— Разрешите позвонить?
Она вздохнула, все же подвинула аппарат. Денисов набрал номер.
— Слушаю. — В милиции трубку сняли не сразу — дежурный отходил.
Денисов назвался.
— Начальник приезжал?
— Нет.
— Звонил?
— Да. Я сказал, что вы в Доме творчества.
— Из Москвы не звонили? Никто не разыскивал меня?
— Нет. Никто.
— Все тихо?
— У нас?! — В отделении не было принято вводить чужих в курс собственных дел. — Порядок.
Центральная улица казалась пустой, большинство населения было на пляже, Денисов прошел к рынку, никого почти не встретив; несколько мужчин и женщин — в шортах, в цветных майках — прошли по другой стороне.
Зато рядом с неказистым зданием почты, у междугородных автоматов, стояли люди. Автоматы были старой конструкции, изрядно побитые, почти каждый, кто звонил, кулаком помогал монете спуститься по монетопроводу.
Сбоку на дереве белели прикрепленные кнопками объявления:
«Лапун! Мы на старом месте…»
«Продаются три железнодорожных билета Феодосия -Минск…»
Одно — Денисова заинтересовало:
«Две путевки. Проживание в отдельном двухместном номере. Желающих купить будет ждать высокий молодой человек в синей спортивной форме в субботу в 19.00 или в воскресенье в 8.30 у почты на лавочке…»
«Выходит, путевку можно приобрести прямо здесь, в Коктебеле…» — подумал он.
В регистратуре Дома творчества он никого не застал, вышел на крыльцо. Асфальтовые дорожки были пусты, залиты солнцем; за ними стеной стояли деревья. Растопленный воздух не двигался.
— Товарищ Денисов? — Высокая, в белом халате женщина ступала осторожно, словно боялась надломиться. — Вам пропуск, — она подала красного цвета квадратную карточку, -на право прохода, в душ и на пляж. Сроком на четыре дня. Еще это.
На листе, вырванном из школьной тетради, было написано:
«Звонили из милиции. Ночевать будете в финском домике. Деньги за ночлег и питание внесите в бухгалтерию. Насчет того, о чем вы просили узнать, пока ничего нет».
Подпись была неразборчива.
— Бухгалтерия далеко? — спросил Денисов.
— Здесь, в административном корпусе. В домик можете сейчас пойти, отдохнуть. Пока будете жить один. В девятнадцать ужин. Не опаздывайте.
Дверь увитого плющом здания на набережной была открыта. Внутри находилась столовая — сумрачный приземистый зал. Большая часть мест была занята, в узких проходах между рядами сновали официантки.
По другую сторону небольшого вестибюля, позади гардероба, белая узкая лестница вела на второй этаж, в библиотеку.
— Первый раз? — Женщина у гардероба сразу обнаружила в Денисове постороннего, вызвала сестру-хозяйку.
Шустрая женщина с незагорелым скуластым лицом взяла у Денисова квитанцию, пошла впереди.
— Сюда, пожалуйста. — Место Денисова оказалось рядом с дверью на веранду; за столом, кроме него, должны были сидеть пятеро, все они отсутствовали. — Завтрак у нас в девять.
«Ей в первую очередь необходимо показать фотографию Ланца», — подумал он.
— Обед в четырнадцать. Приятного аппетита.
Думая о своем, он забыл поблагодарить.
На ужин подали рубленый шницель, желе. Порции были огромные, рассчитаны на неприхотливый вкус, половина оставалась в тарелках.
— Кашу будете? — спросила официантка, нестарая, с воспаленными венами на ногах.
Денисов не отказался; ел много, оставаясь таким же худым. Официантка принесла дополнительное блюдо — рисовую кашу.
Вокруг, Денисов заметил, жевали без аппетита. В столовой было шумно, с веранды доносились голоса, там о чем-то спорила мужская компания.
— Еще? — Официантка принялась убирать посуду.
Денисов поблагодарил. Когда он уходил, сестры-хозяйки в столовой не было, он нашел ее в раздевалке.
— У меня дело к вам… — Он коротко объяснил, кто его интересует, достал фотографию.
— Погоди… — Она надела очки, долго рассматривала снимок. Несколько раз казалось, сестра-хозяйка порывается что-то сказать, но вместо этого она вернула фотографию, сняла очки. — Напоминает кого-то. Но кого?!
— Я оставлю снимок. Покажете официанткам?
— Можно.
Денисов посмотрел на часы; первый день командировки заканчивался бесславно: ничто не подтверждало того, что автор эссе, как и его герой Ланц, четыре месяца назад, весной, был в Коктебеле.
Из столовой он побрел к себе — в «финский», на двоих, домик, отведенный для проживания. Домик находился здесь же, рядом, в нескольких десятках метров от столовой -маленький, тихий, пустой. Второй жилец в нем так и не появился, Денисову, по всей вероятности, предстояло ночевать одному.
Он достал рукопись. Свет был тусклый. Другого пути, кроме как вчитываться в текст эссе в поисках деталей, за которые можно зацепиться при розыске, он не видел.
«Любовь, тоска, ревность и ничего существенного, за что можно было бы уцепиться…» — Денисову хотелось оттолкнуться от посылки, которая была бы бесспорной.
— Можно?
В дверь постучали. Денисов поднялся, отложил рукопись.
— Спичек не найдется? — Небольшого роста бородатый человек с большим животом стоял на пороге, на нем были шорты, детская шапочка, полосатая блуза. В руке он держал трубку.
Денисов достал спички, он не курил, но сигареты и спички были всегда у него с собой, в сумке.
— Спасибо. — Гость прикурил. — Давайте знакомиться. Михаил Мацей. Из Харькова. Поэт… — Он взглянул испытующе. — Пишу для молодежи. Ваш сосед.
— Мацей. Я читал вас в «Юности». — У Денисова была жесткая память на трудные фамилии, а Лина выписывала «Юность».
— Правильно. — Мацей обрадовался. — А вы?
— Денисов. Москвич.
— Литератор?
— Технарь, — так оно и было вначале. — Московский завод координатно-расточных станков.
Поэт тактично сменил тему:
— Удивительно хорошее море сегодня. Обратили внимание? Каждый день другое, я не говорю уже — каждый год. — Он затянулся трубкой.
— Вы часто бываете здесь?
— Последние годы довольно регулярно. А вы?
— Впервые.
— Я вижу. Обычно тут одни и те же. Кто весной, кто -осенью. — На вид Мацею можно было дать около сорока, но Денисов чувствовал, что в действительности поэт моложе. Старила корявая небритая бородка, живот.
— Вы из тех, кто осенью?
— Стараюсь дважды. И осенью, и весной.
Денисов заинтересовался:
— В этом году были?
— В мае. Книгу надо сдавать, вот и приходится.
— Мой знакомый отдыхал… — Денисов показал словно случайно оказавшуюся у него в руках фотографию.
— Не помню, — вспомнив о книге, Мацей сразу заторопился, на снимок взглянул мельком. Денисов не мог ему сказать, как при опознании: «Пожалуйста, посмотрите повнимательнее».
— Заходите, — поэт пошел к выходу. — Перед обедом и после ужина я, как правило, не работаю.
В дверях он обернулся:
— В теннис играете?
— Нет.
— Жаль. На корте хорошая компания.
Денисов проводил его до крыльца, вернулся.
«Южный говор…» — определила одна из женщин, разговаривавшая с Ланцем в ту ночь в Москве на вокзале… -Денисов постоял у окна, комнатка была маленькая: стол, два стула, две кровати углом, «Схема эвакуации на случай пожара» сбоку, в рамочке, на стене. — Поэт из Харькова. Вполне мог быть в одной компании с Анастасией…» Он вернулся к рукописи и стал читать:
«…Твое признание в поезде по дороге:
— Я даже не думала, Ланц, что этот человек посмотрит в мою сторону. Душа любой компании, красавец. Другая, наверное бы, захомутала его. Я не умею.
«Тик-так, — считал я и смотрел в окно. — Тик-так…» Чтобы остановить слезы. И был уже не тот, каким вошел с нею в этот поезд, в купе на двоих.
Мелькали дома станции, платформы. Привокзальный сквер с водокачкой.
Я вспомнил, как много лет назад моей матери — они в то время только разошлись с отцом — пришло в голову привести меня на детский маскарад одетым поваром. Кроме дурацкого колпака, за поясом у меня торчала поварешка; в огромной, как мне тогда показалось, квартире были мушкетеры, маленькие цыганки, офицеры. Нелепый костюм бросался в глаза. Меня заколодило, я не мог ни говорить, ни смеяться.
Тогда мне было десять лет, сейчас — за сорок. Ничего не изменилось.
Я знал о ее муже, с которым много лет назад она рассталась, о своем блистательном сопернике, знал площадки, с каких они и я стартовали в этом мире.
Моя жизнь прошла бездарно. В ней не было ни блеска, ни машин, ни имен. Скольжение по поверхности. Удел мяча. Единственно, может быть: не будучи «душой любой компании», я полностью принадлежал тому, кого любил, и никогда расчетливо не воспользовался ничьим одиночеством. Не ходил в «зятьях». Но даже это сейчас против меня.
— Почему бы тебе снова не попытать счастья с ним? Cпросил я, успокаиваясь.
— С этим покончено. Хочу, чтобы ты знал.
Состав шел ровно. Хмарилось, мокрые перелески тянулись за горизонт.
Я вспомнил, каким вошел в купе, думая только о том, чтобы остаться вдвоем, и мне стало больно за себя…»
Денисов отодвинул рукопись, потянулся за курткой. Надо было идти.
Домик стоял в стороне от главной аллеи, Денисов двинулся напрямик между деревьями. Несколько минут пришлось идти в полной темноте, светильники не горели. Наконец Денисов вышел на асфальт. Впереди шли люди, кто-то невидимый нес включенный приемник. Из транзистора слышалась английская речь.
Денисов подошел к телефону-автомату, набрал 02.
— Начальник на месте? Это Денисов, из Москвы.
— Товарищ Лымарь? Нет. — Дежурный так и не стал многословнее.
— Дома?
— Нет. А вы где? — спросил он, в свою очередь.
— В Доме творчества.
— Ну, и он там. На территории, у пищеблока.
Координаты были расплывчаты, Денисов повернул назад, как ему показалось, в сторону столовой, снова попал в темноту. Вокруг свистели цикады. Асфальт под ногами исчез, Денисов шел тропинкой между двумя рядами кустарников, попал к ручью — проходя днем, он не заметил его. Впереди засветлела стена приземистого здания. Это была столовая, он подошел к ней с другой стороны.
«Как тут тихо…»
Денисов подергал дверь — она была заперта. Двинулся назад, в темноту — с ходу налетел на дерево.
«Недостойно опера…» — подумал он.
— Товарищ, подождите, пожалуйста, — донеслось негромко от столовой.
Денисов оглянулся. Из темноты, за столовой, кто-то, прижавшись к стене, незаметно следил за его проходами.
— Вы мне? — Денисов сделал несколько шагов, остановился.
— Да. — Это был молоденький сержант, сотрудник милиции. Из-за угла он наблюдал за промтоварной палаткой, на которую Денисов только теперь, обойдя ее дважды, обратил внимание. У палатки была массивная — «не по чину» дверь, тяжелый замок.
«Видимо, тут не только зубная паста и крем…» — подумал Денисов. Он подошел ближе.
— Вы здесь живете, в Доме творчества? — Сержант цепко держал взглядом одновременно лицо и руки Денисова, в то же время не исключал возможности нападения на себя с боку, со двора столовой.
Денисов знал это состояние.
— Документы с собой? — спросил сержант.
— Я свой.