– Ты вот что, нос не вешай, – прошептал Солод. – У меня завтра встреча на Старой площади в Москве. Да, с самим губернатором. Личная аудиенция. Как-нибудь отстоим шесть квартир. А этот дурной мэр пусть ждет, – Солод длинно выругался. – Скоро так по яйцам схлопочет, да… Долго не сможет залезть в постель к своим шлюхам.
И добродушно рассмеялся. Остапенко не ожидал, что его трудное, почти безнадежное дело решится здесь и сейчас, так скоро, без всякой проволочки, без бумажной писанины, объяснений и взяток. Он чувствовал себя так, будто хватил стакан водки и забыл закусить. Все слова благодарности рассыпались на буквы, и те буквы улетели в форточку.
– Леонид Иванович, спасибо вам! Дорогой вы наш человек…
– Потом «спасибо» скажешь, – оборвал Солод. – У меня к тебе тоже вопросик один.
– Говорите. Сделаю в лучшем виде.
– В городе Апрелевка есть свидетель по делу то ли об убийстве, то ли еще о чем, – Солод почесал затылок, будто не мог вспомнить, что за дело такое. – Не человек, а просто кусок дерьма. Семечками торгует на рынке. Местные милиционеры перестарались, куда-то его спрятали. Переселили из квартиры, что он занимал, в другую квартиру. Ну, мне адресок нужен. С этим продавцом хочет кое-кто потолковать.
– Все понял, – еще ниже согнулся Остапенко. – Сегодня же вечером все узнаю, где тот свидетель и что с ним. Сразу перезвоню. И доложу.
– Ты только осторожно, чтобы все между нами, – прошептал Солод. – Иди теперь. Ступай с богом.
Гордо распрямив спину, Остапенко вышел из кабинета, раздумывая о том, что и в наше прагматичное утилитарное время случаются настоящие чудеса.
* * *
Начальник службы безопасности Вадим Гурский закончил телефонный разговор и, положив трубку, спустился по лестнице на первый этаж. Деревянный двухэтажный дом был расположен неподалеку от сырого хвойного леса. Он выходил окнами на живописную поляну, которая заканчивалась пологим склоном, спускавшимся к реке. В утреннем свете трава, еще влажная от росы, казалась темно-синей, бездонная голубизна неба готова была растворить в себе все зло этого мира. На поваленное бурей старое дерево прилетел крупный черный дятел с белым обрезом крыльев и красной шапочкой на голове. Он деловито постучал клювом в мягкую сырую древесину, вспорхнул и пропал в вышине.
Гурский, остановившись на минуту, залюбовался поэтическим зрелищем пробуждения природы, и без всякой причины на душе стало легко. Но пришло время возвращаться к прозе жизни. Прищурившись, Гурский внимательно рассмотрел фотографию человека, что держал в руке.
– Паша, ты где? – крикнул он и направился к лестнице, ведущий в подвал. – Спишь, что ли?
– Я тут. Разминаюсь.
Голос Паши Пулемета доносился из комнаты отдыха, где коротали время сотрудники службы безопасности, не занятые на дежурствах. Как обычно, по утрам в зале никого, кроме Паши, не было. Склонившись над бильярдом, он гонял шары по зеленому сукну. Достойного партнера, способного поставить и проиграть хотя бы пару сотен долларов, поблизости не было. И Паша оттачивал точность удара и глазомер, подумывая, что сегодня вечером можно неплохо заработать в бильярдной «Космос». Там по пятницам собирается много простаков с деньгами.
Он смазал последний удар, потому что на пороге возник начальник. Одной рукой Гурский поглаживал узенькую полоску усов – это значит, шеф немного нервничал; в другой руке он держал пару бумажек.
– Собирайся, и на выход, – скомандовал Гурский. – Был звонок. Вроде нашелся тот свидетель. Ну, которого менты прячут. Мне сбросили адрес и фотографию этого хмыря. Петр Афонин. Фото прилагается.
– Отлично. – Пулемет поставил кий, мокрой салфеткой стер с пальцев мел. – Я так и чувствовал, что сегодня наш день. Удачный.
– Тут написано поселок Луговой, улица Строительная, дом номер семь, рядом с железной дорогой. Не знаешь такого поселка?
– Конечно же, знаю, – Пулемет натянул подплечную кобуру, надел легкую куртку. Проверил оба пистолета, что всегда носил с собой. – Знаю десять поселков с таким названием. С нами еще кто едет?
– Иван Ерофеев, – ответил Гурский. – Он уже сложил оружие в багажник, ждет в машине у ворот. Поторапливайся.
* * *
Вот уже четвертый день, как жизнь торговца семечками Петра Афонина изменила русло. Милиционеры сдержали слово и перевезли важного свидетеля в другой дом, старый и запущенный, стоявший на окраине рабочего поселка неподалеку от железной дороги. С собой Афонин прихватил два тюка с тряпьем, постельными и хозяйственными принадлежностями, включая солдатское одеяло из грубой шерсти, алюминиевый чайник, оловянную кружку и новые подштанники изумительного небесно-голубого цвета. Среди этого хлама в одном из узлов Афонин ловко спрятал банку из-под кофе, набитую деньгами.
Новым местом жительства он в общем и целом остался доволен. Если бы дом не назначили под снос, он простоял бы еще лет пятьдесят, а то и все сто. Три этажа, крепкая лестница. Стены хоть и деревянные, тронутые гнилью и кое-где поеденные жучком, зато толстые. А вот окна – меленькие и немытые, поэтому даже ясным днем в помещении царил полумрак.
Поселили Афонина на последнем, третьем этаже в отдельной квартире, такой большой, что он никак не мог сосчитать всех комнат. И первый раз, когда вышел в туалет, заблудился. Раньше квартиру делили две многодетных семьи, а теперь вся площадь – одному. Капитан Сыч привез несколько батонов ржаного хлеба и два ящика консервов, самых дешевых, но питательных. Чтобы насытиться, хватало полбанки. Остальное Афонин относил вниз, где вечно сидела голодная брошенная собака, недавно ощенившаяся. Собака встречала нового знакомого, повиливая хвостом и заглядывая в глаза. Афонин вываливал в миску консервы, крошил и уходил. На улице он оставаться долго не мог. Московский милиционер Девяткин строго наказал не высовываться из дома без спроса. Для связи с милицией он оставил мобильный телефон с зарядным устройством и памяткой пользователя. Афонин, никогда не пользовавшийся такой дорогой техникой, полдня осваивал аппарат.
Впрочем, скучать особо не приходилось: менты не давали покоя. Исписали несколько протоколов, показали бесчисленное множество фотографий каких-то ублюдков с бандитскими рожами. Но больше других старался художник, который задал немыслимое множество вопросов. И сделал зарисовки людей, отдаленно напоминавших тех парней, которых Афонин видел той дождливой ночью. На следующий день повторилась та же процедура, только художника не было. Афонин снова отвечал на вопросы и лопатил гору фотографий.
Сегодня начальство не появлялось. Зато приехал один немолодой дядька в штатском костюме, несвежем и мятом, будто всю ночь провалялся под забором. Мужчина предъявил милицейское удостоверение и представился Борисом Мешковым. Сказал, что теперь день и ночь Афонин будет находиться под охраной представителей закона. Двадцать четыре часа дежурит Мешков, затем появится его сменщик.
– Где тут можно помыть руки? – спросил милиционер. – Полотенце там есть?
– А вы электричкой приехали? – спросил Афонин, чтобы завязать дружескую беседу.
– Это тебя не касается, – ответил милиционер и заперся в ванной.
Затем он побаловался чайком, съел банку консервов и полбуханки хлеба, почитал газету и спросил:
– Слушай, а где тут прилечь можно? Ну, отдохнуть? Ночь ни хрена не спал.
– Бессонница?
– Это тебе знать не положено, – строго ответил опер. – Хотя чего уж тут… Одна баба шустрая попалась. Заснуть не дала.
Афонин показал на единственную в доме кровать, застеленную свежим бельем и солдатским одеялом. Мешков положил под подушку заряженный пистолет, отвернулся к стене и захрапел. Кажется, от такой охраны толку немного. Когда задребезжали стекла, Афонин подсел к окну и от скуки стал считать вагоны товарного состава, проходившего по железной дороге. Получилось восемьдесят шесть. Звонок мобильного телефона заставил вздрогнуть.
– Привет, страдалец, – голос Девяткина источал оптимизм. – Мы с Сычом к обеду подъедем. Тебе надо взглянуть на новые фотографии. На людей, которые в тюрьмах не сидели, но стоят у нас на учете. И у Сыча к тебе есть вопросы. Наш сотрудник на месте?
Афонин посмотрел в темный угол, где стояла кровать. Милиционер, не проснувшись от звонка, перевернулся с бока на спину и зачмокал губами.
– Приехал.
– И чего делает?
– Ясно что: охраняет. Чего ж ему еще делать?
Афонин дал отбой и снова уставился в окно, приближался новый товарняк.
Глава 8
Звонок мобильника раздался, когда Радченко сел за рабочий стол и стал листать записную книжку.
– Я только что пообедал, а у вас еще раннее утро, – сказал Олег Иванович Носков после короткого приветствия. – После обеда иногда в голову приходят дельные мысли. Ты уже проснулся?
– Я уже на работе. Слушаю вас.
– Я так понял, что у вас с Аллой проблемы, – Носков вздохнул. – Вы не можете найти в Москве людей, которые бы подтвердили, что Алла – это именно Алла, а не какая-то другая женщина. М-да… Были времена, когда от так называемых друзей у нее отбоя не было. А теперь мою дочь никто не хочет узнавать. Что ж, подлость становится нормой жизни. Или уже давно стала.
– Ну, во-первых, одного человека, который согласен подтвердить личность Аллы, мы нашли, – сказал Радченко. – Это ее школьная учительница математики. Я обрисовал ситуацию, не приукрашивая фактов, и она согласилась помочь. Нужны еще два человека. В моем списке еще есть люди, к которым я пока не обращался. Это два одноклассника Аллы, одна ее старая подруга и еще кое-кто. Короче, надежда есть. Вот только время… Времени совсем нет. Я боюсь, что угрозы Солода – не пустой звук.