но еще и прилип, так и не выпустив праздничного конфетти.
Теперь у Михася точно были кое-какие счеты к этому камню. И лучше бы анализы показали что-нибудь стоящее, иначе он за себя не ручался.
Глава 4
Т: минус 34. 2032 н. э. Райдер
У шахтеров есть три Истории, которые они любят рассказывать друг другу, пусть все они знают их наизусть. Но История, рассказанная устно, всегда обрастает множеством подробностей, мелких, ничего не значащих деталей, которые и создают суть Истории. Придают ей неповторимый вкус, который невозможно перепутать ни с чем.
Поспорьте с другом (если ему наконец-то исполнилось двадцать один, или восемнадцать, это уж кому где повезло родиться). Завяжите ему глаза, заткните нос, так, чтобы он ни за что не смог почувствовать ни малейшего запаха – это самое важное. И налейте ему несколько небольших рюмок разных сорокоградусных напитков. Дорогого коньяку, простецкой водки, виски. Очень немногие смогут почувствовать разницу между пятизвездочным коньяком (ну или его ХО родичем из Франции, если вы расщедритесь проводить эксперименты на нем) и обычной водкой. Потому что большинство этих напитков отличает лишь запах. Нюансы. Детали, которые легко улавливает нос, но не может уловить нёбо.
Так же и с историями. Каждый рассказчик привносит в ту же самую историю что-то свое, что-то совершенно отличное от всех других. Поэтому такие истории можно слушать снова, и снова, и снова. Пусть те же герои и те же события. Но привкус от каждого нового рассказа остается иной.
Михась больше всего любил, когда вторую Историю, Историю о Том Самом Астероиде, рассказывал его приятель-земляк Никула. Красиво у него получалось, протяжно так, зазывающее. Особенно та часть истории, когда знаменитый Тарас (тоже с Украины, кстати, и то была чистая правда – можно было проверить по хроникам) не торопясь взглянул на результаты анализа.
Никула рассказывал так:
«– И вот выплывает он из тренажера, знаешь. А у него еще близорукость небольшая, и чего там – не будешь же из-за этого по кораблю в очках шляться, чай, не до понтов. Поэтому он подтягивается почти к самому монитору и видит там сплошной фарт на все тридцать шесть дюймов…»
В этот момент Никула обычно останавливался и ждал, не хочет ли его кто-нибудь поправить насчет параметров монитора. Обычно таких глупцов он не дожидался.
«– Ну, а он же один. Так что он молчит. И правильно, чего кричать-то, только за идиота примут…»
Тут Никула замолкал снова, ожидая, чтобы его поправили, подловили на логическом противоречии. Здесь ему иногда везло, бывало, кто-нибудь из молодежи все-таки решался указать на то, что за идиота вроде тоже принимать некому, ведь Тарас, как только что было сказано, абсолютно один.
«– Ну да, один. А АI? Вот мой бортовой, я только голос повышу, так тут же пальцем у виска вертит. А может ведь и в контору с отчетом стукнуть. И спишут на берег – только поминай потом. Вот всегда вы так, молодежь, как подумать – так то не про вас, а как старшим перечить – так тут вы первые».
Обычно этого хватало, и Никулу больше не перебивали, хотя дальше в его истории авторские домыслы громоздились один на другой.
«– Молчит, смотрит на монитор. Подплыл к нему совсем вплотную, каждый элемент, каждую долю процента проверил. И как убедился, так же молча, спокойно так, не торопясь, достает заветную бутылочку, наливает себе полный колпачок, как полагается, ну и до дна. Только с бортовым чокнулся и до дна. Потом вторую, так же молча, снова чокнулся, и снова до дна. А компьютер тоже молчит, даже не визжит насчет превышения норм – потому что понимает, фарт пришел».