— Ну, пару дней… может, и ничего. Может, и обойдется.
— Все будет хорошо, Алексей. У нас в агентстве работают отличные специалисты. Коли вопрос стоит так остро, я ребят напрягу, сделаем быстро. Вы ведь понимаете — информация-то у вас почти годичной давности. След за это время поостыл.
— Есть и свежая. Совсем свежая. Об афере, которая только готовится. Но она не менее масштабна.
Вот как! Алексей снова лезет в пачку за очередной сигаретой, но там уже пусто, я подталкиваю ему свою пачку с верблюдом. Верблюд неспешно пересекает желтые пески скатерти.
— Спасибо.
— Ну так что же с новой аферой? Хотелось бы увидеть документы, Алексей.
— Они у меня есть. И я их передам вам, как только получу подтверждение серьезности ваших намерений.
Разумно, подумал я, молодец.
— Ну что ж, ваше право… Как мне вас найти?
— Никак, Андрей Викторович. Лучше я сам вас найду.
***
Наутро я нагрузил своих орлов новой работой. Они, конечно, взвыли…
Соболин внезапно вспомнил, что у него срочный разговор с Рио-де-Жанейро.
— А почему не с Нью-Йорком, Володя?
— Если бы у меня был разговор с Нью-Йорком, господин Обнорский, я бы и сказал: с Нью-Йорком. Но если разговор с Рио, то я и говорю — с Рио.
— Логично, — хмыкнул Скрипка и попытался впарить нам очередную свою историю про одного мужика, который хотел позвонить в Жмеринку, но по ошибке попал в Копенгаген.
— Это ты к чему? — спросил бывший опер Зудинцев.
— Да так… для общего развития.
— А-а-а, — протянул Зудинцев. Он вообще был мужик конкретный и пустой болтовни не любил.
— Все, — сказал я. — Бегом работать, хватит трепотней заниматься. А для тебя, Зудинцев, есть конкретная тема.
И я протянул ему пачку «Кэмэла» в полиэтиленовом пакете. Бывший опер взял ее двумя пальцами.
— Что за тема? — спросил он.
— На этой пачке, Зудинцев, есть отпечатки пальцев двух человек. Мои, но мне они неинтересны, и еще одного человека. А вот они вызывают огромный интерес. Можно проверить?
— Можно-то можно. Но только если он судимый.
— Этого я не знаю.
— И только если подсел у нас. А если в каком-нибудь Кривом Роге… тогда сложно.
Еще несколько минут Зудинцев читал мне лекцию по основам оперативно-розыскной деятельности. Я терпеливо слушал. Хотя все это мне было знакомо.
Потом он ушел, и я остался один.
Но ненадолго. Вернулся Скрипка и с невероятно важным видом завел свой обычный разговор о невероятном (фантастическом! — сказал он) количестве высококачественной бумаги, которую расходуют эти инвестигейторы. Слово «инвестигейторы» он выговорил с нескрываемой издевкой. И его я тоже терпеливо слушал. Хотя и это было знакомо.
А потом пришел по очень срочному делу Василий Петрович Васнецов.
— Ну, Андрюха, — начал он с порога. — Вот это женщина!
— Слушай, Вася, а как охота с принцем?
— Какая, к черту, охота с принцем! Ты мне скажи, часто к тебе такие синьоры приходят?
— Как Бьянка? Бьянка — это что! Второй сорт. Вот в понедельник придет женщина… вот это да! Высокий стиль!
— Ну-ну… рассказывай.
— Не нукай, не запряг. Приходи в понедельник, познакомлю.
В понедельник ожидался визит одной дамы из Тель-Авива. Зоя Залмановна весила не менее сотни килограмм, носила большую бородавку на носу и курила «Беломор». Любимым выражением у нее было: греб вашу маму.
— Обязательно приду. — сказал Василий Петрович с фанатичным блеском в глазах.
— Приходи, Вася, приходи, — ласково сказал я. — Слушай, а чего вчера-то прибегал?
Васнецов притушил огоньки в глазах, досадливо крякнул и сел на стул.
— Заказали тебя, Андрюха.
Хорошее начало. Люблю я такие веселые, жизнеутверждающие зачины.
Вчера Васька уже на этот счет трепался. Что-то, значит, есть…
А Васька был несколько даже смущен, что на него в принципе не похоже.
— Ну так что, Вася? Не тяни ты кота за хвост.
— Ты такого господина Мамкина знаешь?
— Еще бы… можно сказать, герой нашего совместного с Глебом расследования. Одна статья про его художества уже вышла. На той неделе даем вторую.
— Вот в них-то все и дело, — сказал Васька. — Очень сильно на тебя господин Мамкин обиделся.
— И что?
— А ничего… У меня, понимаешь ли, к господину Мамкину тоже есть свой интерес.
— Какой у тебя-то?
— Коммерческий, конечно… Нужно мне одну бумажонку в мэрии оформить. Как раз по ведомству этого Панкина.
— Мамкина, Вася.
— А хоть дедкина, хоть бабкина. Дочкина, внучкина, жучкина… Ну, вышли мы на этого козла. Все как положено. С конвертиком. А он, пидор, аккурат сильно был твоей статьей огорчен. И двинул нам встречное предложение: тебя, Андрюха, маленько поучить. В обмен на лицензию.
Да, господин Мамкин, не ожидал я от вас такого, подумал я. И хотел расспросить Василия поподробней, но тут пришел Глебушка Спозаранник. Сунулся в кабинет, увидел, что я не один, и хотел уйти. Но я не дал, окликнул:
— Зайди, Глеб Егорыч, послушай. Тебя тоже касается.
И пришлось Василию снова рассказать историю кошмарного заказа на избиение журналиста.
— Вам же это сделать, говорит, без проблем, а? Представляешь, какой козел? Вы его, говорит, поучите. Так, чтобы жив остался, но в больнице повалялся. А все ваши вопросы я, ребята, решу. Вот так, синьоры.
Глебушка выразительно матюгнулся и сказал:
— Ну, действительно козел. Это он после первой статьи так взвыл. А уж после второй…
— Не будет, — перебил я Глеба.
— Что не будет? — удивился он.
— Второй статьи не будет. Снимаем материал.
— Ты что, Андрей?
— Я сказал: снимаем.
— Да почему, Андрей?
— Потому что я так сказал.
Несколько секунд Спозаранник смотрел на меня непонимающим взглядом, а потом резко повернулся и вышел из кабинета. Дверью грохнул от души.
***
На девятой линии Васильевского острова, где разместилось Северо-Западное таможенное управление, я еле нашел место для своей «Нивы».
Я зашел под арку старинного и весьма неказистого снаружи здания под зеленым с крестом флагом… и обомлел.
К входу в таможенное управление вела шикарная мраморная лестница. Явно современного вида. И лежал сбоку загадочный мраморный грифон. Ни фига себе! Бедно живет таможня… А за державу, конечно, обидно. Бедно, бедно живет таможня.
В огромной приемной меня встретила смазливая деваха. Наверное, внучка знаменитого таможенника Верещагина… ну-ну.
— Вы Обнорский? спросила она очень приятным голосом. — Виктор Васильевич вас ждет.
И столько тепла было в ее голосе, столько радости, что я подумал: как только вы тут без меня жили-то?
А самого Виктора Васильевича Фонарского я раньше не видел. Третий таможенный чин Северо-Запада оказался маленьким, невзрачным, лысым мужиком. Чем-то он неуловимо напоминал опарыша. Но — умен. Это бесспорно. Хитер, проницателен. Это тебе не Мамкин.
А потом был обязательный кофе.
И хороший, обстоятельный рассказ о таможне. Говорил Виктор Васильевич хорошо, толково, по существу. Я слушал, кивал и пытался понять: что же ему от меня нужно?
— А главная проблема, Андрей Викторович, это, разумеется кадры. Вы меня понимаете?
Конечно, — киваю я, — кадры.
— Кадры… Мы, конечно, организация серьезная. С улицы к нам на работу не попадешь. Все люди проходят очень строгую проверку. Но, тем не менее, бывают и у нас проходимцы. Да, такова реальность.
Фонарский сокрушенно покачал головой. Если бы в ящике моего письменного стола не лежала синяя пластиковая папочка с несколькими бледными ксерокопированными листочками, я бы поверил в искренность Виктора Васильевича. Интересно, сколько вы наварили на той операции? И сколько хотите наварить на следующей?
— …такова реальность. Но мы своих негодяев вычисляем сами.
— Да, любопытно. Может быть, дадите какие-нибудь материалы?
— Конечно, Андрей Викторович, о чем разговор? Мы не боимся выносить сор из избы. Вот, пожалуйста.
Свежий пример. На прошлой неделе выявили супостата. Сейчас готовим материалы для передачи в органы.
Фонарский нажал кнопку на селекторе и сказал секретарше:
— Надя, передай Павлу Степановичу, чтоб зашел ко мне с материалами на Горбунова. Срочно.
— Павел Степанович Семенов — мой помощник, — добавил Фонарский для меня. «Семенов страшный человек, — сказал вчера Алексей. — Убийца».
Через минуту в кабинет вошел крепкий, подтянутый мужчина лет сорока.
Отличный костюм, безукоризненно начищенные ботинки, галстук в тон сорочке. И — перебитый нос. И фигура, и нос, и манера двигаться безошибочно выдают бывшего боксера. Он быстро, уверенно прошел по сияющему паркету и положил на стол Фонарского темно-коричневую папку.
— Это не мне, Степаныч, — сказал третий человек в таможне. — Это нашему гостю. Познакомьтесь, кстати. Это — мой помощник Павел Степанович Семенов. А это известный журналист и писатель Андрей Викторович Обнорский. Он же — Серегин. Звезда, можно сказать…
Мы пожали друг другу руки. Рукопожатие Семенова было сильным, крепким. Он улыбнулся, сказал что-то типа: приятно… весьма приятно, — и передал мне папку. Маленькие бесцветные камушки на его запонке метнули искрящиеся лучи. Мать честная! Неужели бриллианты?., очень… очень приятно… Страшный человек, сказал вчера Алексей. Убийца.
Я раскрыл папку. С первой страницы на меня смотрел Алексей. Но на фотографии он был значительно моложе…Два-три месяца, Андрей, я, скорее всего, не проживу…
— Вы так смотрите пристально, — негромко сказал Семенов. — Вы знакомы?
— Что? А… нет. В первый раз вижу этого Горбунова.
— А мне показалось: вы знакомы.
— Пока нет, — ответил я. — Но, думаю, придется познакомиться.
— А вот это на данный момент затруднительно.
— Почему?
— Да этот гусь скрывается. Глупо, конечно, деваться-то ему некуда. Но… такова реальность.
— Что же он натворил?
— А вы познакомьтесь с документами. Павел Степанович, если что-то непонятно, пояснит…
Папочку я изучил за двадцать минут. Поработали они неплохо… Если этим бумагам дать ход, то Алексей Горбунов гарантированно и надолго попадает за решетку. Неплохо они поработали. Только вот ходу этим бумагам они пока не дали. Понятно… у них одна папка, у Алексея другая. Невыгодно им его сажать. Выгодно поторговаться, совершить обмен. Бартер, так сказать.
— Так что, как видите, Андрей Викторович, мы открыты для сотрудничества в самых широких аспектах. И в информационном, так сказать, плане, и в иных отношениях.
— Это в каких иных отношениях? — вяло поинтересовался я.
— Ну, например… в плане спонсорской помощи прессе, — веско произнес Фонарский. — Мы таможня. У нас возможности не беспредельны, но велики… Мы бы могли организовать вам компьютеры из конфиската. Оргтехнику.
Ишь ты! Спонсорскую помощь, говоришь? Компьютеры — это, конечно, здорово. И оргтехника — здорово.
Но… я делаю морду утюгом и наивно спрашиваю:
— А это, извините, законно?
— Андрей Викторович, — весело произносит Фонарский, — нельзя же быть буквоедом. Закон не догма, а руководство к разумному компромиссу.
— О, позвольте я запишу, — говорю я, — блестящий афоризм. Вот только я почему-то очень боюсь компромиссов. Один раз пойдешь на компромисс, другой…