— Руританское посольство в Белгравии. — Она выудила из ридикюля карту. — Я проявила профессиональный интерес к разного рода мелочам — здесь план, расписание караула и прочее.
— А это что? — Профессор указал на красный кружок.
— Сейф спрятан за портретом Рудольфа Третьего. В личном кабинете полковника Запта. Будь у меня ключ, я бы сюда не явилась. Необходимость в квалифицированном взломщике вынудила меня обратиться за помощью к преступникам. Вас весьма рекомендовали в Скотланд-Ярде.
— В Скотланд-Ярде слыхом не слыхивали о профессоре Мориарти, — надменно фыркнул мой работодатель.
— Для такого негодяя, как вы, это и есть лучшая рекомендация.
Голова профессора качнулась из стороны в сторону. Значит, он обдумывает дело. А это в свою очередь значит, что мне пришла пора позаботиться о практической стороне вопроса.
— А мы что с этого будем иметь, мисс?
— Четверть того, что я вытяну из Эльфбергов.
— Половину.
— Это же чистой воды вымогательство!
— Именно, — подмигнул я ей. — Мы в некотором роде и есть профессиональные вымогатели. Половину.
Ирэн чуть надула губки, продемонстрировала отрепе тированную обиженную гримаску, снова колыхнула соблазнительной грудью и наконец одарила меня великолепной улыбкой, от которой внутри всё перевернулось. В какой-то момент я уверился, что здесь не обойдётся без особого манёвра.
— По рукам, — сказала она, протягивая свою миниатюрную лапку.
Надо было пристрелить паршивку прямо там.
II
Руританское посольство занимает особняк в квартале Боскобел-Плейс. Вся Белгравия буквально кишит посольствами и консульствами. По улицам слоняются толпы расфуфыренных гансов и фрицев, спотыкаются о собственные дурацкие шпаги, — вот было бы смеху, окажись они на пути стада разъярённых буйволов. Я не очень-то люблю родных английских джонни, но они десять очков вперёд дадут любому пожирателю сосисок, французишке или голландишке. «Никогда не бери с собой в джунгли бельгийца» — такой у меня девиз.
Обратись Ирэн Адлер к обычному взломщику сейфов, вроде того всего из себя честненького болвана, дело бы ограничилось простым полуночным рассверливанием вышеупомянутого сейфа. Ну может быть, в качестве приютного дополнения удалось бы приласкать дубинкой полковника Запта.
Мориарти, однако, презрительно отмёл подобный план как слишком банальный и не гарантирующий достаточной разрушительной мощи.
Перво-наперво он написал в «Вестминстер газет» гневное письмо, в котором пространно сокрушался о судьбах несчастных обитателей трущоб Стрелсау (некоторые факты даже не были выдумкой, и это как раз самая остроумная часть плана), а также клеймил Руританию, называя её «тайным позором Европы». Письмо немедля напечатали. Вскоре в газетах появились другие письма, и не все они принадлежали перу профессора. Стройный хор обличал ужасы, творящиеся под сенью династии Эльфбергов. Некий длинноносый священник в компании с пустоголовой графиней организовал соответствующий комитет и расставил пикеты вокруг Боскобел-Плейс. К протестам присоединились менее титулованные вольнодумцы: руританские оппозиционеры в изгнании, ни на что не годные бездельники, жулики, работавшие на Мориарти.
Специально нанятые болтунишки вешали прохожим лапшу на уши, расписывая на все лады творящиеся в Руритании непотребства. Якобы огромные пушки в замке Зенда чистят крошки-сиротки (эту историю сочинил, конечно же, профессор): бедняжек запихивают в жерла и толкают палками, отчего дети извиваются как ужи. Несколько «команчей» с Кондуит-стрит (это племя состояло из малолетних попрошаек, шлюшек, карманников и душителей, чьи услуги оплачивал Мориарти) переоделись в лохмотья, вымазались сажей, окрестили себя «пушечными сиротками из Зенды» и, обосновавшись возле посольства, кидались навозом во всех, кто рисковал высунуть оттуда нос.
Последовал обязательный обмен дипломатической белибердой, руританские иностранишки позорно взвыли, и Скотланд-Ярд отправил на Боскобел-Плейс двоих констеблей. Те постучали дубинками по ограде и велели протестующим разойтись. А для наших команчей шлем бобби — отличная мишень. Лошадиный же навоз на лондонских улицах встречается в изобилии.
Так что уже через три дня лагерь возле посольства превратился в настоящее поле брани. Мы с Мориарти время от времени наведывались туда и смотрели, как идут дела.
Во время одной такой прогулки по-орлиному зоркий профессор углядел в окне первого этажа чью-то физиономию:
— Запт.
— Можно укокошить его прямо отсюда, — вызвался я. — у меня в кармане револьвер, выстрел не из простых, но я справлюсь.
Голова Мориарти качнулась из стороны в сторону: он просчитывал все возможности.
— Нет, его просто-напросто заменят кем-нибудь другим. Запта мы знаем в лицо, а следующий шеф тайной полиции, возможно, предпочтёт не появляться на публике.
Моя правая рука прямо-таки зачесалась. Соблазн был велик.
Что, если вытащить револьвер и пальнуть, исключительно забавы ради, и пусть весь план катится к чертям? В гибели Запта обвинят какого-нибудь бородатого анархиста, мало ли их тут околачивается.
Иногда в голову приходит такая заманчивая идея, что устоять просто невозможно.
На моём запястье сомкнулись костлявые пальцы Мориарти. Весьма болезненное ощущение.
Глаза профессора блестели. Тот самый взгляд кобры.
— Моран, не совершайте подобной ошибки.
Больно. Чрезвычайно больно. Мориарти знал, где и как надавить, — мог лёгким нажатием сломать кость. Наконец он выпустил меня.
Профессор улыбался редко и лишь для того, чтобы припугнуть очередную несчастную жертву. А когда я впервые услышал его смех, то испугался: не принял ли он смертельную дозу яда, — настолько это кваканье сквозь зубы походило на предсмертные судороги. В тот день статья в «Таймс», о данной Чёрным Михаэлем клятве освободить пушечных сироток из Зенды, вызвала у него беспрецедентные содрогания и хихиканье.
«Что ж, пожелаем ему удачи в поисках, — потешался профессор, заламывая руки на манер богомола. — Сам герцог сделался нашим союзником, великолепно. Хотя надо признать, сочувствие несуществующим сироткам выразила и королева Виктория».
В окнах посольства что-то сверкнуло. Я схватился за револьвер.
— Фотографический аппарат, — пояснил Мориарти. — Запт верен своему хобби.
Вместо Запта в окне теперь торчала фотокамера. Но мы с профессором заблаговременно подняли воротники пальто, как бы защищаясь от ветра.
— Полюбуйтесь, Моран: шеф тайной полиции желает знать своих врагов в лицо. У человека подобной профессии их должно быть немало.
— Но почему Запт в Лондоне? Ему разве не следует гонять бомбистов у себя дома?
Мориарти задумался.
— Если верить мисс Адлер, у Запта здесь более важные дела.
— Дела?
— Долой Чёрного и да здравствует Красный! Но Эльфберги на другом конце Европы. Так что внимание полковника сосредоточено на более тонких материях.
— Женщина?
Профессор пожал плечами.
— Старый козёл, видимо, надеется затащить её в постель, посулив снимки, — предположил я. — Готов биться об заклад, он каждую ночь вынимает их из сейфа и любуется в своё удовольствие.
— В этом случае она бы к нам не обратилась. Судя по всему, мисс Адлер не очень-то любит делиться. И всё же согласилась расстаться с половиной вырученных денег.
— Но, Мориарти, у неё не было выбора. Кто ещё устроил бы для неё такое?
— Очевидно, только мы, Моран, — промолвил профессор и скрипнул зубами.
Потом он потянулся за часами. За все годы, что я помогал Мориарти, ни разу на моей памяти профессору не пришлось их доставать — так что самого хронометра я так и не увидел. Ведь всё и всегда происходило точно по расписанию. Новоиспечённые подчинённые быстро выучивались следить за временем, в противном случае им грозили очень серьёзные неприятности.
Не успел Мориарти дотронуться до болтавшейся на впалой груди цепочки, как Фэнни Замарашка вылетела из толпы и пнула полисмена.
Фэнни полных два десятка лет изображала десятилетнюю обездоленную сироту. И все верили: она чрезвычайно умело накладывала на лицо грязь. С таким же искусством записные красотки пользуются румянами и пудрой.
Сегодня Замарашка напялила на себя измазанный сажей наряд «пушечной сиротки» и надела тяжёлые деревянные башмаки, замечательно подходящие для избиения полисменов.
Её вопль («Ыдаг еиксйецилоп!») прозвучал в точности как ругательство на руританском (или на каком там языке они изъясняются).
После пары-тройки весьма болезненных ударов в голень остолоп в форме схватился за дубинку.
Замарашка рухнула на ступени посольства, демонстрируя завидное драматическое дарование (пусть трагические актрисы с Друри-лейн кусают локти от зависти); по её лицу растекалась кровь — пошла в ход губка, пропитанная томатным соком.
Мориарти вручил мне булыжник и махнул рукой.
Я швырнул камень в разинувшего рот полисмена и сбил с него шлем (даром, что ли, однажды завалил бенгальского тигра при помощи крикетной биты).
Негодующая толпа ринулась на приступ. Мориарти подцепил меня ручкой зонтика и увлёк вперёд.
Распахнулись двери Боскольского дворца, и бежавшие в первых рядах заскользили по мраморному полу, словно банда пьяных конькобежцев. Трое стражников схватились было за сабли, но наши команчи мигом избавили их (и вообще весь первый этаж посольства) от оружия и прочих мало-мальски ценных безделушек. Скоро в витринах лондонских ломбардов появятся всевозможные кирасы, шлемы с плюмажами и иные вещи с гербом Эльфбергов.
Двери кабинета приоткрылись, и оттуда высунулась голова Запта. Мориарти подал сигнал, и на плечи шефа тайной полиции тут же легли руки двух дюжих молодчиков.
Профессор бочком подобрался к анархисту с самой окладистой бородой и предложил составить список требований. Причём парнишка ничуть не усомнился в том, что это его собственная идея.
Запт свирепо озирался, его усы дрожали от возмущения, но чумазые руки держали крепко.
На поясе у полковника болталась связка ключей. Мориарти взмахнул рукой, и мимо Запта промчался немытый мальчишка. Ключи таинственным образом исчезли.
— Пусть узнает на собственной шкуре, каково пришлось пушечным сироткам! — завопил я.
Толпа с восторгом принялась запихивать шефа тайной полиции в ближайшую каминную трубу (ногами вверх). Наш товарищ, бородатый анархист, уже успел выставить у дверей караульных и теперь размахивал древним револьвером под носом у ошеломлённых констеблей.
— Вы не имеете права нас трогать! — кричал он. — Территория Руритании объявляется собственностью Комитета свободных граждан из города Стрелсау. Любое действие, направленное против нас, будет расценено как британское вторжение.
Рядовой лондонский бобби подобные переговоры вести не приучен. Так что полисмены выловили первого попавшегося беднягу, отправили его за чашечкой чая и попросили анархистов не открывать огонь, пока не прибудет представитель Министерства иностранных дел. В ответ бородач пообещал до той поры не обезглавить никого из заложников.