– Да бог с вами, тетя Дуся…
– Да, плохо, – решительно сказала она. – Так что еще один грех на мне, а ведь понедельник только. Ну что делать? Такая жизнь. Будет суббота, исповедуемся, помолимся, и снова начнем. Так ведь? Если виноват, должен мучиться – а как же еще?
– Ну, не мучиться, – мне было неловко.
– Нет, так нельзя. Вот, например, которые говорят, чтобы стариков и больных усыплять – они что себе думают? Человек, он же должен по порядку умирать, правда? Наделал дел – лежи, болей, плачь, кричи, пока не раскаешься, пока не смиришься. А когда Бог решит, что хватит с тебя, тогда он тебя и заберет. Он решит! А не мы.
– То есть мы совсем ничего решать не должны?
– Нет, ничего. Только одно решать – делать или не делать. А если уж сделал – пожалуйста, получи!
– А если просто подумал?
– Ну, тут, я считаю, все от человека зависит. Одни, например, больше в бога верят, другие – меньше, третьи совсем коммунисты, а вот соседкина дочка вообще за турка вышла.
– Это плохо?
– Да нет, почему – просто у каждого своя вера. Соседка вот говорит, что туркам сколько хочешь можно плохое думать – по религии можно. А нам – вроде как нельзя. Но еще больше нельзя забывать свое место. Смириться надо: какие мы есть, такие и есть. Грешим, что поделаешь. Вот и бывает, что думаем плохое.
– А вот если подумать «чтоб ты пропал»? Или вслух сказать – смерти кому-то пожелать? А он возьмет и умрет…
– Ну и что? Ты тут при чем? Если он сам умер – так это его бог прибрал, если убил кто-то – тот и виноват, а твое дело маленькое – исповедуйся батюшке, он задаст пятьдесят поклонов, десять «Отче наш»; еще свечку поставь потолще – и забудешь к понедельнику. В общем, Марик, пойду я, хорошо? Не обижаешься?
Я едва смог помотать головой. Только понедельник, а на мне уже столько грехов: я сотворил себе кумира по образу и подобию тети Дусю, да еще и по самые уши завяз в болоте самой черной на свете зависти. А если бы старина Фрейд услышал то, что тетя Дуся говорила-вообще удавился бы, несчастный.
Цирк имени Залмоксиса
Вернувшись к себе, я прочел ответ Станчу. В письме были уже знакомые мне цифры: 46°36'33" 28°71'37"
Да что ж такое, куда ни кинь – всюду клин, как говорит моя бабушка. Я раскашлялся от злости, а потом, с отвращением глотнув застывшего кофе, стал собираться: камера, фонарик, несколько листов бумаги, скотч. Что еще? Да ничего – диктофон, хоть и паршивенький, есть и в мобильном, ноут тащить – нет смысла. Веревки бы моток на всякий случай… мало ли что. Ладно, веревку куплю по дороге, а еще бутылку воды – тоже на всякий случай. И, значит, придется брать сумку. Так, вроде все. Нож, спички – то есть батарейки, – и физкультпривет юным следопытам.
Цирк – я поглядел на себя в мутное зеркало, – просто цирк.
Надо было дождаться темноты, и я, чтобы не терять времени, позвонил Алексу: утром, решив отдохнуть от теорий, навороченных вокруг раскопа в Рудь, я взялся читать про летаргию. И у меня созрел медицинский вопрос, ответить на который мог только профессионал.
Хорошо что Алекс был свободен: подкинул телефон «узких спецов», и замолвил им словечко за меня, так что через пятнадцать минут я уже разговаривал с местным светилом в области психиатрии.
– Конечно, могло быть и такое, – легко согласился он, – ее могло напугать и что-нибудь незначительное: выскочила собака неожиданно, и бах! – спровоцировала приступ.
– А вы могли бы в двух словах объяснить, какой механизм у этого «бах»?
– Парасимпатическая нервная система. Все дело в ней. В момент стресса именно она отвечает за то, чтобы человек мог успокоиться. Известны даже случаи – хотя, конечно, их не так много, – когда под действием гормонов, которые вырабатываются этой системой, человек умирает. То есть умирая от ужаса, он, грубо говоря, успокаивается навсегда.
– Но почему же все подряд не засыпают на каждом шагу? Стрессов-то, слава богу, хватает.
– Гены. Надо расспросить родственницу: если, допустим, у них в семье проблемы такого плана повторяются из поколения в поколение, то вот вам и объяснение. Хотя, конечно, опасность все-таки должна быть очень серьезная – если рассуждать в общем, – даже если наследственность оставляет желать. Но как я вам и сказал, теоретически можно предположить такую ситуацию: женщина уже находилась в состоянии стресса – неважно, какого рода,
– плюс генетическая предрасположенность, а фактор внезапности – та же собака – послужил спусковым крючком. Вы меня понимаете?
– Да, я все понял, Игорь Анатольевич, Понял, спасибо.
Из кухни донесся бодрый радиосигнал. Четыре. Нервы натянуты до предела, но еще слишком рано. Почитаю-ка что-нибудь завлекательное – да вот хоть про этого готичного Залмоксиса. Что он за птица такая: все про него так важно рассуждают, а я впервые услышал пять дней назад?
К моему стыду, про него, оказывается, писал еще Геродот:
«Я узнал от эллинов, проживающих в Геллеспонте и в Понте35, что этот Залмоксис, будучи обычным человеком, якобы жил в рабстве на Самосе у Пифагора, сына Мнесарха. Заслужив свободу, он нажил большое состояние и вернулся на родину. Фраки жили в страшной бедности и были необразованны. Залмоксис, знакомый с ионийским жизненным укладом и более утонченными нравами, чем во Фракии, к тому же проживший среди эллинов и, главное, рядом с самым мудрым человеком Эллады – Пифагором, решил построить особый дом, в котором он принимал и устраивал пиры для самых замечательных сограждан. Во время пиршеств он учил, что ни он, ни его гости, ни их потомки в будущем не умрут, а лишь переселяться в иное место, где, живя вечно, обретут все блага. Пока Залмоксис принимал гостей и увещевал их таким образом, он строил себе жилище под землей. Когда обитель была готова, Залмоксис исчез, спустившись в свои подземные покои, где и пробыл три года. Фраки очень сожалели о его исчезновении и оплакивали как мертвого. На четвертый год он появился среди сограждан, тем самым заставив их поверить в свое учение. Так рассказывают эту историю эллины. Я сам не подвергаю се сомнению, но и не верю полностью. Думаю, что этот Залмоксис жил задолго до Пифагора. Был ли он простым человеком или в самом деле богом готов – не ведаю, с тем и оставляю его в покое36».
В Сети нашлись энтузиасты, и сегодня верящие, что Залмоксис ждет их не дождется. Только вот для того, объясняли они, чтобы наверняка присоединиться к нему, нужно не расслабляться даже в самый последний свой миг, не пасовать перед смертью, а мысленно кричать, зовя бога по имени. Однако и это только полдела – мало того, что Залмоксис обитает под землей (а значит, лезть туда следует заживо), так еще и никто не знает, как точно его зовут. Потому что Залмоксис – лишь мирской псевдоним, а вот настоящее, сакральное имя ведомо только посвященным.
Что ж, история не новая – в конце концов, христиане тоже не в курсе, как звучит имя их бога, и вряд ли уже узнают когда-нибудь: прочитать тетраграмматон, имя Бога, записанное исчезнувшим языком, невозможно, так что Яхве, Господь, Иегова – тоже лишь псевдонимы. Что толку повторять их? Разве кто-нибудь захочет говорить с тобой, если ты называешь его чужим именем? Я побродил по форуму сообщества и сделал вывод, о там сражались два лагеря – одни усердно напускали туману, делая вид, что они и есть посвященные, а другие издевались над оппонентами – нещадно, нецензурно и несмешно. Растрогал меня только один комментарий – некоего Goth’а, новичка, который написал: ребята, не ссорьтесь – чтобы жить вечно, Залмо вам вовсе не нужен! Гораздо проще стать вампирами – они бессмертные. Тут на беднягу Гота накинулись и посвященные, и все остальные, и мне стало его жалко чуть не до слез. Человек хотел как лучше, а эти…
Спохватившись, я глянул на часы, повесил на плечо сумку и отправился за веревкой. Пока куплю, пока дойду – наверняка стемнеет.
35. По берегам пролива Дарданеллы
36. Элиаде Мирча. От Залмоксиса до Чингиз-хана
На самом дне колодца
Я помнил бегающие глаза смотрительницы Охотничьего домика: за несколько купюр она наверняка пропустила Лялю за забор дворца. А вот дождалась ли назад – не факт.
Координаты тоже указывали на замок Манука. Конечно, полной уверенности быть не может, для этого нужны и цифры, и приборы поточнее, но отступать я не собирался: как только достаточно стемнело, пробрался через дыру в заборе и влез в окно дома.
Внутри было гулко, грязно и пахло пылью. Если задержать дыхание, слышно было, как падают на деревянный пол частички штукатурки. Я не хотел включать фонарь, помня про дедка с дубиной, но нужно было сориентироваться, так что я нащупал в сумке бумагу и скотч и заклеил стекло фонаря. Теперь он светил едва-едва, зато снаружи почти наверняка не было заметно, что в доме кто-то есть.
Почти час ушел на то, чтобы сантиметр за сантиметром обследовать пол, но ни люка, и никакого даже намека на него нигде не оказалось. Что же делать? Я вылез в окно и двинулся вдоль стены – на этот раз вовсе без света, ведь он выдал бы меня с головой. Не успел я пройти и десяти шагов, как мир перевернулся.
Видимо, я лежал на дне колодца. Наверное, он был закидан ветками, землей или чем-то еще, поэтому я его и не заметил, да и что можно увидеть в кромешной темноте? И ведь кто только не говорил мне про провалы в самых неожиданных местах – один такой как-то раз появился даже перед входом в местный универмаг! И моряк дядя Володя тоже предупреждал… я идиот.
Болело буквально все – все, что есть у человека. О господи. Наверное, для начала нужно выяснить, что именно я сломал?
Оказалось – ничего. Только треснулся как следует – хорошо еще, что на дне ничего не было, никаких острых камнней или битого стекла. Похоже даже что я вообще свалился на кучу листьев – просто повезло!
Но как здесь тихо… точно говорят – будто в гробу. И запах похожий.
Отклеив самый краешек бумажной заслонки, я осторожно повел лучом вокруг себя. Корни, куски известняка, здоровенный лаз слева от меня – и очень высоко крошечная тусклая звездочка. Я не мог определить расстояние до края колодца, однако не рискнул полностью раскрыть фонарь: раз удалось не искалечиться, будет глупо звать на помощь прямо сейчас. Вода у меня есть; если придется, буду кричать. В общем – выберусь как-нибудь. К тому же, этот лаз ведет ведь куда-то – может, туда-то мне и нужно.
Войти в него во весь рост невозможно – попробую двигаться на четвереньках. А у входа оставлю веревку: если что, вернусь по ней. Надо только снять скотч с фонаря.
Лаз оказался не слишком длинным и привел меня в галерею – высокою, просторную – по ней мог бы проехать автомобиль. Здесь запах усилился и изменился – стал каким-то угрожающим.
Я посветил по сторонам.
Справа в нескольких шагах- тупик. Похоже, галерея никуда не ведет («если даже найдешь как влезть, несколько метров пройдешь, и все, стена» – пронеслось у меня в голове). Однако слева я разглядел нишу, а в ней – какое-то сооружение.
Батарейки садились. Я опустился на землю прямо там, где стоял, и стал их менять. Это заняло довольно много времени. К тому же, я сглупил: включив фонарик снова, механически направил его себе в лицо – посмотреть, хорошо ли светит. И временно ослеп. Пришлось стоять с закрытыми глазами и ждать, пока под веками перестанут бесноваться фиолетово-изумрудные сполохи. В конце концов я двинулся вперед, вглядываясь в нишу, в смутные очертания сооружения, похожего на строительные леса.
Дойдя до них, я направил луч прямо.
И не смог даже закричать.
На грубо сколоченных многоэтажных нарах лежали безголовые скелеты в остатках одежды.
Когда дыхание вернулось, меня, как обычно, начало тошнить – еще бы! От ужаса я вообще забыл, зачем пришел сюда, осталась только одна мысль – кто и главное зачем устроил это чудовищное общежитие? Что это – военная тюрьма? Говорят, дакские воины были такими свирепыми, что на них нельзя было надеть оковы – поэтому римляне держали их без кандалов, но в подземных казематах… Стоп-стоп: одежда на этих скелетах вполне современная, да и выглядят они вовсе не так, как те, из раскопов, которым тысячи лет.