— Смерть — самый лучший информационный повод, который только можно придумать, недоумок.
— У тебя проблемы с продажей последнего романа? — интересно, сколько раз Габриель задавал сестре этот вопрос?..
— Тиражи могли быть и больше.
— Как у Библии?
— Как у той бестолочи, что подсадила человечество на… м-м-м… Гарри Поттера. Как у того кретина, что разродился ахинеей про код да Винчи…
Имен своих более удачливых конкурентов по литературному бизнесу Мария-Христина не запоминает принципиально.
— Через три года о них и не вспомнит никто. Вот увидишь!
— Сомневаюсь. — Габриель иногда позволяет себе подтрунивать над сестрой.
— Ну, через пять!
— Маловероятно.
— Чтоб им сдохнуть! — никак не хочет уняться Мария-Христина.
— Смерть — самый лучший информационный повод, ты сама это говоришь.
— Верно… Тогда пусть живут сто лет и преимущественно — в забвении. В тени былой известности, которая больше не вернется. Как тебе такой вариант, а?
— Ты все-таки очень жестокий человек, Мария-Христина. Бог тебя накажет.
Мария-Христина предпочитает не слышать слов Габриеля, она слишком занята завистью и злобой, снедающими ее хрупкий организм. Определенно, зависть и злоба — не что иное, как раковая опухоль, инфекция, вирус: постепенно они пожирают здоровые клетки, уничтожают красные кровяные тельца, выщелачивают и крошат сочленения позвоночного столба, — недаром в последнее время Мария-Христина все чаще жалуется на боли в позвоночнике. Габриель не знаком ни с одним существом (за исключением Пепы), к которому Мария-Христина относилась бы с симпатией, не говоря уже о любви. То, что она проделывает со своими молодыми спутниками,—
точно не любовь.
Секс — да, изощренный, истерический секс — да, да, да, но (скорее всего) — речь идет о тщеславии. Таком же изощренном и истерическом, как и все, что делает и в чем оказывается замешанной Мария-Христина. А ведь она еще не старая женщина, совсем не старая, ей нет и сорока.
Точно.
Габриелю не так давно исполнилось тридцать, и, учитывая семилетнюю разницу в возрасте, Мария-Христина может претендовать на вполне щадящие и даже феерические тридцать семь. Самое время задуматься о смене деятельности, и о семье тоже, и о том, чтобы родить ребенка. Ребенок — с точки зрения Габриеля — намного предпочтительнее, чем Пепа с ее злокозненным и вздорным нравом. Да хоть бы он был и не злокозненный — в детях (этих маленьких, но каждую секунду растущих, каждую минуту меняющихся людях) гораздо больше смысла.
И гораздо больше надежд, так или иначе с детьми связанных.
Непонятно, на чем зиждется уверенность Габриеля в детях: последний раз он имел с ними дело, когда сам был ребенком. Если не учитывать того десятилетнего чистюлю, который однажды забрел в его магазин.
Ну вот.
Стоит только подумать о нем, как во рту сразу же возникает привкус фисташкового мороженого. Оттого, что носки мальчишки были того же цвета?.. Это объясняет многое, но не все. Чистюля оказался совершенно необычным человеческим (или лучше сказать — детским ?) экземпляром. От просмотра полки с книжками, соответствующими его возрасту, он сразу отказался. И на хит текущего сезона — «Драконоведение» — взглянул лишь мельком. Что само по себе выглядело странным: на крючок «Драконоведения» попадалась рыбка постарше и покрупнее — такая уж это книга! Яркая, броская, обтянутая китайским шелком, украшенная золотым тиснением. В обложку книги вмонтированы переливающиеся стекляшки, которые (хорошенько прищурившись) можно принять за драгоценные каменья. И это без учета внутренностей, непомерно распухших от всяческих секретов: драконий коготь, пластина драконьей чешуи, осколок шипа с драконьего же хвоста, пакетик с толченым драконьим зубом — первым средством от подагры и неразделенной любви.
Вряд ли мальчишка знает, что такое подагра и уж тем более — неразделенная любовь.
То, что непременно увлекло бы мальчишку и вызвало его живейший интерес: гравюры с изображением рыцарей, сражавшихся с драконами, — в полной амуниции, с геральдическими щитами в руках. Впервые открыв книгу, Габриель тотчас обнаружил воссозданный с необычайной точностью фамильный герб Жоффруа Плантагенета, графа Анжуйского.
Вряд ли мальчишка знает, кем был Жоффруа Плантагенет.
Что ж, Габриель обязательно проконсультирует чистюлю насчет Жоффруа. И насчет предназначения каролингских мечей, норманнских мечей, двуручных мечей, лэнсов и кажущихся легкомысленными, но тем не менее весьма надежных арбалетов.
В борьбе с драконами все средства хороши. Проштудировав книгу от корки до корки, Габриель почти поверил в существование драконов. И даже проникся к ним симпатией. Вреда от этих животных много меньше, чем от Марии-Христины, а читать про них — одно удовольствие.
Анатомия драконов
Физиология драконов
Классификация драконов
Магические заклинания о победе над драконами
и, в качестве приложения, —
Драконы в бестиариях средневековой Европы
Радость первооткрывателя стоит смехотворные девять евро девяносто девять центов, но есть ли такие деньги у мальчишки? И захочет ли он их потратить именно на «Драконоведение»? — вон какой у него глаз! Пронзительный, насмешливый, от такого не укроется, что коготь дракона и осколок шипа с драконьего хвоста сделаны из пластика. А чешуя — из покрашенной древесной стружки. А в пакетике с толченым зубом на самом деле лежит тальк.
Хорошо еще, что полиграфия на высоте.
Но одной полиграфии недостаточно. Чтобы проникнуться драконами, впустить их в свою душу, нужно воображение. А, судя по взгляду чистюли, воображение — не самая сильная его сторона. И потом, Габриель уже сталкивался с похожим взглядом, причем неоднократно. В течение довольно продолжительного времени, едва ли не всей жизни. Ах, да.
Мария-Христина. Его сестра, «знаменитая писательница», никогда ни о чем не мечтавшая, кроме как проснуться однажды
королевой Елизаветой (минус возраст)
Матой Хари (минус трагическая кончина)
принцессой Дианой (минус трагическая кончина, принц Чарльз и беременность)
принцессой Грейс (минус трагическая кончина, принц Ренье и беременность)
папой Иоанном-Павлом II (минус возраст, кончина, артрит коленного сустава и болезнь Паркинсона)
Иисусом Христом (минус хлопоты, связанные с Голгофой)
супермоделью Наоми Кемпбелл (минус цвет кожи)
режиссером Стивеном Спилбергом (минус очки, борода и выводок детей)
певцом Бобом Диланом (минус провальный диск «Прибытие медленного поезда»)
Биллом Гейтсом (минус обвинения в узурпации рынка и расходы на благотворительность) —
всеми теми (наберется еще с сотню имен), кто в разное время не на шутку волновал человечество, к кому было приковано пристальное внимание, кого обожали, кому подражали, в мыслях о ком не спали по ночам. Иконы стиля, иконы моды, иконы джаза, попа, этно и рокабилли, иконы искусства и политики и просто иконы…
Мария-Христина все, все бы отдала, заложила бы душу дьяволу, чтобы и самой оказаться в этом иконостасе. Занять хорошо освещенное, желательно — ближнее к лампаде место. Она, безусловно, заслужила его по праву: не то, что Елизавета, Диана и Грейс, всего лишь давшие себе труд родиться в венценосных и просто приличных семьях. Не то, что черномазая Наоми, всего лишь воспользовавшаяся упавшими на нее с неба сиськами, ляжками и плоским животом, а мозгов у нее не больше, чем у курицы, уж поверь мне, недоумок!.. Стивен Спилберг? Жалкий компилятор, паразитирующий на темах и открытиях золотого века Голливуда и на прошлых страданиях евреев, а это совсем уж отвратительно, ты понял, о чем я говорю? О «Списке Шиндлера», о чем же еще, но не будем отвлекаться… Боб Дилан? Музыкальное недоразумение!.. Билл Гейтс? Тот еще ловчила, кровосос, империалист, прикрывающийся благотворительностью… Иисус Христос — единственный, кому Мария-Христина до сих пор не рискует прищемить хвост.
Ничего удивительного, она все же католичка.
Так она и заявила о себе на одном из второсортных ток-шоу: «Я католичка и, несмотря на многочисленные жизненные испытания, сохранила веру в своей израненной душе».
«Многочисленные жизненные испытания» Марии-Христины выглядят следующим образом:
В возрасте тринадцати лет я стала объектом грязных домогательств отчима, одному Богу известно, что мне пришлось пережить! (тема передачи — «Жертвы домашнего насилия»).
В возрасте шестнадцати лет я, по наивности, влюбилась в транссексуала, и это была самая настоящая трагедия! Одному Богу известно, что мне пришлось пережить! (тема передачи — «Транссексуалы среди нас»).
В возрасте двадцати одного года я, по наивности, влюбилась в подающего надежды поэта, оказавшегося наркоманом. И об амфетаминах, синтетических наркотиках, опиатах, мескалине, лунном газе, не говоря уже о марихуане, я знаю не понаслышке. Одному Богу известно, что мне пришлось пережить! (тема передачи — «Наркотики и творчество»).
В возрасте двадцати трех лет я едва не покончила с собой из-за фатальной связи со своим университетским преподавателем — транссексуалом и наркоманом, одному Богу известно, что мне пришлось пережить! (тема передачи — «Как преодолеть суицидальные наклонности»).
В этих бесконечных, наскоро сочиненных телерепризах Марии-Христины правды не больше, чем в ее побасенке о встрече с широко известным, но мало читаемым писателем Умберто Эко в лондонском аэропорту. Будто бы знаменитый теоретик постмодернизма выделил ее из толпы прилетевших ночным мадридским рейсом, подозвал двумя щелчками большого и указательного пальцев, долго вглядывался в ее лицо и, без всяких объяснений, черкнул на ее сигаретной пачке:
«Ricordati qualche volta di mé».
Иногда (в зависимости от интеллектуального уровня и культурологических предпочтений слушателей) Мария-Христина позволяет себе заменить Умберто Эко на
Дэвида Бэкхема
Джона Траволту
Джастина Тимберлейка —
и тогда меняются язык и почерк, но сама надпись, равно как и сигаретная пачка, остаются неизменными.
Мария-Христина не курит. И никогда не курила.
И никогда не подвергалась насилию со стороны отчима, этого тишайшего, этого нежнейшего, полностью устранившегося от реальной жизни человека. Габриель может утверждать это с непоколебимой уверенностью, ведь отчим Марии-Христины — его отец. Любитель старых книг, старых пластинок, старых цирковых плакатов.
Любитель сигар.
Вот кто курил, как паровоз, — отец Габриеля.
Вот кто был достоин беглого грустного росчерка «ricordati qualche volta di mé» — любая (оскорбленная в лучших чувствах и недополучившая любви) женщина подписалась бы под этим.
Отца давно нет в живых, он умер в то лето, когда роман маленького Габриеля с фисташковым мороженым пошел на убыль. И мечты о том, чтобы стать пингвином, больше не осаждали его, сменившись совсем другими — соответствующими возрасту — мечтами. То лето было полно дурных поступков, странных и пугающих встреч — и таких же пугающих мыслей о них. Чертовы мысли стучались, как оглашенные, в окна зрачков; пытались тайно просочиться сквозь дверную щель рта — выпустите нас, выпустите нас! Даже в час похорон Габриель занимался борьбой с мыслями-пленниками, пытаясь заглушить их и минимизировать эффект от шума, который они производят.