Гел вошла в подъезд. Сняла с себя кофту, свернула ее и сунула под платье. Теперь она немного походила на беременную. А к беременным женщинам в обществе трепетное отношение. Попрошусь в туалет. Скажу, что пришла к соседке, а ее не оказалось дома.
Но на самом деле она позвонила именно к соседям. Дверь открыл молодой мужчина в купальном халате, босой, бородатый, с яблоком в руке.
– Это квартира Марины Смирновой? – спросила Гел, краснея. Ей почему-то стало стыдно за свой бутафорский живот. Она привыкла представать перед мужчинами совершенно в другом виде.
– Нет, это квартира не Марины Смирновой. Она живет через стенку.
– Извините…
– …точнее, жила…
– Как это… жила?
– Она умерла.
У Гел подкосились ноги.
– Вы ей кем приходитесь-то? – участливо-насмешливо спросил мужчина. – Подружкой?
– Да… Я приехала сюда, в Москву, из другого города. Хотела вот повидать.
– И давно вы ее не видели? – так получалось, что вопросы задавали ей, а не она.
– Давно… А что? Как она умерла? От чего?
– Она – наркоманка со стажем. Сдавала квартиру, а сама здесь же и жила. А квартиранты ее – сброд, я вам скажу, – такое здесь устраивали!
– И давно… она… так?
– Да примерно с полгода. Сначала тихо-мирно жила, я так думаю, работала. Симпатичная девушка, всегда хорошо одета. А потом к ней повадился один хмырь… Наверно, это он ее на иглу и посадил. И все это, – он усмехнулся, – происходило прямо на моих глазах.
Гел почему-то подумалось, что Марина Смирнова была любовницей своего словоохотливого соседа. Но все это строилось исключительно на ее интуиции.
– И кто же ее хоронил?
– Не знаю. По-моему, никто. Во всяком случае, никаких похорон я не видел.
– А как же вы сами узнали, что она умерла?
– Приходил участковый, задавал вопросы. Он и сказал.
Марину Смирнову убили. Как убили Катю Уткину и Гамлета. И передозировка – это лишь способ. Возможно, ее кто-то предварительно посадил на иглу. Но кто? И разве не проще было ее убить без трат на наркотики? Самоубийство? Убийство?
Гел спустилась по лестнице, вышла во двор и села на скамейку. Страх навалился на нее холодным черным облаком, и все вокруг в один миг изменилось, приобрело мрачные краски.
Однако надо было что-то предпринимать, действовать. Она же не могла уйти, так и не наведавшись в квартиру Смирновой. И Гел решила вернуться. Она поднялась и позвонила в дверь. И когда послышались звуки шагов, ее пробила дрожь. Она вдруг представила себе, что сейчас распахнется дверь, и она увидит красивую девушку – очередную жертву Бахраха – живую и невредимую. И это будет, конечно, Марина Смирнова.
Дверь квартиры Марины Смирновой распахнулась, и на пороге появилась высокая крупная молодая женщина, лет двадцати пяти, в махровом халате, с младенцем на руках.
– Я вас слушаю, – сказала она тоном человека, уставшего от частых посещений неприятных ей людей и вынужденная все же открывать им дверь. – Что еще? Вы кто и что вам надо?
– А вы кто? – смерила ее взглядом Гел. – И что вы делаете в квартире моей сестры?
– Этой наркоманки, которая загнулась? Квартира стояла пустая, и я, мать-одиночка с тремя детьми, поселилась сюда. Дальше что? Будете претендовать на жилье? Доказывать свое право на эту квартиру?
Гел хотела было шагнуть в квартиру, она уже занесла ногу, как получила сильный удар ногой по щиколотке, после чего ее оттолкнули и тут же захлопнули дверь перед самым ее носом. Раздался детский плач и отборная матерная ругань. Она слышала и знала, как в Москве, да и не только, в случайно освободившиеся или пока еще никому не принадлежащие квартиры самовольно, находясь на грани отчаяния, вселяются многодетные семьи, и понимала, что эта женщина с ребенком на руках обосновалась здесь прочно и надолго. И никто не посмеет выселить на улицу женщину с маленькими детьми (Гел почему-то сразу поверила, что помимо того малыша, которого держала у груди женщина, в квартире находятся еще дети, иначе эта особа не вела бы себя так нахально и решительно). Но Гел надо было во что бы то ни стало войти в квартиру, чтобы попытаться найти письмо. Пресловутый желтый конверт.
Она снова позвонила.
– Откройте. Марина должна была оставить мне письмо. Желтый конверт… Откройте!
И не успела она договорить, как дверь распахнулась, и в нее полетело что-то темное и мягкое. Это был пластиковый пакет, который черной птицей плавно опустился на лестничную площадку. Гел подняла его, открыла и достала оттуда… желтый конверт. Точно такой же, какие раздавал Бахрах своим подопечным. Фотографии не было, да и конверт был вскрыт. Гел достала из разорванного конверта листок и прочла на нем: «Ольга Белоконь. Клуб „Чайка“».
Гел принялась кулаками колотить в дверь.
– Откройте, мне должны были оставить еще и фотографию. Откройте!
Но на этот раз ей долго не открывали. Когда же дверь все же приоткрылась, на порог легло несколько снимков, на которых была запечатлена высокая тоненькая белокурая девушка, обнимающаяся с парнем. Гел подумала, что это и есть Марина Смирнова, но спросить об этом грозную мать-героиню не решилась, тем более что представилась ее сестрой. Когда же среди снимков показалась знакомая до рези в глазах, до слез, фотография Дмитрия, Гел почувствовала, как волосы зашевелились у нее на голове. Она разволновалась по-настоящему. Встретился среди снимков еще один, где Дмитрий, правда, выглядел немного старше своих лет, да и одет был в зимнюю куртку с меховым капюшоном.
Чтобы не вызвать подозрения столь неестественным поведением и продемонстрировать истинные чувства человека, внезапно узнавшего о смерти своей сестры, Гел снова принялась звонить и стучать в дверь. Она кричала что-то об имуществе сестры, о том, что она «так это дело не оставит», что привезет сюда представителя власти или управдома, что не позволит «какой-то там наглой матери-одиночке занимать чужую жилплощадь, которая принадлежит законным наследникам», и все в таком же духе. И реакция последовала незамедлительно. На пороге вновь возникла «мать-героиня» с младенцем на руках. Ребенок надрывался от крика, и Гел, не привыкшая к такого рода сценам и детскому плачу, немного поостыла.
– Имущество? Какое? Да она все продала, что можно было, – уже более человечным тоном сказала женщина. – Я понимаю, конечно, ваши чувства. Вот только объясните мне тогда, где же вы, ее сестра, были, когда она села на иглу, когда устраивала из этой квартиры бордель, когда приводила сюда бомжей и всякое отребье, когда ей нечего было есть и она готова была наброситься на каждого, чтобы отобрать деньги и купить себе дозу? Вы давно видели ее?
– Давно, – Гел старалась смотреть мимо глаз женщины.
– Она погибла, понимаете? И погибла не от наркотиков, а от того, что вы ей не помогли. Я не имею конкретно вас в виду. Но ведь Марину не в капусте нашли. У нее наверняка имеются родственники, подруги… я не знаю… И никто не протянул ей руку помощи. А ведь она была красивой девушкой, культурной, воспитанной. Всегда хорошо одевалась, да и в доме у нее было полно дорогих вещей. Кажется, она где-то работала.
– А вы-то откуда все это знаете?
– Я ее соседка, живу в однокомнатной, прямо под ней, – призналась женщина.
– Значит, вся эта трагедия происходила на ваших глазах?
– Ну не то что на моих, но все равно… Я многое видела, приходила к ней, звала к себе то супу поесть, то помыться, потому что у нее все трубы прорвало, и она не могла пользоваться ванной; то погреться, потому что у нее батареи не работали… Она была хорошей девушкой. Всегда такая приветливая, добрая, угощала моих ребят конфетами, шоколадом. Прямо не верится, что может сделать какое-то зелье с человеком. Вы бы видели ее перед смертью: кожа да кости, синяки на руках и ногах, взгляд потухший, волосы сальные… К ней стали приходить мужчины…
– А кто посадил ее на иглу? – прервала ее излияния и воспоминания Гел.
– Один парень. Она любила его, а он был наркоманом. Он и начал продавать ее вещи. Сначала шубу, потом пальто, сапоги, мебель, холодильник…
– Как она умерла? Когда?
– Недели две тому назад…
Почти одновременно с Катей Уткиной, подумала Гел.
– А куда делся тот парень?
– Неизвестно. Думаю, что тоже плохо кончил, может быть, даже раньше Марины. Он исчез, а она осталась…
– А вы решили воспользоваться ситуацией и заняли чужую квартиру? И вам не стыдно?
– Деточка, вот будут у вас, у такой красивой и молодой, когда-нибудь детки, не такое ради них сделаете.
– Неправда. Я никогда не позволю, чтобы мои дети в чем-то нуждались. Я – не ходячий инкубатор. Не крольчиха. И у меня будет детей ровно столько, сколько я в состоянии буду поставить на ноги. А вы – безнравственная женщина, спекулирующая своим выводком. Не думаю, что ваши дети скажут вам когда-нибудь спасибо за то, что появились на свет. Да еще и без отца…
И, сказав это, Гел с гордо поднятой головой стала спускаться с лестницы. Дверь долго не захлопывалась у нее за спиной, и она поняла, что ее слова попали точно в цель.
В метро она позвонила Земцовой и спросила, что нового в «Черной лангусте» и встретили ли они там Германа или Фиолетового.