— …Ошибаюсь? Я никогда не ошибаюсь.
— А на этот раз ошиблись. Вам понравился наш город?
— Честно? Я его толком не видела. Была слишком занята. Семинар по леворадикальным движениям, транснациональным корпорациям и антиглобализму. И практические занятия по противодействию полицейским подразделениям во время демонстраций и уличных шествий.
— Потрясающе.
Габриель действительно потрясен. Одна лишь мысль о том, что столь хрупкое существо участвует в столкновениях с полицией или собирается осуществить это в ближайшем будущем, снова заставляет его сердце работать с перебоями.
— Потрясающе, но и опасно… Как мне кажется, — добавляет он.
— Хорошего мало, особенно когда эти суки применяют водометы. Или резиновые пули. Но кому-то все равно надо сражаться. А если будешь отсиживаться в своей норе — мир точно долго не протянет. И несправедливость, жестокость и циничная эксплуатация человека человеком воцарятся навсегда.
— Я понял, понял… А хотите, я покажу вам город? Он прекрасен…
— Опять ты за свое!
— Нет, правда. Здесь такое количество удивительных мест! Чудных уголков, до которых не добираются туристы…
— Туристы, ага! Та падаль, что шляется по миру и тратит бешеные бабки на свои прихоти, совершенно не задумываясь о том, что их можно направить на другие, гораздо более благородные и человечные цели.
— На закупку оружия, например. Или на взрывчатку. Или на бомбу с часовым механизмом для закладки в головном офисе какой-нибудь транснациональной корпорации. Чтобы она рванула во время заседания совета упырей-директоров.
Он совсем не хотел, чтобы его слова прозвучали иронично или — того хуже — едко. И хоть чем-то задели или обидели забавную веснушчатую мордашку. Вдруг она обидится, развернется на крепких, утопленных в разбитые кроссовки, пятках — и уйдет?
Он не хотел, но слова уже сказаны.
— Неплохая идея. — Вместо того чтобы обидеться, гостья широко улыбнулась. — Многие наши таких крайних методов ведения борьбы не поддерживают, предпочитают блеять у посольств и представительств с плакатами в копытах. А я считаю — такое ведение дел многих бы отрезвило.
— А жертвы? — Вот Габриель и не заметил, как втянулся в дискуссию.
— Сейчас в жертву приносятся целые народы. В Африке, в Азии, в Латинской Америке — куда ни плюнь. Так что если мы уничтожим сотню-другую упырей — воздух станет намного чище. Не говоря уже о том, что оставшиеся упыри слегка подожмут хвост. А ты интересный чувак.
Переход от упырей к его скромной персоне так неожидан, что Габриель замолкает на минуту, прежде чем сказать:
— Вы находите?
— Ага. И язык у тебя подвешен. Политикой не интересуешься?
— Стараюсь держаться от нее подальше. Ничего хорошего в ней нет.
— Типично обывательская точка зрения. Только ты должен знать: если ты не интересуешься политикой, то она сама рано или поздно заинтересуется тобой.
— И что произойдет тогда?
— Увидишь, — туманно намекает девушка. — Вот ты сидишь здесь, ковыряешься в заднице и понятия не имеешь, что уже давно стал соучастником самых неправедных дел.
— С какой это стати?
— А с такой. Отсутствие у тебя четкой позиции и молчаливое соглашательство со всеми ужасами, которые происходят в мире, и есть соучастие в преступлении.
На секунду в голову Габриеля закрадывается безумная мысль: что, если показательные выступления рыжей анархистки — часть сюрреалистического семинара, который она посещает? Теория уже зачтена, осталось лишь поставить птичку в графе «практика». Но для этого ей нужно обработать первого попавшегося ротозея-аборигена, да так, чтобы он, проникшись… как же это называется? ах, да, — левацкие идеи. Чтобы он, проникшись левацкими идеями, тотчас же потребовал вести его на баррикады. Потребовал использовать его в качестве живого щита в бесконечно-локальных сражениях партизан из сельвы и правительственных войск. В крайнем случае — потребовал отдать свою почку голодающим Африки.
Кушайте на здоровье.
Он рассуждает, как упырь из совета директоров, а это неправильно.
— Вы, значит, в преступлениях, инспирированных сильными мира сего, не участвуете?
— Нет, конечно.
— Но при этом не отказываетесь от гамбургера, произведенного на свет транснациональными корпорациями.
Снова получается, что он подколол девушку. Но она сама виновата, могла бы и не держать в руках булку с плоской котлетой.
— Ты меня поймал. — Анархистка дергает себя за подбородок. — Один — ноль. Но сейчас мы это исправим.
Она разжимает пальцы и гамбургер шлепается на пол. Остается только закрепить успех и приструнить аборигена, посмевшего показать зубы, — кроссовок девушки с силой опускается на несчастный фаст-фуд, и давит, давит его. Размазывает по полу.
Габриель наблюдает за всем этим с неослабевающим вниманием.
— Так будет со всяким, кто поимеет наглость не согласиться с вашими идеями? — наконец спрашивает он.
— Ха-ха! Я же говорила — ты интересный чувак. И язык у тебя подвешен.
Теперь уже девушка без всякого стеснения разглядывает Габриеля, вот интересно, что она при этом думает?
— Говорят, вы хорошие любовники, — неожиданно заявляет она. — Это правда?
— Кто это — «вы»?
— Вы. Испанцы.
— Не знаю. — Габриель явно смущен таким головокружительным поворотом беседы. — Я… не рассматривал испанцев в таком разрезе.
— Вот ты — хороший любовник?
Ну точно, в графе «практика» просто необходимо проставить галочку — любой ценой. Смутить аборигена, сбить с толку, заставить потерять ориентацию в пространстве и получить над ним полный контроль. А там, глядишь, и экзаменаторы подоспеют, руководители семинара; может, они уже сейчас плющат свои носы о стекло!.. Габриель инстинктивно вперился взглядом в витрины —
никого нет.
Улица перед магазином пустынна.
Что, в таком случае, он должен отвечать бесцеремонной незнакомке? Если он скажет «нет» — она наверняка найдет возможность высмеять его, раздавить как давешний гамбургер. Один-один —
счет сравняется.
А если он скажет «да»?
— …Так ты хороший любовник?
— Хочешь проверить?
— Хочу.
Уфф-ф. Упс. Кхэ-кхэ.
Все это начинает напоминать Габриелю подметные книжонки Марии-Христины. Но не те, которые она демонстративно оставляла на полу, в туалете. Другие. Те, что прятались у нее в комнате, под невинными подушками с невинными котятами. Их содержание было самым что ни на есть гнусным (привет тетке-Соледад!). Смесь наива и откровенной порнографии, где наив все-таки преобладает. Они совсем не впечатляли искушенного в словах Габриеля, но каких-то струн все же касались. Как будто в животе играло сразу несколько педальных арф.
Вот и в данное мгновенье они играют, уфф-ф. Упс. Кхэ-кхэ.
— …Прямо сейчас?
— Прямо сейчас, почему бы и нет? — нисколько не смущается рыжая террористка (после всего сказанного Габриель думает о ней именно как о террористке).
— А если у меня есть девушка? — Девушки у Габриеля нет и в помине.
— Что это меняет? Ты же мужчина.
— Ты меня провоцируешь? Это какое-то задание?.. — Габриель мнется, подыскивая нужное слово. — Э-э партийное…
— Нет.
— А как же все твои высказывания? Насчет типично мужского удовлетворения своих низменных страстишек… и тэ пэ.
— Женщина тоже может удовлетворять свои желания. Никакого противоречия я не вижу.
— Да кто ты вообще такая? —
когда это он успел перейти на «ты»? Стремление к баррикадам и бойне на Плайя-Хирон заразительно.
— Ну вот, так я и думала. Знаешь, что еще говорят про испанцев?
— Просвети.
— Что они настоящие боги в словах, и что все их поэты… ваши поэты — боги, и что вы сладкие, как патока, и говоруны, каких свет не видел. Но как только речь заходит о деле… Тут ваши ряды резко редеют… Что, правду я сказала?
Она точно провоцирует Габриеля! Что она задумала? Подошла слишком близко и почти касается его глазами Че. Абсолютно рельефными, чего не предполагает графика, тем более — нанесенная на дешевый трикотаж. Че был святым, Че был неистовым, и взгляд у него был ясным, но какая-то сумасшедшая нацепила его лицо на свое тело — и все в этом мире встало с ног на голову. И теперь в глазах бесстрашного Че вспухают женские соски, острые, но при этом круглые, Габриелю хорошо это заметно. А еще в глазах Че появилась какая-то мутная двусмысленность, и неизвестно, как он будет относиться к кумиру своего детства, когда…
Когда что?
Когда что-то произойдет.
Что-то же должно произойти?
Уже происходит.
С самой девушкой, прилипшей к Габриелю, как ириска к небу. И с Габриелем тоже. Кажется, она задумала поцеловать его и делает это без всякой предварительной разведки, что свойственно нетерпеливым анархистам, или лучше сказать — левоэкстремистам; пропихивает свой язык сквозь зубы Габриеля с той же целеустремленностью, с какой закладывала бы бомбу под автомобиль вице-президента компании-монстра «Reebok».
Впервые чей-то язык проник в Габриелев рот — и это приятные ощущения.
Очень приятные.
Габриель не должен облажаться, иначе она поймет, что он полный профан, — и все закончится, не начавшись. Он не облажается, нужно только выбросить из головы все то щемящее, высокое и маловразумительное, что он читал о любви в хороших книгах. И сосредоточиться на жалких порнографических поделках из коллекции Марии-Христины: никакой особой лирики, никакой философии, зато бесподобен описательный момент: что, куда и как.
У Габриеля должно получиться. И получается.
Примитивнейшие слова вертятся в его мозгу, взнуздывают и направляют. И вот уже язык Габриеля доминирует над языком незнакомки, берет инициативу на себя.
— Есть подходящее местечко, чтобы приткнуться? — задыхаясь, спрашивает она.
— Подсобка…
Будь благословенна Фэл, ссудившая Габриелю не только магазин, но и довесок к нему — небольшое помещеньице без окон, часть которого занимает туалетная с комната с унитазом и импровизированным душем. В помещеньице стоит маленький стол, в ящиках которого Габриель держит счета, накладные, бланки и прочую бухгалтерскую дребедень, старое плюшевое кресло и диван — соратник таблички CERRADO/ABIERTO . Диван стоял здесь с самого начала, и Габриель не раз хотел выбросить его — хорошо, что не выбросил! А (не иначе как повинуясь воле Провидения) почистил его и собственноручно наложил заплатку на прорванный бок. Укрыл пестрым шотландским пледом и забросал кошачьими подушками, вызволенными из опустевшей комнаты Марии-Христины.
Заглядывали ли сюда Ингрид, Рита и несравненная Чус Портильо?
Теперь Габриель не исключает такой возможности.
— …Подсобка? Замечательно. Только не мешало бы закрыть входную дверь.
— Я сейчас.
Габриель с трудом отлипает от девушки и бросается к входу в магазин. На то, чтобы сменить ABIERTOна CERRADO , достаточно секунды. Еще несколько уходят на три поворота ключа. Габриель — человек-метеор, но девушка все равно проворнее. Когда он появляется в подсобке, она уже сидит на пледе — босиком и в полуспущенных джинсах. И — главное —
она рассталась с Че!
Ради него, Габриеля. Даже не зная, что его зовут Габриель, а не Хуан или Диего, а как зовут ее?.. Неудобно спрашивать, а может, — неправильно спрашивать, в книжонках Марии-Христины никто ни у кого не спрашивает имен: по таким правилам играют в тех книжонках. Имя — неважно. Важно, что она рассталась с Че; вот он лежит на полу, рядом с кроссовками, — смятый и вывернутый наизнанку.