Женя, промокнув слезы кончиком пододеяльника, набрала номер Лары. И почти сразу же услышала ее голос.
– Лара, слушай внимательно: они удалили мне матку… По ошибке… Мне срочно нужен адвокат. Найди денег, найми человека, а когда я вернусь домой, возьму деньги и все тебе верну…
Лара спросонья сначала ничего не поняла, несколько секунд пыталась вникнуть в смысл слов, доносящихся из телефонного аппарата, а когда поняла, не поверила в реальность происходящего.
– Женя, держись, я приеду рано утром, я бы и сейчас приехала, но сейчас ночь, в больницу к тебе меня никто не пустит… Переживи, пожалуйста, эту ночь, постарайся уснуть, попроси, чтобы тебе сделали укол…
– Они уже сделали укол, – рыдала в трубку Женя. – Лара, они убили моего ребенка…
– Нет, Женечка, это не они убили твоего ребенка… Ты потеряла его здесь, дома… Ты сказала, что на тебя кто-то напал…
– Да… Напали… – Голос ее звучал уже растерянно, словно она только что начала припоминать, что случилось с ней накануне, перед тем как она позвонила Ларе в дверь. – Если со мной что-то случится, знай, что у меня рано утром была Ирина Васильева и с ней мужик, который хотел меня изнасиловать… Понимаю, это звучит отвратительно и неправдоподобно, быть может, именно поэтому со мной и случилось то, что случилось… Они просили меня подписать какую-то бумагу…
Женя вдруг поняла, что разговаривает громко, на всю палату, и что лежащие вокруг нее женщины и притихшая рядом с ней сестра Марина слушают каждое ее слово…
– Лара, я жду тебя утром.
Она отключила телефон.
– Больше двух месяцев тому назад у меня пропал муж, оператор, он поехал в Африку, чтобы делать фильм о львах, и исчез… Скорее всего, он погиб. Единственное, что у меня оставалось, это ребенок…
Ей казалось, что если она сама, не дожидаясь вопросов, объяснит все, что произошло с ней, всем тем, кто находился сейчас рядом с ней, то в голове ее все прояснится, приведется в порядок и будет легче и стройнее думаться.
– Эту суку надо посадить… – сказала одна из женщин.
– Вы сказали, что на вас утром кто-то напал? Хотел изнасиловать? – спросила Марина, у которой от разыгравшейся в этой палате трагедии пропал сон. – Это правда?
– Моя бывшая подруга… Привела какого-то мужика, они просто хотели напугать меня, он набросился, сорвал с меня рубашку… А потом выяснилось, что им надо, чтобы я поставила свою подпись… на какой-то документ, на доверенность…
– Плохо дело…
– На машину вроде…
– Так на машину или на что-то другое? Если ты подписала генеральную доверенность, к примеру, то ты в два счета можешь остаться нищей… Это значит, что ты кому-то доверила ставить свою подпись вместо твоей, значит, этот человек имеет теперь право продать все твое имущество и распоряжаться всеми твоими деньгами, счетами… Это очень опасный, почти смертельный документ, такой редко когда кем-то составляется… – Женщина говорила очень тихо, но каждое слово острыми пронзительными иглами впивалось в мозг и болью отдавалось в разрезанном животе Жени.
Все рушилось, рушилась и сама Женя, ее тело, ее сознание… Ей вдруг захотелось спать, она слышала, как где-то далеко кто-то еще продолжает говорить, в глаза светит молочная лампа, но все равно – спасительный сон уже проникал в поры, заставляя тело погружаться все глубже и глубже… Последнее, что она услышала, было:
– Она уже спит… Я выключаю свет… Вот ведь не повезло девочке…
– А она не сумасшедшая? Какие-то львы, кто-то хочет ее изнасиловать… Как-то все неправдоподобно…
– У нее шок, тоже надо понимать…
– Давайте уже спать.
11
Усадьба
Проснувшись, он снова оказался в аду, точнее, в той усадьбе, где под высокими потолками, подобно летучим мышам, притаились семь душ, оторванных от своих тел, сложенных в дровяном сарае и превратившихся в гигантские сосульки, упакованные в простыни. Он силился вспомнить, не знает ли кого из них, даже морщил лоб и хмурил брови, как если бы это могло помочь ему прояснить мозги, но ничего не выходило. Вот разве что лицо Дмитрия показалось ему знакомым. Разговаривая с ним, он не чувствовал никакого напряжения и был почему-то уверен, что, случись опасность, Дмитрий не выдаст его, что его принципы, а может, и что-то еще, быть может, какая-то долгая история, связывающая их в прежней жизни Германа, не позволит ему совершить подлость. Он даже не то что вспомнил его лицо, нет, просто этот человек показался ему очень надежным, как если бы он был знаком с ним раньше, но так случилось, что жизнь разлучила их, развела в разные стороны. Кроме того, он откуда-то знал, и это знание пришло к нему только что, стоило ему только открыть глаза (а он проснулся в спальне, под теплым одеялом, и чувствовал себя много лучше, чем тогда, когда читал книгу этой Закревской), что Дмитрий появился здесь не случайно и что ехал он на Новый год именно сюда, в эту усадьбу, к этому хозяину, но опоздал и обнаружил семь трупов и одного-единственного живого человека – самого Германа. Кто этот человек – Дмитрий? Почему он постоянно называет цифру восемь, как будто бы на балу должно быть непременно четное количество гостей – четыре пары? Но как же тогда объяснить, что одна из четырех женщин, приглашенных на бал, была просто кухаркой и на ней вместо бального платья было обыкновенное, черное, поверх которого был повязан белый фартук? Нет, и дело здесь не в бале, хотя тема бала отчего-то была близка Герману, как будто бы в его жизни было что-то связанное с балом, с Женей.
Женя. Он тихо произнес имя жены и тотчас почувствовал образовавшуюся где-то внутри его, между горлом и сердцем, где-то очень глубоко образовавшуюся, с заостренными льдистыми краями пустоту. Словно это нежное, теплое, до жжения, имя – Женя – кто-то вырвал из него, и Герман осиротел. Одна тонкая шелковистая нить сознания, проступив сквозь омертвевшую ткань памяти, царапнула по сердцу: Женя мертва. Теперь и он знал это. Знал, но не хотел знать. Вспомнил, но не хотел помнить. Как это так – Жени нет? Такого просто не может быть! Но только при этом жестоком условии можно объяснить ее отсутствие на балу. И она умерла не на балу, как эти три женщины. Она умерла прежде, чем их пригласили на этот бал. Иначе они пришли бы вдвоем. Он потянул за нить и в ужасе подскочил на постели: он вспомнил, как танцевал с мертвой женщиной, сильно смахивающей на Женю. Она была безмолвна, тело ее под бальным платьем было жестким и холодным, а волосы, рыжие, неестественно густые, с синтетическим блеском, чуть ли не царапали его щеку… Зачем он танцевал с ней, с этот куклой, с этой пианисткой? Кому и что хотел доказать – что и он не одинок, что и после смерти жены у него есть партнерша? Какая глупость… Но он танцевал с ней, это точно, он вспомнил это!
В дверь постучали. Герман вздрогнул, как если бы он оставался в усадьбе один и не знал, что в ней находился еще один человек, живой человек, Дмитрий.
– Входи! – устало проговорил он. – Я же не женщина, чего ты стучишь?
Дмитрий вошел, в руках его были женские сумки, он бросил их на постель.
– Вот, нашел наконец. Мы слепые, что ли, были?! Наверху, в зале, возле окна столик, заваленный книгами, сумками, шалями, платками… Там же и телефоны, и все мертвые, как и их хозяева, без сим-карт. Больше того, я тебе скажу: там же, на столике, я обнаружил и обыкновенный телефон, но с перерезанным проводом. Если починить, то можно связаться с Москвой, да с кем угодно… Ты сможешь позвонить наконец своей жене…
– Она умерла, Дмитрий. Я вспомнил… Не смотри на меня так испуганно, пока еще я не вспомнил подробности, просто знаю, что ее нет в живых, а на душе у меня образовалась какая-то плесень… Это чувство вины. Она умерла из-за меня. Погибла! А как – не знаю… И на этот бал я приехал с куклой… Вместо Жени. Знаю, что кому-то что-то хотел доказать, что, мол, она жива или, наоборот, она мертва, вы все танцуете, а она мертва, и она никогда больше не сможет сыграть Шопена… Еще при мне были диски. Тоже откуда-то, из черных мрачных углов памяти, выпирает, пугает меня… Так можно и рехнуться… Ну что ты так на меня смотришь, хочешь узнать, не вспомнил ли я тебя? Пока еще нет, хотя понимаю, что ты заглянул на огонек не случайно, что и ты тоже был приглашен…
– Нет! – фальцетом вскричал Дмитрий, как если бы его обвинили в тяжком преступлении, которое он не совершал. – Нет! Я не был сюда приглашен, но приехал сам, потому что думал, что успею…
– Ты знал, что здесь произойдет?
– Не знал, но догадывался… Вот взгляни на эти сумки, мать их, на документы, водительские права, пудреницы, перчатки… Может, ты все же сам вспомнишь имена этих женщин?
Герман нехотя принялся вытряхивать на одеяло содержимое дамских сумочек, каждая из которых представляла собой произведение искусства: вышитые золотыми нитями, украшенные стразами…
– Одна, понятное дело, Закревская, но, судя по фотографии на водительском удостоверении, ее настоящее имя – Лариса, фамилия Савина. Где-то я уже слышал это имя. Вторая, та, что кухарка, – Елена Дмитриевна Юдина. Смотри, все с документами, а на документах фотографии, с их помощью мы хотя бы установим личности погибших… Симпатичная женщина, вот только в сумке бутылка коньяку, причем недорогого…
– Она и не богатая, если учитывать, что ее наняли сюда кухаркой, а не пригласили в качестве гостьи…
– Значит, посулили хорошие деньги…
– Знали, что она хорошо готовит… Но знали ли, что она любит выпить?
– Да какая разница?! Третья дама, здесь только визитка, – агент по недвижимости, фирма «Золотая изба», Екатерина Станиславовна Кислова… Стоп! Смотри, что написано на обороте…
Перевернув карточку, Герман увидел написанные жирно синими чернилами собственное имя и номер телефона.
– Похоже, я обращался к ней с каким-то вопросом, во всяком случае, был с ней знаком… Ты не знаешь, по какому поводу я с ней встречался? – Герман задал этот нелепый на первый взгляд вопрос нарочно, чтобы застигнуть Дмитрия врасплох, чтобы увидеть выражение его лица, зафиксировать растерянность, удивление и, быть может, даже страх.