– Если бы я не знала, что вас там… в саду тогда не было… я сказала бы, что это вы, вы и никто другой убили Марину… – выпалила она с непонятной для себя же злостью. – Дайте сюда зажигалку!
– Зачем мне было убивать женщину, которую я любил?
– Вы не любили ее. Хотя бы сейчас не лгите… – Ей показалось, что она имеет право вот так запросто и довольно грубо говорить с ним.
– Хорошо, не любил по вашим, искаженным понятиям, но испытывал к ней сильное чувство, быть может, даже сильнее, чем любовь в вашем представлении. Она нравилась мне настолько, что я безоглядно тратил на нее все свои деньги и готов был снять с себя последнюю рубашку и отдать ей. Убивать ее? Интересно, даже если предположить и такое, то с чего бы это я стал убивать ее на глазах у всей компании? Разве я похож на идиота? У меня в Москве частная клиника, я благополучен, понимаете, благополучен (!), черт подери, и мне ничего не надо, заметьте. Да, я признаюсь, Марина была не идеальной женщиной. Больше того, я даже знал, что она, встречаясь со мной, продолжает принимать у себя Сайганова… Что вы сделали такие большие глаза? Или вам еще об этом не успели рассказать? Сайганов, которого теперь тоже нет в живых, был любовником Ольги… вернее, Марины. И я готов поверить в то, что он испытывал к ней настоящую страсть. Но ей было все равно, любят ее или нет. Она была мертвая изнутри, понимаете? В этом-то и заключается вся трагедия…
– Да… Все правильно. Об этом я и хотела вас спросить. И как же вы собирались возвращать ее к жизни? Дать ей денег? Вы серьезно?
– Я не понимаю, что вы хотите у меня узнать?
– Хотела спросить о Каротине. Это фамилия мужчины, которого она любила. Я встречалась с Мариной в Москве как раз в то время, когда она жила с ним. Я видела перед собой счастливейшую из женщин. Она вся светилась изнутри. Неужели она ничего не рассказывала вам о себе?
– Практически ничего. Я знал, что она жила в Москве с мужчиной, с которым потом рассталась, это из-за него ей пришлось вернуться обратно в Саратов.
– И вы настолько нелюбопытны, что даже не спросили, что между ними произошло? Почему они расстались?
– Спросил. Я же нормальный мужчина. К тому же мне действительно было любопытно.
– И что же она ответила?
– Сказала, что теперь к мужчинам относится не так, как прежде. Она часто повторяла эту фразу.
– Другими словами, она разочаровалась в мужчинах?
– Я бы не стал анатомировать ее чувства к мужчинам, тем более что вот вами как раз сейчас движет лишь любопытство. Ну скажите, что изменится, если вы узнаете, как жила Ольга прежде?
– Марина… Хотя какая действительно разница, Ольга или Марина?.. Что изменится? Многое. Я пойму, например, что она потеряла, и попытаюсь оценить степень боли, которую ей причинил Каротин.
– А почему вы думаете, что это именно он причинил ей боль? А что, если все как раз наоборот? Может, это она причинила боль, заставила страдать, предала? Я же сам, на собственной шкуре, испытал это!
Теперь уже Нечаев взорвался, забывшись на миг. Зачем он вообще встретился с этой совершенно незнакомой ему женщиной, неспособной, по его мнению, объективно оценивать поступки погибшей подруги?
– Она, встречаясь со мною, повторяю, принимала у себя Сайганова… Мне иногда приходило в голову, что она делает это намеренно (не из-за равнодушия или безразличия, как вы считаете), а чтобы держать нас, мужиков… как бы это выразиться… чтобы мы не расслаблялись и знали, что свято место пусто не бывает, что стоит только одному отвернуться, как сразу же возникнет другой…
– Но разве это не возбуждало вас? Разве не это и удерживало всех вас возле нее и не горячило кровь?
– Возбуждало. Вы правы.
Ольга и сама смутилась от своего вопроса, потому что заметила, как порозовело лицо Нечаева. Ее воображение вдруг нарисовало совершенно нереальную картину: Нечаев приглашает ее к себе в гостиницу и уже в дверях номера начинает страстно целовать. Он нравился Ольге, ей доставляло удовольствие говорить с ним, пусть даже и на повышенных тонах. Она вновь, как и прежде, когда была еще совсем девчонкой, испытала то странное и ни с чем не сравнимое чувство, которое охватывало ее каждый раз, когда ей приходилось урывками и всегда невинно общаться с теми мужчинами, которые принадлежали ее лучшей подруге – Марине Рожковой. Кровь бросалась в лицо, а руки и ноги деревенели при мысли, что вот сейчас этот парень, возлюбленный Марины, поцелует ее. Она хотела всех ее любовников, но всего лишь грелась возле чужого огня, которым были охвачены все те, кто любил и хотел ее подругу. Марина магнетически завораживала мужчин, и Ольге было сначала достаточно просто находиться рядом, чтобы наблюдать за тем, что происходит в жизни подруги. И только потом, когда она почувствовала необходимость жить собственной жизнью, она встретила своего будущего мужа. И хотя к нему она не испытывала и десятой доли того желания, какое чувствовала к мужчинам Марины, все равно вышла замуж, чтобы отсутствие страсти и любви уравновесить благополучием, покоем и приятными семейными заботами, всем тем, чего, по ее мнению, не могло, в силу определенных свойств характера, быть у Марины. И вдруг теперь этот Нечаев. Все, чем жила Ольга, на время потеряло смысл, и сейчас, сидя в открытом кафе на набережной и подставляя лицо приятному свежему ветру, она мечтала о том, чтобы Нечаев подслушал ее мысли и посмотрел на нее не как на подругу своей возлюбленной, а как на женщину, в которой проснулись чувства. Пусть это будет всего час, проведенный в гостиничном номере на чужой кровати и чужих простынях, пусть. Но она здесь, а муж, семья далеко, и о том, что произойдет с ней, никто и никогда не узнает. Она и сама удивилась такой резкой перемене своих чувств. Ведь только что она обвиняла этого мужчину в убийстве, и вдруг это вспыхнувшее желание.
– Хотите выпить? – вдруг услышала она, и ей показалось, что она уже выпила, и много, отчего кровь бросилась в голову и затуманила рассудок.
– Да, коньяку.
Она подняла глаза и почувствовала, что он понял ее…
Доктор Нечаев встал, подошел к барной стойке, вернулся уже с бутылкой коньяка. Взяв Ольгу за руку, он повел ее за собой к стоянке такси. Через четверть часа они уже входили в холл гостиницы. Поднялись в номер. Ольга с трудом заставила себя не смотреть, как Нечаев раздевается. Но потом не выдержала и медленно повернула голову. И отчетливо поняла, что все эти годы была несчастна и что отдала бы половину прожитой в браке жизни вот за этот миг, за то чувство полной свободы и безоглядного желания, которое охватило ее при виде обнаженного мужчины. И то, что она впервые видела это тело и эти горящие глаза, лишь обостряло ее чувства. Марина, этот фантом страсти и смерти, незримое присутствие которого они оба ощущали еще там, в кафе на набережной, сейчас покинула их и, быть может, сблизила. Нечаев снова держал в своих объятиях Ольгу Астрову, а Ольга Астрова впервые находилась в объятиях любовника своей лучшей подруги и переживала все то, что должна была переживать та. В моменты просветления, когда рассудок на какие-то доли секунды возвращался к ней, перед ее мысленным взором возникало тело мертвой подруги, каким она увидела его в морге, и эта картина, вместо того чтобы остудить ее пыл, наоборот, еще больше распаляла ее. Перед тем как резкий стук в дверь заставил их обоих замереть и, обливаясь потом, прижаться друг к другу, словно от страха, Ольга Астрова подумала о том, что, даже если бы случилось самое невероятное – заявился бы ее муж, – она все равно не расцепила бы рук и не выпустила доктора Нечаева из своих объятий до тех пор, пока не получила бы того, что хочет. Стук прекратился, они услышали звук удаляющихся шагов…
«Это приходила она, Марина», – подумала Ольга и не заметила, как произнесла это вслух.
Глава 20
– Господина Каротина нет, и сегодня уже не будет.
Секретарша Карина, молодая красивая армянка с огромными темными глазами и копной непослушных густых волос, вздымающихся над гладким чистым лбом, улыбнулась телефонной трубке, как если бы видела собеседника, и аккуратно положила ее на место. И сразу же лицо ее приобрело более естественное выражение – оно заметно погрустнело. Александр Георгиевич Каротин, ее шеф, руководитель фирмы, занимающейся поставкой апельсинов из Испании, вот уже пять часов не выходил из своего кабинета и не подавал никаких признаков жизни. Когда она, четыре с половиной часа тому назад приоткрыла дверь его кабинета, чтобы сообщить важную информацию о порче фруктов на складах, где вот уже сутки как было отключено электричество, Каротина она застала сидящим в своем рабочем кресле совершенно неподвижно. Он был похож на мертвеца: лицо застывшее, взгляд – невидящий, странный. Она тихо окликнула его, он медленно повернул голову в ее сторону и отмахнулся:
– Карина, меня ни для кого нет.
И вот прошло столько времени, а он так и не вышел из кабинета. Судя по всему, утром, за те несколько минут, что Карина отлучалась из приемной, чтобы наполнить водой электрический чайник, ему успел кто-то позвонить и что-то сообщить, что и вывело его из нормального состояния, поскольку в восемь утра, когда Карина увидела его входящим в офис, он был в прекрасном расположении духа. Он был бодр и весел, слегка приобнял ее, сказал комплимент по поводу ее свежего и милого лица и попросил приготовить ему зеленый чай. И хотя от чая он потом не отказался, все остальное, что еще недавно составляло его жизнь делового человека, на время словно бы перестало существовать для него. Он вот уже пять часов казался выпавшим из жизни. Карина ругала себя за неопытность, нерешительность и природную робость, мешавшие ей войти в кабинет и хотя бы спросить, что случилось и не требуется ли ему какая-нибудь помощь. Время шло, Карина не находила себе места, а из кабинета по-прежнему не доносилось ни звука.
Наступило время обеда, и Карина решила, что не покинет приемную и удовольствуется лишь чашкой кофе и сухим печеньем. Ее так и подмывало позвонить по внутреннему телефону и спросить, что заказать ему в ресторане на обед, но она так и не решилась сделать это. И вот, когда кофе был уже выпит, а многочисленные посетители выдворены за дверь, она услышала какой-то грохот и, не помня себя от страха, распахнула дверь и влетела в кабинет Каротина. Дорогая стеклянная итальянская витрина, которая украшала стену огромного кабинета шефа, где хранились книги, сувениры и коллекция лошадок, была разбита. На полу среди осколков стекла лежала разбитая вдребезги массивная бронзовая настольная лампа, которой Каротин, судя по всему, и запустил в витрину. Но лошадки чудом уцелели, и Карина, превозмогая страх, кинулась собирать их и рассовывать по карманам костюма.