Двигатели этих птичек — ядерные газофазные. В сокращении образуют довольно-таки труднопроизносимую аббревиатуру ГФЯРД.
Каждый такой двигатель изначально оснащен изрядными запасами рабочего тела и ядерного топлива. Резерв топлива такой, что в случае серьезной аварии мы все можем покинуть борт звездолета и, погрузившись на ракетопланы, долететь до ближайшей орбитальной станции. Разумеется, такая возможность сохраняется только до орбиты Сатурна. Но это тоже неплохо!
Также наши корабли располагают специальными полевыми фабриками, которые позволят нам за год-полтора наработать дополнительные объемы топлива для ракетопланов уже в месте назначения — то есть в звездной системе Вольф 359. Само собой, при условии, что там действительно есть планета с атмосферой или хотя бы со льдом на поверхности. Или, в самом худшем случае, с какими-либо минеральными ресурсами, содержащими водород или гелий в связанном виде.
Также и «Харибда», расположенная в носовой части корабля, в процессе межзвездного полета должна собирать немало водорода. Расчеты обещают, что если 90 процентов этого водорода мы будем использовать в качестве рабочего тела в маршевом двигателе, остатки газа никто не мешает накапливать про запас и постепенно перерабатывать в топливо для наших ракетопланов.
Таким образом, мы можем себе позволить истратить некоторое количество рабочего тела прямо сейчас.
Включаем ядерные двигатели ракетопланов и — вуаля! — они вполне уверенно толкают «Звезду» вперед, тоже внося свой вклад в экономию драгоценной антиматерии.
Апрель, 2614 год
Звездолет «Михаил Гросвальд»
Планета Ружена — Планета Беллона
Согласно пояснениям Тайны, планета Беллона, куда мою спутницу неудержимо влекла интригующая история ее фамилии, а меня — бес авантюризма, представляла из себя консервы «Песок в собственном льду».
Ну то есть Беллона это и в самом деле «теплый Марс», ясно? Теплый… Но — Марс.
Забавно, кстати, что после терраформирования Марса этот термин, родившийся в теоретической астрономии экстрасолярных планет еще в начале XXI века, потерял всякий смысл. Теперь-то на Марсе и в самом деле тепло! Ну то есть как тепло? В районе горы Олимп — примерно как в Питере. Зимы на Марсе, конечно, по-прежнему холодные, но летом без пальто ходить можно.
А вот на Беллоне — холодно.
Доминирующие ландшафты: снежные поля, ледяные равнины, плоскогорья, холодные песчаные пустыни.
Над всем этим вечно дуют пронизывающие до костей студеные ветры.
Но все-таки, друзья мои, у Беллоны есть приемлемая кислородная атмосфера. Там можно дышать. Также планета находится достаточно близко к центральному светилу — красному карлику Вольф 359 — чтобы температура на экваторе никогда не падала ниже минус 15. А еще на Беллоне есть нормальные водяные океаны. Ну и сила тяжести весьма близка к земной.
А вот это всё — принципиально важные обстоятельства. Решающие обстоятельства.
Потому и не удивительно, что Беллона — ЗАВТОН. Закрытая Внеземная Территория Объединенных Наций. Планета-заповедник, если угодно.
Планета, которую Россия застолбила за собой «на вырост». И которая в будущем может покрыться сетью городков, шахт и заводов.
Это официально.
А неофициально — и это уже куда интереснее! — год назад Беллона была передана в ведение Государственного Арсенала «Геострой». Которому разрешили использовать планету как полигон для отработки новейших технологий терраформирования.
Это мне разъяснил широкоплечий краснорожий бородач-гляциолог, в компании которого мы стартовали с крохотного космодромчика на территории Старых Верфей. Серега Федотов, начальник группы исследователей беллонского шельфа, именно на сегодня выбил звездолет «Михаил Гросвальд» из научной флотилии РАН, чтобы закинуть своей группе кое-что из оборудования и продовольствия.
Понятно, что помимо шести центнеров еды «Гросвальд» тащил еще как минимум шестьсот тонн каких-то невнятных контейнеров, но именно апельсины и буженина более всего занимали внимание моего визави.
— Потому что в этой Снежети только консервы, мясоовощные концентраты да лимоны! Нормальной еды для здорового мужика днем с огнем не сыскать! — Громогласно пояснял он, силясь перекричать гудение двигателей на старте. — А мы же все-таки не сибирские плотогоны, на пеммикане мозги много не сварят!
Свой звездолетик Серега величал не иначе как «паровоз». В гляциологию был влюблен по уши. Говорить мог о ней часами — так что мне не пришлось и трех раз раскрыть рот.
Уже в первый миг знакомства Федотов страшно обрадовался, что я — не просто его коллега, но еще и с приставкой «палео-».
— Это ж просто здорово, термоядерно! — заорал он и так жахнул меня по плечу своей лопатообразной лапищей, что я едва не присел. — Ведь это ваш брат-палеогляциолог накопал еще полтыщи лет назад такого, что главные светочи тут же выдвинули Концепцию!
— Концепцию? — Рискнул спросить я.
— Ну да! Это ж вы открыли, — рокотал он, — что древние оледенения на Земле распространялись не только на сушу, но и на области глубоких полярных бассейнов. А уж континентальные-то шельфы — сто пудов! Аккурат в канун двадцать первого столетия по вашим, други, наработкам и с помощью дедуктивного метода познания мира была создана модель Панарктического ледникового покрова! Кр-р-расота! И теперь одна только наша мариногляциология чего стоит!
— Да ладно, — смущенно пожал я плечами, чувствуя, как в голове потревоженным ульем гудит и ворочается сонмище неведомых мне терминов и понятий. — Впрочем, передавайте ей привет.
Он на мгновение запнулся и посмотрел на меня тяжким взором.
— Кому передавать?
— Ну, этой вашей… Марине, — пролепетал я, с ужасом чувствуя, что ляпнул чего-то лишнего, и вот сейчас меня разоблачат.
— Петровне что ли? Бухгалтерше из третьего отряда? — Нахмурив кустистые брови, уточнил бородач.
— Ей! — Радостно заорал я, благо двигатели тут же взяли какую-то новую, нестерпимо сочную ноту, и продолжение разговора наконец-то стало невозможным по техническим причинам.
Федотов только рукой махнул: чего там, прилетишь сам и выскажешь почтение этой своей Марине.
Потом Федотов с удвоенной энергией принялся знакомить меня с последними тенденциями в области изменения рельефа нивально-гляциальных систем Беллоны как основных составляющих тамошней гляциосферы. Под аккомпанемент его здорового рокота и ровное гудение топливных насосов РАНовского звездолета я быстро задремал.
Тайна к тому времени уже перестала царапать меня уничтожающими взглядами исподлобья. Ей тоже было о чем подумать: кажется, последний звонок пришел к ней от того, кого она никак не ожидала услышать. И тем паче — получить поддержку. Поэтому я сквозь дрему видел, как изредка ее тонкие соболиные бровки удивленно приподнимались и подолгу оставались в этом привлекательном положении.
Расстояние между Руженой и Беллоной небольшое — 20 световых лет. Поэтому сам по себе Х-переход — пустяки, всего-то несколько минут. Но любой путь из одного мегаполиса в другой, как гласит древний кодекс водителя, состоит из двух неравных частей.
Первая — езда непосредственно по скоростной трассе, а вторая — углубление в пункт назначения по запутанным улицам и улочкам внутри города.
Так и нам. Федотову предстояло еще на орбите Ружены принять какие-то дополнительные контейнеры с оборудованием и, судя по тому, что для этого был избран удаленный звездный пакгауз, бородатый гляциолог не слишком-то стремился афишировать их содержимое. А я догадывался какое, судя по красному, прямо-таки багровому цвету Серегиной рожи и тяжелому, массивному носу, испещренному густой сетью алых прожилок. Впрочем, это могло быть не приметой хроника-алкоголика, а лишь следствием сурового климата ледяной планеты.
И когда мы только научимся думать о людях лучше, чем они есть на самом деле, а не наоборот?
Так или иначе, впереди нас ждали Беллона и человек по имени Николай Шадрин. Судя по всему, феноменальная личность, способная добыть для нас на пустынной заснеженной планете хороший вертолет и, как подсказывали мне тревожные предчувствия, — не только его.
Апрель, 2614 год
Афанасьевский кряж
Планета Беллона, система Вольф 359
Чего я точно не ожидал, так это нападения с земли.